Стихотворения Катулла в переводе А. А. Фета - Гай Валерий Катулл Страница 6

эти недостатки, читатель, подобно нам, не признает в молодом и еще нравственно не окрепнувшем Катулле живого и милого юноши, то, при известном художественном чутье, он тем не менее не может не узнать в Катулле одного из замечательнейших лирических поэтов, не только между римскими, но и между лириками всех веков и народностей.

Переводчик

№1. К Корнелию Непоту[2]

Кому лощеную под пемзу суждено

Мне книжку новую в красивой дать отделке?[3]

Корнелий, ты прими: ведь ты уже давно

Хотя во что-нибудь ценил мои безделки

Тогда уж,[4] как впервой средь италийцев ты

В трех книгах описал, что исстари велося;

Ученые, клянусь Юпитером! листы.

Поэтому прими, чтоб в книжке ни нашлося

Какого ни на есть, я ж буду муз молить,[5]

Чтоб больше одного ей веку пережить.

№2. К воробью Лезбии[6]

О воробей ты моей восхитительной девы,

Прячет тебя на груди и с тобою играет,

И тебя она тонким перстом раздразнивши,

Острым твоим укушеньям его подставляет,

Как ей, отраде моей, красотою блестящей,

Я и не знаю уж чем позабавиться мило,

Чтобы в тоске находить для себя развлеченье,

(Думаю, чтобы горячая страсть в ней остыла).

Если бы мог, как она, поиграть я с тобою,

Верю, с души бы свалилось раздумье больное!

………………………………………

Было б отрадно мне, как по преданию, быстрой

Девушке яблоко было на вид золотое,

Что наконец разрешило заветный ей пояс.[7]

№3. Плач о смерти воробья[8]

Плачьте теперь, о Венеры, и вы, Купидоны,[9]

И насколько вас есть все изящные люди!

Вот воробей моей девушки ныне скончался,

Тот воробей моей милой, которого пуще

Собственных глаз она, бывало, любила;

Ибо он сладостен был и знал он не хуже

Собственную госпожу, чем девочка матерь,

И никогда он с ее колен бывало не сходит,

А в припрыжку туда и сюда поскакавши,

Он к одной госпоже, пища, обращался.

Вот теперь и пошел он по мрачной дорожке

Той, откуда никто, говорят, не вернется.

Будьте же прокляты вы, ненавистные мраки

Орка[10] за то, что глотаете все вы, что мило:

Вы у меня[11] воробья столь прелестного взяли.

О несчастье! О воробей мой бедняжка,

Ты виноват, что глаза от сильного плача

Вспухнув, у девы моей теперь краснеют.

№4. К галере[12]

Галера эта, видите ль, вы, странники,

Была, как говорит, быстрейшим кораблем,[13]

И ни один из бойких в море ходоков

Не мог ее опередить, на веслах ли

Пришлось идти, или лететь на парусах.

И говорит она, что это подтвердят

Опасный берег Адрия и острова

Циклад, гордец Родос, Фракия мрачная

И Пропонтида и с заливом страшным Понт,

Где, ставшая галерой, некогда была

Косматым лесом: на Циторском там хребте

Звучал волос ее речистых часто свист[14]

Амастр понтийский и носящий букс Цитор[15]

Вам, говорит галера, это было все

Известно: из стари из самой, говорит,

Она стояла на вершине; там твоей,

Смочила весла на твоих она зыбях

И уж оттуда по широким всем морям

Несла владельца, вправо ли иль влево звал

Встающий ветер, или разом задувал

Юпитер благосклонный в два конца ветрил;[16]

И не дала обетов никаких она[17]

Богам прибрежным, с самых отдаленных вод

Морских до озера прозрачного дойдя.

Но это все минуло; ныне в тишине

Она приюта старясь, предается вам,

Близнец ты, Кастор, и ты, Кастора близнец.

№5. К Лезбии[18]

Жить и любить давай, о Лезбия, со мной!

За толки стариков угрюмых мы с тобой

За все их не дадим одной монеты медной,

Пускай восходит день и меркнет тенью бледной:

Для нас, как краткий день зайдет за небосклон,

Настанет ночь одна и бесконечный сон.

Сто раз целуй меня, и тысячу, и снова

Еще до тысячи, опять до ста другого,

До новой тысячи, до новых сот опять.

Когда же много их придется насчитать,

Смешаем счет тогда, чтоб мы его не знали,

Чтоб злые нам с тобой завидовать не стали,

Узнав, как много раз тебя я целовал.

№6. К Флавию[19]

Флавий, о милой своей ты Катуллу,

Будь она только красивой, пристойной,

Все рассказал бы, не справясь с молчаньем.

Только не знаю, с какой недостойной

Там ты связался; признаться и стыдно.

Что не вдовой твоя ночь-то угасла,

Это с постели гласит нам немолчно

Запах венков и сирийского масла,[20]

Да изголовье; оно ведь измято

Тут вот и там, и кровать твоя еле

Держится, так она вся расшаталась.

Если слова их не верны, то в теле

Дряблость и шаткие ноги все скажут,

Что по ночам у тебя за затеи.

Ты что ни есть, хорошо или худо,

Все мне скажи; я вас с милой твоею

Стройною песнью прославлю до неба.

№7. К Лезбии[21]

С меня ты требуешь, о Лезбия, признаний,

Как много мне твоих достаточно лобзаний?

Как велико число либшских всех песчин,

Лежащих близ цветов Кирен[22] среди равнин,

Между оракула Зевесова жилищем

И Батта древнего почёющим кладбищем;[23]

Иль сколько с неба звезд средь тишины ночей

Взирают на любовь таящихся людей,

Лобзаний столько же горящему недужно

Насытиться вполне