Авл Геллий - Аттические ночи. Книги XI - XX Страница 38

О том, что в беседах за столом у философа Тавра обыкновенно ставились и обсуждались такого рода [вопросы]: почему масло замерзает чаще и легче, вина — реже, а уксус — почти никогда, и о том, что воды рек и источников замерзают от холода, а море нет

(1) Философ Тавр [978] в Афинах обычно приглашал нас к трапезе ближе к вечеру; (2) ведь именно в это время там обедают. Нередко единственным украшением его трапезы был лишь горшок египетской чечевицы с мелко нарезанной туда тыквой.

(3) И вот однажды, когда мы сидели и ждали, что горшок будет принесен и поставлен на стол, Тавр приказал рабу добавить в горшок масло. (4) [Раб этот] был мальчик родом из Аттики, от роду самое большее лет восьми, полный прелести, свойственной его возрасту, и живости [своего] народа. (5) Он приносит самосский сосуд, не зная о том, что тот совершенно пуст, но переворачивает его, как если бы в нем было масло, и по обыкновению проводит по всему краю горловины рукой: оттуда не полилось никакого масла. (6) Мальчик, разгневавшись, недовольно смотрит на сосуд и, встряхнув его сильнее, вновь опрокидывает над горшком. (7) Когда же мы все тихонько и незаметно стали над этим смеяться, мальчик по-гречески, на весьма чистом аттическом [наречии], сказал: „Не смейтесь, масло там внутри есть, но вы не знаете, какой холод был сегодня утром! Оно замерзло“. [979]

(8) „Негодник, — воскликнул, смеясь Тавр, — а ну бегом за маслом!“

Но когда мальчик отправился из дому его покупать, он, ничуть не рассерженный этой задержкой, сказал: „В горшке не хватает масла, и он, как я вижу, нестерпимо горяч; давайте же придержим руки и тем временем, коль скоро мальчик напомнил, что масло имеет обыкновение замерзать, рассмотрим, почему же масло часто и легко замерзает, а вина весьма редко?“ [980] (9) И он смотрит на меня и призывает сказать, что я думаю. (10) Я тогда ответил, что, по моему мнению, вино замерзает не столь быстро потому, что имеет внутри себя своего рода семена тепла и обладает более огненной природой, и что именно по этой причине у Гомера сказано α'ίθοπα oι̃νoν (огненное вино), [981] а не из-за цвета, как думают многие.

(11) „Дело обстоит именно так, как ты говоришь, — сказал Тавр, — ибо в целом все согласны, что вино, когда оно выпито, согревает тело. (12) Однако же масло не в меньшей степени производит тепло и не меньше способно согревать тела. (13) Кстати, если более теплые жидкости труднее сгущаются от мороза, то соответственно более холодные застывают легче. (14) Однако уксус является самой холодной из всех [жидкостью] и все же никогда не замерзает. (15) Так не заключена ли причина большей быстроты сгущения масла скорее в его легкости? Ведь, судя по всему, то, что является более легким и маслянистым, сгущается легче.

(16) Кроме того, — продолжал он, — достойно внимания также [следующее]. Почему вода рек и источников твердеет от мороза, а море в целом не подвержено замерзанию? Пусть даже, — сказал Тавр, — историк Геродот вопреки мнению почти всех, кто это исследовал, и пишет, что Боспорское море, которое называется Киммерийским, и все то море, что зовется Скифским, схватывается морозом и теряет подвижность“. [982]

(17) Пока Тавр это говорил, мальчик пришел, горшок перестал кипеть и наступило время еды и молчания.

О буквенных обозначениях, которые обнаруживаются в письмах Гая Цезаря; и о других тайных посланиях, известных из древней истории; а также о том, что такое лаконская скитала (σκυτάλη)

(1) Имеются [целые] тома писем Гая Цезаря к Гаю Оппию и Корнелию Бальбу, [983] которые занимались его делами, когда он отсутствовал. (2) В этих письмах в некоторых местах можно обнаружить отдельно стоящие буквы, не связанные с каким-либо слогом, о которых можно было бы подумать, что они поставлены случайно, ибо из этих букв невозможно сложить никакие слова. (3) Дело в том, что между ними [Цезарем и его приближенными] существовало секретное соглашение об изменении места букв так, чтобы на письме одна [буква] принимала место и имя другой, однако при чтении место и значение для каждой [буквы] восстанавливалось. (4) Какая же буква вместо какой писалась, это, как я сказал, согласовывалось раньше теми, кто подготавливал это тайное письмо. [984] (5) Имеется, кроме того, весьма старательно сделанный комментарий грамматика Проба [985] о скрытом значении букв в переписке Гая Цезаря.

(6) Древние же спартанцы, когда хотели скрыть и сделать трудночитаемыми письма, официально посылаемые полководцам, чтобы в случае захвата врагами последние не узнали их планы, отправляли письма, сделанные следующим образом. (7) Брались два округлых столбика, продолговатых, одинаковой толщины и длины, сходным образом обточенные и обработанные; (8) один вручался полководцу, уходившему на войну, второй магистраты хранили дома, согласно нормам права, запечатанным. (9) Когда возникала необходимость отправить письма повышенной секретности, вокруг [столбика] наматывали в виде спирали и в один слой ремень средней толщины, однако длинный настолько, насколько это было необходимо для дела, так чтобы со всех сторон сошлись примыкающие друг к другу и соприкасающиеся края ремня, который наматывали. (10) Затем на этом ремне через соприкасающиеся друг с другом края [ремня] идущими сверху вниз строчками писали буквы. (11) После того как ремень был таким образом заполнен буквами, его свертывали со столбика и посылали полководцу, знающему об этом изобретении; (12) развертывание же этой полоски кожи делало буквы искаженными и поврежденными и разводило их элементы и верхушки в разные стороны. (13) Вот почему, если этот ремень попадал в руки врагов, ничего из написанного невозможно было разобрать. (14) Но когда тот, кому было адресовано [послание], его получал, то, зная, что нужно делать, наматывал его от верхушки до низа на подобный столбик, и буквы, соединившись вследствие одинаковых очертаний столбика, вновь сходились и образовывали целое и неповрежденное письмо, которое легко было прочитать. (15) Этот вид письма спартанцы называют σκυτάλη (скитала). (16) Мы прочитали также в древней истории деяний пунийских мужей, что кто-то из знаменитостей — то ли сам Гасдрубал, [986] то ли кто другой, не вспомню, — послание о негласных делах сделал невидимым следующим образом: (17) он взял новые таблички для записей, еще не покрывавшиеся воском; вырезал на дереве буквы, затем, как обычно, покрыл их воском и послал эти таблички словно не исписанные; того же, кому [письма были] предназначены, он предупредил; и тот, сняв воск, прочел буквы, вырезанные по дереву, неповрежденными.

(18) Среди прочего в записках о греческой истории есть и другая хорошо продуманная неожиданная уловка, изобретенная хитрыми варварами. [987] (19) [Человек] по имени Гистией родился в Азии в весьма знатной семье. (20) В Азии же тогда властвовал Дарий. (21) Будучи у персов приближенным к Дарию, этот Гистией хотел передать некоему Аристагору тайным письмом кое-какие секретные сведения. (22) Он придумал удивительный тайник для этого письма. Своему рабу, у которого давно болели глаза, он сбривает волосы со всей головы, будто бы ради лечения, и накалывает на его гладкой голове контуры букв. (23) Он записал таким образом все, что хотел; человека же держал дома до тех пор, пока у того не отросли волосы. (24) Сделав это, он приказывает рабу отправиться к Аристагору и говорит: (25) „Когда придешь к нему, скажи, что я поручил, чтобы он обрил тебе голову, как я недавно сделал“. (26) Раб, как было приказано, пришел к Аристагору и передал поручение господина. (27) А тот, полагая, что [просьба эта] не лишена смысла, поступил, как было приказано. Так письмо было доставлено.

Что думал Фаворин о стихах Вергилия, в которых, описывая извержение Этны, тот последовал поэту Пиндару; поэмы одного и другого об одном и том же им сопоставлены и о каждой вынесено суждение

(1) Вот как, по моим воспоминаниям, рассуждал о поэтах Пиндаре [988] и Вергилии философ Фаворин, [989] когда мы прибыли проведать его из Рима в Анций, [990] на виллу его знакомого, куда он удалился в летнюю жару: (2) „Друзья и близкие Публия Вергилия, — сказал он, — в воспоминаниях, которые они сохранили о его натуре и характере, передают, что он имел обыкновение говорить, что рождает свои стихи по нраву и обычаю медведей. (3) Ибо, как [самка] этого животного рождает на свет детеныша не имеющим вида и облика и затем, облизывая того, кого она таким родила, придает форму его [телу] и определенность [чертам], так и то, что его гений производил поначалу, было грубым на вид и несовершенным, а позже, после обработки и усовершенствования, приобретало очертания и облик. (4) Следующее обстоятельство, — продолжал он, — является доказательством того, что этот тончайшего вкуса человек говорил искренне и правдиво. (5) Ибо то, что он оставил, закончено и обработано, и то, к чему он приложил окончательный свой ценз и отбор, цветет всей славой поэтической красоты. (6) Но то, что он отложил, чтобы обдумать впоследствии, и не смог завершить, поскольку этому помешала смерть, совершенно недостойно имени и вкуса утонченнейшего из поэтов. (7) Поэтому, когда он был сражен болезнью и видел, что смерть приближается, то обратился с просьбой и мольбой к своим самым близким друзьям, чтобы они сожгли „Энеиду“, которую он еще недостаточно отделал.