Лонг - Дафнис и Хлоя Страница 8

Когда пришла Хлоя с домашними, Дафнис зажег огонь, сварил одну часть мяса, другую изжарил, предложил первые куски Нимфам и выпил в честь их кубок сладкого вина; потом сделал застольные ложа из мягких листьев. И все возлегли, чтобы есть, пить и веселиться. В то же время он следил за стадами, боясь, чтобы волк не наделал беды. Пропели пэан во славу Нимф, сочиненный пастухами былых времен. Когда наступила ночь, легли спать под открытым небом. На следующий день не забыли Пана. Увенчав сосновою зеленью красивейшего в стаде козла, отвели его к сосне, посвященной Пану. Здесь совершили возлияния, помолились Богу, закололи жертву, повесили и содрали кожу. Сварив и изжарив мясо, положили куски по близости на лиственное ложе, по середине луга. Кожа, сельская жертва пастушьему богу, была подвешена за рога на ветвь сосны у изваяния. Сделав это, предложили Пану первые куски мяса, пролили большой кубок вина; Хлоя пропела гимне, Дафнис сыграл на флейте.

Возлегли и начали пир, когда случайно подошел волопас Филетас. Он принес богу Пану гирлянды цветов и гроздья, еще висевшие на широколиственной лозе. За ним следовал младший из его сыновей, Титир, мальчик светлокудрый и румяный, белый и резвый. Он шел, весело прыгая, как молодой козленок. Тотчас же встали, увенчали статую Пана, привесили жертвы к дремучим ветвям сосны; потом усадили гостей, приглашая разделить трапезу. Когда старики разгорячились от вина, явилось немало предметов для беседы и рассказов: говорили о том, как пасли стада во дни юности, как много раз спасались от морских разбойников. Один хвастал, что убил волка, другой, — что разве Пан играет на флейте лучше, чем он. Этим искусством гордился Филетас.

Дафнис и Хлоя стали ублажать и упрашивать волопаса, чтобы явил он образчик искусства, сыграл на флейте в честь того бога, которому флейта мила. Он согласился и хотя жалуясь, что старость уменьшила силу его дыханья, взял флейту у Дафниса. Но, пригодная отроку, оказалась, она малою для столь великого искусника. Филетас послал Титира за собственной флейтой в свой домик, отстоявший на десять стадий. Мальчик сбросил верхнюю одежду и побежал, легконогий, как детеныш лани. В это время Ламон предложил рассказать историю Пановой флейты, слышанную им от Сицилийского козьего пастуха, который взял, как плату за рассказ, флейту и козла.

«Некогда свирель, называемая Сирингой, была не свирелью, а молодою девушкой с благозвучным голосом. Она пасла коз, играла с Нимфами, пела также сладко, как теперь. И между тем, как она пасла коз, играла и пела, Пан подошел и хотел овладеть ею, обещая, что все козы понесут двойни. Она же посмеялась над его любовью и ответила, что не хочет любви ни козлиной, ни человеческой. Пан устремился к ней, чтобы овладеть ею насильно. Она убегает от его насильственных объятий. Запыхавшись от бега, прячется в тростник. Пан, в ярости, срезает стебли тростника, но не найдя в них девушки, догадывается о том, что случилось, выдумывает флейту и соединяет воском тростники неравные, образ неравной любви. И вот как прекрасная девушка превратилась в благозвучную Сирингу».

Ламон окончил рассказ и Филетас похвалил его, уверяя, что басня эта лучше всякой песни, — когда Титир вернулся с отцовской флейтой. Она была велика, составлена из толстых тростников, с работою желтой меди, украшавшею воск. Казалось, что это та самая первая флейта, которую придумал и сделал Пан. Филетас поднялся, сел на лиственное ложе, сначала испробовал поочередно каждый из девяти стволов, чтобы знать, верен ли звук; потом, убедившись, что дыхание проходит беспрепятственно, начал дуть, с юношескою силою и увлечением. Чудилось созвучие нескольких соединенных свирелей — столь разнообразные звуки извлекал он из отверстий флейты. Затем, мало-помалу понижая строй, и переходя к напевам более тихим и сладостным, обнаружил перед ними все тонкости глубокого искусства. Сыграл песни для стада быков, другие — для коз, третьи — любезные овцам; нежные — для овец, гордые и сильные — для быков, острые и ясные — для коз; словом, все флейты соединились в одной.

Между тем как слушатели лежали, не двигаясь очарованные музыкой, Дриас встал, попросил волопаса сыграть вакхическую песнь и начал плясать пляску виноградарей. Можно было видеть, как он поочередно то срывает виноград с лозы, то несет его в корзине, то выдавливает гроздья, то наполняет бочки и пьет сладкое вино, — столь совершенным было искусство, и так естественно изображала пляска ло́зы, точило, бочки и пьющего Дриаса.

Третий старик, исполнив пляску ко всеобщему удовольствию, обнял Хлою и Дафниса. Тотчас оба встали и начали изображать басню Ламона. Дафнис был Паном, Хлоя Сирингою. Он молил ее страстно, она отвергала любовь его с улыбкою; он преследовал и бегал за нею на кончиках ног, подражая козлоногому Пану, она убегала. Наконец спряталась в лес, заменивший болото. Дафнис взял большую флейту волопаса, извлек из нее жалобные звуки, подобные вздохам влюбленного, потом страстную песнь, как будто для того, чтобы тронуть сердце гордой, наконец призывный крик, как будто он искал ее. Восхищенный Филетас встал, обнял его и поцеловав, подарил ему флейту, прося богов, чтобы Дафнис передал ее такому же достойному наследнику, как он. Дафнис посвятил богу Пану свою прежнюю маленькую флейту, заключил в объятья Хлою, как будто она, в самом деле, возвратилась после бегства и отвел стадо в овчарню, играя на свирели.

Так как наступала ночь, то Хлоя вернулась домой с овцами, под звуки той же свирели. Овцы шли рядом с козами, Хлоя — рядом с Дафнисом, и он мог целовать ее на свободе. Они обещали друг другу утром вывести стада на пастбище ранее обыкновенного часа, что не преминули исполнить. Едва забрежжил день, как они уже были в поле. Приветствовали сначала Нимф, потом Пана, сели под дубом и начали играть на флейте. Затем стали целовать друг друга, обниматься, легли на землю, но больше ничего не сделали. Когда встали, то решили поесть и выпить из общего кубка — вина, смешанного с молоком.

Разгорячившись от вина и сделавшись смелее, начали они спорить, кто сильнее любит, и захотелось им поклясться во взаимной верности. Дафнис подошел к сосне, призвал Пана в свидетели, что он не может прожить без Хлои ни единого дня. Хлоя, в пещере Нимф, поклялась богиням жить и умереть с Дафнисом. Такова была невинность Хлои, такова простота ее сердца, что, выйдя из пещеры, она пожелала, чтобы Дафнис еще раз поклялся.

— Дафнис, — молвила Хлоя, — Пан — бог изменчивый, непостоянный; он любил Питис, любил Сирингу, то и дело гоняется за Нимфами лесными, не дает покоя и Нимфам полей, покровительницам стад. Я боюсь, что, если ты забудешь клятву, он и не подумает наказать тебя, хотя бы даже у тебя было не меньше любовниц, чем стволов у свирели. Дай мне настоящую клятву пастуха, — поклянись козою, вскормившею тебя, что ты не покинешь Хлои, пока она будет верной, — если же нарушит клятву, данную тебе и Нимфам, беги от нее, возненавидь ее, убей, как волка!

Дафнису понравилось это сомнение: стоя среди стада, одну руку он положил на козла, другую на козу и поклялся любить Хлою, пока будет ею любим; если же когда-нибудь она изменит, — убить себя, а не ее. И Хлоя, радостная, более не сомневалась — как простодушное дитя, как пастушка, считающая овец и коз богами пастухов.

Книга третья

Когда Митиленийцы узнали о нападении врагов, когда из сел дошли к ним вести об опустошениях, то они порешили не оставлять безнаказанной дерзость Метимнийцев и вооружиться немедленно. Набрали три тысячи гоплитов, пятьсот всадников, и послали их сушею, под предводительством Гиппаса, так как море казалось небезопасным в виду наступавшей зимы.

Гиппас, выступив в поход, воздержался от опустошения Метимнийских земель; не похищал ни стад, ни другой добычи у землевладельцев и пастухов, полагая грабеж более достойным разбойника, чем военачальника. Поспешно направился он к самому городу, надеясь, что найдет ворота без стражи и захватит город врасплох. Его отделяло от Метимны не более, чем сто стадий, когда явился глашатай, посланный просить перемирия. Метимнийцы, услыхав от пленников, что граждане Митилен ничего не знали о случившемся, и что все вышло из за ничтожной драки молодых людей с поселянами и пастухами, пожалели о том, что не остереглись и без достаточного повода допустили враждебные действия против соседнего города. Теперь желали они одного — возвратить добычу, восстановить прежний союз между обоими городами на море и суше. Гиппас послал глашатая Метимнийцам, хотя имел, как военачальник, неограниченную власть. В то же время приблизился он к Метимне на расстояние десяти стадий и расположился лагерем, ожидая известий. Через два дня посланный вернулся с приказанием принять добычу и возвратиться в город, не начиная враждебных действий. Так как Митиленийцам предстоял выбор между войною и миром, то они сочли более выгодным мир.