Марк Юстин - Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа» Страница 6

Соответствующие части труда Трога представляют большой интерес, так как в «Historiae Philippicae» собран обширный материал по истории культуры всего средиземноморского мира. О значении изложения origines в произведении Трога свидетельствует сопоставление того, что сохранилось в эпитоме Юстина, с Прологами. Всего можно насчитать более сорока origines самых различных племен, государств, городов: македонян, эпиротов у Кирены, Апулии, Византия, Афин, Родоса, парфян и пр. Все в целом представляет собой пеструю смесь картин из ранней истории, экскурсов в область топонимики, этнографии, истории культуры и религиозных верований. Содержание origines теснейшим образом связано с историей царей мифической или древнейшей исторической эпохи соответственно тому положению, которое у Юстина стоит в самом начале изложения: «Изначала власть над племенами и народами находилась в руках царей...» (ibid. I 1, 1). Нередко для начала культурного развития имела особенное значение деятельность законодателя. В Эпире Арриба первый дал законы, установил формы государственного управления, сделал жизнь «более культурной» (ibid. XVII 3, 13; III 2sqq.). Может быть, здесь проявляется влияние Посидония, который подчеркивал роль законодателя.

Однако перед нами не просто картина из древнейшей жизни человеческих обществ: через весь труд Помпея Трога проходит противопоставление двух миров – origines и imperia. Изображение первоначальных добрых нравов, мирных успехов культуры представляет резкий контраст с картиной роскоши, безудержной жажды наживы и агрессивных войн, характерных для позднейших империй. В описании бережливости, энергии и сурового быта македонян в древнейший период их истории, спартанцев, луканов, обитателей Испании и других нетрудно подметить влияние Посидония.

Уже в древности наметились две различные концепции развития человеческого общества. Одним казалось, что «золотой век» существовал на заре истории. Все последующее развитие рисовалось как путь, который вел к упадку, к гибели старинной доблести, простоты нравов, к господству низменных страстей и власти денег. С этой точки зрения и преобладание римлян во всем Средиземноморье, их опустошительные походы и многочисленные победы были вовсе не началом нового «века», новой блестящей эпохи всеобщего мира и изобилия, но лишь новым шагом по прежнему пути.

Согласно другому пониманию, «золотой век» предстоит человечеству в далеком или даже и не очень далеком будущем. Не вечны будут страдания и слезы, не всегда будут погибать лучшие и торжествовать злые или нечестивые. Наступит время, когда мир, справедливость, любовь будут составлять основу человеческих отношений, когда осуществится то, что вдохновенно предрекали древнееврейские пророки, о чем говорилось в изречениях Сивиллы, что так ярко изобразил в своей четвертой эклоге автор «Энеиды».

В основе исторической концепции Помпея Трога лежит идея о том, что «золотой век» далеко позади. Весь использованный им исторический материал говорит о победе в ходе исторического процесса наихудших стремлений людей, об их отходе от старинного нравственного идеала и благодетельных общественных порядков. Самая идея, как мы видели, не оригинальна. Почти все выдающиеся писатели эпохи Цезаря и Августа говорили об этом. Оригинальность автора «Historiae Philippicae» состоит в том, как он развивает эту идею, используя огромный исторический материал, ярко изображая контраст между начальным состоянием человеческого общества и временем образования великих держав, представляющими два различных этапа в истории человечества.

Вопрос о политическом успехе того или иного государства, о причинах его победы и об установлении более или менее прочного его господства вызывал большой интерес в эллинистической и римской историографии. Зрелище событий, в ходе которых рушились или возвышались целые государства, непрочность личного благосостояния, когда вчерашний богач сегодня становился нищим, сознание зависимости человека от слепых и, как казалось, непреодолимых сил еще в начале эллинистического периода придали новое значение представлению о τύχη (судьбе), бывшей олицетворением внешних обстоятельств, игры счастья. Проблема власти судьбы, «переменчивой», нередко «благоприятствующей недостойным», занимала философов, историков, поэтов. Ее решение было связано с оценкой существующих социальных отношений или исторических событий.

Завоевания Александра Македонского произвели огромное впечатление на современников и на последующие поколения и заставили многих призадуматься над объяснением успехов великого завоевателя. Идея «тихе», которая правит миром, казалось, давала удовлетворительный ответ. Другие под влиянием философии видели основную причину успехов в доблести (αρετή) Александра. Эти споры продолжались и в римские времена. Произведения Помпея Трога, Курция Руфа и, с другой стороны, та часть традиции, которая сохранилась у Арриана и Плутарха, представляют различные толкования чудесной загадки блистательных успехов основателя мировой державы, различные историко-философские концепции.

С другой стороны, внимание историков привлекало возвышение Рима. Ставился вопрос о причинах возникновения и упрочения Римской державы. И здесь снова привлекалось понятие «тихе», судьбы. Нередко сопоставлялись с противоположных точек зрения военные успехи Александра и Рима, отдавалось предпочтение тому или другому. Противники римлян приписывали их победы слепой удаче.

Дионисий Галикарнасский, весь труд которого написан с целью доказать эллинские origines Рима, выяснить культурную близость новых владык ойкумены к грекам, возражает тем, кто стал бы утверждать, что начальная история Рима не представляет ничего интересного. Почти никто из греков, замечает Дионисий, не имеет понятия о древнейшей истории Рима. Наоборот, распространены неверные взгляды, получившие начало из случайных толков относительно темного происхождения римлян от лишенных очага бродяг, от варваров, и притом несвободных, относительно того, что Рим добился гегемонии не благочестием, не справедливостью (δικαιοσύνη) и другими добродетелями, но каким-то случайным образом. Эти писатели, которых имеет в виду автор «Римской археологии», винят в несправедливости τύχη, раздающую свои величайшие блага недостойным: наихудшим из варваров (Dion. Ant. Rom. 1,4,2).

Термин «судьба» много раз встречается и в «Historiae Philippicae». Автор употребляет его не в одном и том же смысле. Во многих случаях fortuna означает «участь» человека, его «долю» (Just. XVIII 3, 8). В других местах fortuna имеет значение «исхода» битвы, «удачи» или «неудачи». Наряду с этим можно указать и на иное употребление термина, так сказать, в историко-философском смысле. Рассказывая, например, о заговоре семи знатных персов против магов, автор замечает, что судьба направляет дело так, что Гобрий остается невредимым, а мага убивают. Особенно разительным примером колебания судьбы служит участь Алкивиада – виновника низвержения, а позднее восстановления великой державы (imperium). Можно сказать, что именно эта сторона событий – непостоянство судьбы (fortunae inclinatio) особенно интересует Трога. Изменчивость судьбы (varietas fortunae) губит афинян в Сицилии. В истории возникновения и развития величайшей из держав – Македонии при Филиппе и Александре – вмешательство судьбы не играет долгое время сколько-нибудь заметной роли. В книгах VII-XII, посвященных этой истории, fortuna почти не упоминается. Скорее выступают личные черты македонских царей, их сознательно проводимая политика. Впервые вполне определенную формулировку мы находим лишь в книге XIII, в характеристике положения после смерти Александра. Многих Александров вместо одного получила бы Македония, если бы судьба не вооружила их в соперничестве в доблести на взаимную гибель (ibid. XIII 1, 12). Ливий, доказывая превосходство Рима по сравнению с Македонией, утверждал, что Александр у македонян был один, тогда как у Рима, в лице его полководцев, было много Александров. Нельзя не увидеть у Помпея Трога как бы отклика на это утверждение: македоняне также имели бы много Александров и, следовательно, история мира могла бы быть другой, если бы не роковое вмешательство судьбы. В характеристике экспансии Рима, притом самых решающих ее моментов, автор подчеркивает значение fortuna Romana. Читатель подготавливается к последующим событиям уже описанием чудесных явлений (prodigia), предшествовавших этим событиям: землетрясениями на Эгейском море, на острове Родосе и в других городах. Предсказатели пророчествуют, что «восточная империя» (ibid. XXX 4, 4) римлян готовится поглотить древние восточные державы, греков и македонян. Столкновение Рима и Македонии при Филиппе V рисуется как борьба двух миров, Востока и Запада. Одни принесли древнюю, но уже ветхую славу, другие – цвет доблести, обнаруженной в недавних испытаниях. Однако, добавляет автор, «македонян победила судьба римлян» (sed Macedonas Romana fortuna vicit: ibid. XXX 4, 16). Другой важный исторический момент – время упадка эллинистических царств – характеризуется тем, что fortuna Romana, не довольствуясь пределами Италии, начала простираться к восточным государствам. Заметим, что и по отношению к другой великой державе, которая как бы разделяет с Римом власть над миром, – к Парфии автор высказал ту же мысль о власти судьбы (см. выше).