Гелиодор - Эфиопика Страница 5

Свой мир Гелиодор населяет различными племенными группами – из них мы уже касались эфиопов и греков – и отдельными персонажами, стоящими на разных ступенях социальной лестницы. Царь Эфиопии изображен в сказочно-положительных тонах, сатрап Египта лишь упомянут. Разбойникам Гелиодор не льстит, говоря об их диком нраве, но рисует их восприимчивыми к красоте и благородству; устами одного из пиратов романист указывает, что у разбойников есть своя мораль – своя совесть и человеколюбие по крайней мере по отношению к знакомым им людям. Это напоминает известное высказывание Цицерона: сила справедливости так велика, что и у разбойников есть свои законы. Предводитель разбойников – Тиамид – ранний пример столь распространившегося затем в европейских литературах типа «благородного разбойника» (вплоть до пушкинского Дубровского). Он жертва козней своего злого брата (ср. Карл и Франц Моор у Шиллера). Он сын жреца и в юности сам был жрецом. Отличаясь скромностью, он даже не понимал намеков сестры персидского царя, которой он имел несчастье понравиться. Став предводителем разбойников, он сохранил эту черту, влюбленный в Хариклею, захваченную его людьми, он не позволяет себе никаких посягательств на нее и союз с ней мыслит только в форме законного брака, освященного религией, и притом не принудительного, но с согласия Хариклеи. «В Тиамиде есть какая-то кротость», – говорит романист и поясняет: «потому что он знаменитого рода». Хотя его отец, жрец Каласирид, по языку ничем не отличается от греков, и автор романа его устами передает в пространном рассказе прошлое главных героев, Тиамид по-гречески не знает. Несмотря на это, его речи перед разбойниками выдержаны в духе аттической риторики.

Рабов Гелиодор не рисует. Тисба, правда, рабыня, но в романе ей отведена роль легкодоступной женщины (любопытно, что она грамотна – в романе приводится ее письмо). Другая рабыня – старуха Кибела, состоящая в услужении у Арсаки, супруги персидского сатрапа, – признаётся, что в плену ей живется лучше, чем дома. По своим нравственным качествам она стоит еще ниже Тисбы. Ее сын Ахэмен – ему Гелиодор без всякой мотивировки дал царское имя персидской династии – тоже раб, но в романе показан лишь как человек, не останавливающийся ни перед чем из-за любви.

Гелиодор явно чувствует себя в своей среде, когда изображает мелкий обывательский люд. Здесь мы встретим бытовые подробности, свидетельствующие, что это писалось с натуры. Вот перед нами Навсикл, купец из Навкратиса, греческого поселения на берегу Канобского рукава Нила. Несмотря на то что Навсикл из всего стремится и умеет извлечь выгоду, Гелиодор рисует его в теплых тонах: Навсикл гостеприимен, жизнерадостен, даже щедр. Устами одного из персонажей романист называет Навсикла честным, порядочным человеком. Коммерческий принцип Навсикла – не причиняя ущерба другому, обогащаться самому – не вызывает возражений со стороны Гелиодора.

Спускаясь на ступеньку ниже по имущественной лестнице, романист выводит рыбака Тиррена, глуховатого старика грека, при котором живут двое младших сыновей и их кормилица. В своем доме на острове Закинф он сдает комнаты непритязательным постояльцам.

Не только романист чувствует себя «как дома» в такой обывательской среде, но и выведенные им в романе жрецы: они тоже не принадлежат к верхам общества. Египетский жрец Каласирид, благодетель молодой четы, человек высокой вообще нравственности, то и дело морочит людей. Читатель уже склонен назвать его шарлатаном, но это не отвечает замыслу романиста, который простодушно сочетает ничем еще не поколебленную веру с шутливостью и лукавством. Мысль о моральной недопустимости подобных проделок, компрометирующих к тому же религию, еще не возникла в сознании автора, да и его героя. Обращает на себя внимание вообще отсутствие моральной борьбы у персонажей романа: нисколько не задумываясь, героиня бежит от своего приемного отца, герой не останавливается перед похищением жрицы, жрец Каласирид нарушает без всяких угрызений закон гостеприимства по отношению к другому жрецу – Хариклу. Правда, такую «бессовестность» автор стремится объяснить тем, что герои его – и особенно инициатор всех действий Каласирид – свято выполняют волю божества. И тем не менее противоречивый образ Каласирида удался автору.

В духе своей социальной среды пересказывает Гелиодор во вставной повести Кнемона общеизвестную трагедию Еврипида (в этом сказывается учебно-риторические навыки). Основная схема сказания сохранена Гелиодором – у него тот же «треугольник»: отец, сын, мачеха (у Еврипида – Тезей, Ипполит, Федра; у Гелиодора – Аристипп, Кнемон, Демэнета), но действующие лица понижены в ранге: это уже не царственные особы, а семья человека среднего достатка, члена афинского ареопага; мимоходом упоминается, что у него были слуги, иначе говоря – рабы (но не указывается сколько); у его жены имелась молоденькая служанка – рабыня, купленная за деньги. В такую социальную среду перенесен Гелиодором древний миф. Снижены и характеры персонажей: Федра, ничем себя не запятнавшая, пока ее не охватила, против ее воли, страсть к Ипполиту, превращена в «искушенную во всяких пакостях» Демэнету, которая бесстыдно покушается на Кнемона, так что ему приходится от нее отбиваться.

Кнемон отвергает ее исключительно из уважения к своему отцу, вообще же он далеко не невинен и без всяких раздумий вступает в связь со служанкой. От сакрального целомудрия Ипполита, почитателя девственной Артемиды, романист не оставил в Кнемоне ничего. Перед нами подлинный, ничем не прикрашенный быт, с вульгарными сценами побоев, пинков, вторжений в спальни, с флейтистками, опытными в своем другом, далеком от музыки, ремесле. Так травестировано у Гелиодора трагическое сказание о гибели Федры и Ипполита. Впрочем, гелиодоровский «Ипполит» – Кнемон – не погибает, а только терпит разные злоключения, но в конце женится на дочери купца Навсикла.

Романист не побоялся повторить этот же мотив в конце своего романа, несколько видоизменив его: роль Ипполита играет главный герой романа Теаген, подлинно девственный, хотя и влюбленный в Хариклею. Вместо Федры и Демэнеты – разнузданная Арсака, жена персидского сатрапа; она кончает свою жизнь, как и Федра, в петле. Несмотря на различие в остальном, и здесь можно усмотреть софистический навык: по-разному рассказать сходное. Эпизод с Арсакой уже выходит за рамки социальной среды Гелиодора, поэтому вместо подлинного быта в нем романтическая «литературщина»: роскошь дворцов, мрак темниц, евнухи, чаши с ядом и т. д.

Трудности, о которых сам романист, вероятно, и не подозревал, традиционно следуя схеме любовного романа, состояли в том, что ему приходилось провести главных своих героев, молодую чету, через ряд неоднородных ситуаций, то подлинно бытовых, то надуманно-книжных, то фантастически-сказочных. Поэтому герой и героиня в разные моменты проявляют черты характера, которые, с нашей точки зрения, не всегда согласуются, не скрепляются воедино. К этому прибавляется контраст между душевной чистотой героя и героини, их юностью (ей семнадцать лет; ему не больше двадцати) и декламационным языком их речей, наполненных несвежими ухищрениями старческой софистики. Их монологи – сплошные ламентации – сетования, жалобы на свою судьбу (в этом романист уловил национально греческую черту, различимую и у Гомера и в трагедии: «жизнерадостные» греки любили сетовать), они мало говорят друг с другом о чем-нибудь ином. Таково впечатление от их речей. Между тем их зрительное изображение преимущественно дает картины величия, блеска, силы. Правда, во все времена и во всех литературах бывало затруднительно портретирование положительных, идеальных персонажей.

Мы не узнаем у Гелиодора, кто были родители Теагена, то есть какова его социальная принадлежность. Имя «Теаген» романист, можно думать, взял у Павсания, автора «Описания Эллады»; там упоминается, что в священной роще Олимпии была статуя Теагена, трижды увенчанного в Дельфах. Этот Теаген был родом с острова Тасоса, но в Фессалии, во Фтии, он состязался в двойном беге, желая превзойти Ахилла по крайней мере в этом состязании. Гелиодоровский Теаген считает Ахилла своим предком, и романист подает его как второго Ахилла по внешности, которую неоднократно и подробно описывает, резюмируя эти описания в седьмой книге романа: у Теагена сверкающие голубые глаза, кудрявые волосы, его щеки только что опушились золотистым пушком, – словом, это идеал юношеской красоты, в классически греческом вкусе. Но по своему моральному складу Теаген нисколько не похож на гомеровского Ахилла: в нем преобладают черты человека поздней античности, когда интересы личной жизни решительно взяли верх над гражданскими отношениями. Теаген и дан романистом как бы вне общества, изолированно.

Хариклея – также идеальный образ. Она наделена неизъяснимой, божественной красотой: разница между нею и недурной собой Тисбой – все равно что разница между богом и человеком. По замыслу Гелиодора, Хариклея своего рода мудрец, и притом софист. Несмотря на свое эфиопское происхождение и на то, что до семи лет она ни слова не знала по-гречески, в романе она уже вполне гречанка. Воспитанная при храме, в мужском обществе, она научилась «многообразному искусству речи». Часто прибегает Хариклея к выдумке, правда вынужденная к тому крайностью: она придерживается того взгляда, что «хороша порою и ложь, если она, принося пользу произносящим ее, ничем не вредит слушающим». И вот Хариклея выдает Теагена за своего брата, притворно льстит разбойнику, так что он очарован ею, словно сиреной. Вместе с тем она недоверчива: опасается даже грека, который приставлен к ней в качестве стража.