Народное творчество - Калевала Страница 7

– Что там кровь – и не то еще могут вещие речи. Есть слова, от которых стихают водопады и смиряются бурные реки.

Услышав это, встал Вяйнемёйнен с саней и, обагряя землю кровью, вошел в жилище старика.

9. Старик останавливает кровь в ране Вяйнемёйнена

Велел старый хозяин своему малолетнему сыну собрать благородную кровь Вяйнемёйнена в серебряную чашу, но так она хлестала из глубокой раны, что заполнила и чашу, и семь лодок, и восемь глубоких бочек, а конца потоку все нет,

– Видно, ты из великих героев, – сказал Вяйнемёйнену седобородый старик, – другой бы давно уже лежал мертвым. Чтобы совладать мне с этой раной, должен я знать природу виновного – поведай, если знаешь, тайну рождения железа, и тогда затворю тебе кровь.

– Знаю я и о рождении железа, и о начале стали, – ответил вещий песнопевец. – Слушай же – вот как стоят по старшинству стихии: воздух – древнее всех на свете, следом по силе – вода, за ней – огонь, а младший брат огня – железо.

И рассказал Вяйнемёйнен, как Укко, творец верховный, отделил от неба воду, разграничил воду с сушей, высек первую молнию и спустил ее с неба – и только железо еще не явилось в мире. Видя это, протянул Укко однажды руки и потер их о левое колено, после того вышли из его ладоней три девы – три матери железа и голубой стали. Пошли девы по облакам, и были их груди полны, и тяжелы сосцы. Текло молоко из тугих грудей, орошая земли, болота и дремлющие воды, – черным было молоко у старшей девы, белым – у средней, и красное молоко стекало с сосцов той, что была всех моложе. Из черных капель вышло мягкое железо, куда упали белые – там родилась упругая сталь, а из красного молока явился хрупкий крушец.

Пришло время, и захотело железо повидаться со старшим братом – сойтись накоротке с огнем. Только подступило оно ближе, как вырос огонь и страшно разбушевался – погнался в ярости за меньшим братом, норовя пожрать его ужасной пастью. Спасаясь от гибели, помчалось железо прочь и нашло себе убежище в зыбких топях – в болоте под водою, меж гнилыми пнями и корнями берез скрывалось оно до срока от диких объятий брата, но все равно пришлось ему увидеть жилище пламени, чтобы превратиться там в мечи и копья.

Пробегал по болоту волк, и выходил из леса медведь колыхать трясину – там, где ступал волк, поднялось железо, там, где медведь топтал лапой, проросла голубая сталь.

В то время родился Ильмаринен. Появился он на свет на выжженной подсеке, в куче углей, на угольной поляне, и от рождения в одной руке держал он молот, а в другой сжимал кузнечные клещи. Ночью Ильмаринен родился, а днем уже пошел строить кузницу. Искал он подходящее место для дела, где удобно ему будет поставить мехи, и увидел сырую землю, всю покрытую мелкими кочками. То было болото, на котором разглядел он в следах волка железо, а в следах медведя – синюю сталь; там и поставил Ильмаринен свое горнило, там разместил мехи.

Обустроив кузницу, сказал Ильмаринен железу: «Жаль мне тебя, плохое здесь место – лежишь вон как низко, и вода тебя мочит». И решил кузнец перенести его в огонь – в свое жаркое горнило. Затрепетало в ужасе железо перед безумием старшего брата, но сказал ему Ильмаринен: «Не тревожься – пламя родню не тронет. Ступай к нему в жилище: там ты сделаешься сильным и красивым – станешь мечом для героя и пряжкой для девицы». Положил кузнец железо в огонь горнила и раздул мехи – размякло оно в пламени под мехами и стало от жара, как тесто для хлебов. Не в силах вынести терзаний огня, взмолилось железо:

«Отпусти меня, Ильмаринен! Пожирает меня пламя!» – «Вот выпущу тебя, – ответил кузнец, – а ты, может, начнешь мстить за мучения людскому роду?» И тогда поклялось железо перед горнилом, наковальней и кузнечным молотом страшной клятвой, что, пока есть деревья для сечи, пока есть камни, чтобы рвать им сердца, не будет оно резать брата и не тронет сына матери – ведь жизнь с людьми мила железу, по нраву ему служить у людей ручным орудием. Достал тогда кователь Ильмаринен из пламени покорный металл, положил на наковальню и прилежно бил его молотом, выковывая топоры, мечи и острые копья, пока не изготовил все вещи, какие могут быть сделаны из железа.

Но не окончилась на том работа: чтобы прочно было лезвие и остро жало, стал готовить кузнец состав для закалки стали, сок для крепости металла. В ключевую воду добавил Ильмаринен щепоть золы и немного щелоку, но, отведав, остался смесью недоволен. Тут поднялась из травы пчела, покружила и подлетела к кузнечному горнилу. Увидя пчелу, попросил ее славный кователь принести на крыльях меду, а на языке нектар семи луговых цветов, что нужны ему для состава, закаляющего сталь и смиряющего ее нрав.

На беду подслушал шершень, слуга Хийси, с берестяной кровли кузницы, как собрался Ильмаринен закалять железо, и стрелой полетел к хозяину. Вскоре вернулся он, принеся с собой ужасы Хийси: шипение змей, черный яд гадюки, муравьиные укусы и нутряную желчь жабы, – все это бросил шершень в состав для закалки стали, в сок для крепости металла. Ильмаринен же подумал, что это пчела принесла ему сладкий мед и нектар луговых цветов, которые ждал он.

Достал кузнец из огня железо и погрузил его в готовую смесь. Вышло оттуда железо злым и беспощадным и коварно нарушило клятвы. С тех пор злобно режет оно людской род, не жалея ни брата, ни сына матери и заставляя кровь беспрестанно струиться из ран.

Дослушав повесть Вяйнемёйнена, закачал старик бородатой головой:

– Знаю я теперь происхождение железа и его коварный нрав, теперь я затворю кровь в твоей ране.

И начал знахарь свое заклятие:

– Беспощадное железо,Сталь, могучая изменой!Ты величия не знало,Молоком неудержимымИз сосцов девичьих брызнув,Из тугих грудей пролившись.Ты величия не знало,Когда пряталось в болоте,Где тебя топтали волкиИ давил медведь мохнатый.Ты величия не знало,Когда, взяв из черной топи,В горн, сияющий от жара,Тебя бросил Ильмаринен.Ты величия не знало,Клокоча кипящей лавойУ огня в жилище жуткомИ навек давая клятвыНе язвить людского рода.Ну а ныне, став великим,Ты от ярости трепещешь,Честь и клятвы преступило,Сделавшись началом бедствий,Проливая кровь людскую.Кто тебя ко злу принудил?Лютостью такой насытил?Воротись, железо, с миром,Осмотри свою работуИ поправь беду умело —Затвори ворота крови.Кровь, остановись, довольно!Ток умерь и стань недвижно,Как стоит во мху осока,Как стоит валун на поле,Как вода – в окне болотном.Ну а если бег умеритьТы не можешь по природе,То струись по телу в жилах,Не багря камней и пыли.Жить тебе пристало в сердце,Печень с легкими – твой погреб:Возвращайся в дом, не мешкай,Нет нужды лицо кропить мне.Если же меня не слышишь,Укко есть, живущий в тучах,Укко есть, держатель мира,Укко есть – твой рот зажмет он,Положив листов лазурных,Высыпав цветы златые.Снизойди, отец великий!Снизойди – запри рукоюЭту рдеющую рану,Запруди потоки крови!

Пока говорил старик ведовские речи, все больше укрощала кровь свой ярый бег и наконец утихла вовсе. Тогда послал старик сына в кузницу приготовить целебную мазь, чтобы без следа затянулась злая рана Вяйнемёйнена.

Взял мальчик нежные стебли знахарских трав, что никому почти ни здесь, ни в прочих краях не известны, взял цвет тысячелистника, медовые соты, собрал на щепу дубовый сок и бросил все это в кипящий котел. Три дня и три ночи варилось в котле снадобье – наконец, снял мальчик пробу и увидел, что не готова мазь, не то вышло средство. Тогда добавил он в варево новых трав – тех, что ведомы лишь сильнейшим в мире знахарям и чародеям, и после того еще три раза по три ночи кипятил на огне котел, пока не выпарился отвар до густой мази.

Решил мальчик проверить волшебное средство, вышел из кузницы и помазал сломанную осину – и исцелилось Дерево, распрямило стройный ствол, распушило ветви и стало крепче и краше прежнего. Помазал мальчик расколотый камень – и срослись куски, потер рассекшиеся скалы – и сошлись половины.

Принес он отцу целительную мазь, отдал в руки и сказал:

– Удалось мне это зелье – лечит оно даже камни. Старик попробовал мазь на язык и нашел средство годным. Натерев Вяйнемёйнену зельем рану, вытянул колдовской старик из тела песнопевца все боли и запер их обратно в ту страшную гору, из которой выходят болезни, – и ушла послушно боль внутрь утеса. Нога же Вяйнемёйнена стала крепче прежнего, исцелившись и внутри, и снаружи, так что никаких следов не осталось на месте страшной раны. И возрадовался мудрый певец, и заказал грядущим народам не делать на спор ни лодок, ни иного дела и не хвалиться будущей работой, ибо только великий Укко конец всем начинаниям дарует, а без него и герои слабы, и руки сильного – немощны.