Ицзин. Книга Перемен - Автор Неизвестен Страница 11

Рассмотрению этих работ (конечно, лишь главнейших) уместно предпослать указания на древнейшие упоминания о данном памятнике – вернее, о гадании по нему.

Прежде всего следует отметить § 9 главы «Хун фань» в «Шуцзине». Здесь мы читаем следующее: «Исследование сомнительного. Выбери и поставь людей, гадающих на панцире черепахи, и людей, гадающих на стеблях тысячелистника[48], и повели им гадать. И скажут тебе о дожде, о дымке, о тумане, о надвигающейся грозе, о буре[49], и скажут тебе о внутреннем знаке и о внешнем[50]. Всего же семь гаданий, из них гаданий по панцирю черепахи – пять, а гаданий по стеблям тысячелистника – два. И разрешишь сомнения. И поставишь людей сих и дашь им предвещать и гадать. Если трое будут гадать, то следуй согласному ответу хотя бы двоих. А если будет у тебя великое сомнение, то обсуди его, обратившись к своему сердцу; обсуди, обратившись к приближенным; обсуди, обратившись к народу; обсуди, обратившись к предвещающим и гадающим. И вот в согласии будешь и ты, и черепаха, и тысячелистник, и приближенные, и народ. И назовется то великим рождением. И утвердишься крепостью сам, и потомков твоих встретит счастье. Будут в согласии ты, и черепаха, и тысячелистник, – пусть даже воспротивятся приближенные и народ – быть счастью. Будут в согласии приближенные, и черепаха, и тысячелистник – пусть и ты, и народ будете противиться – быть счастью. Будут в согласии народ, и черепаха, и тысячелистник – пусть и ты и приближенные будут противиться – быть счастью. Будут в согласии ты и черепаха, а воспротивятся тысячелистник, приближенные и народ – в делах внутри царства быть счастью, в делах же вне царства – быть несчастью. Если же и черепаха, и тысячелистник разойдутся с людьми, то пребывающему в покое предуказано счастье, пребывающему же в действии – несчастье».

Как видим, здесь уделяется большое внимание гаданию по тысячелистнику, но еще ни слова нет о гадании по тексту «Книги Перемен». Однако некоторое отношение к ней это свидетельство все же имеет, ибо гадание по «Книге Перемен» искони строится на отборе стеблей тысячелистника по определенному порядку. Так же как и «Шуцзин», «Шицзин» дает лишь указание на самый факт гадания: «И будешь гадать по панцирю черепахи, и будешь гадать по стеблям тысячелистника» (см. «Шицзин», I, 5). Эта цитата приводится и в «Лицзи», гл. 30. На основании этих цитат мы можем полагать, что если «Книга Перемен» как текст тогда еще и не существовала, то была все же практика гадания, в которой, вероятно, сложился в устной традиции и текст.

Далее следует отметить ряд упоминаний о действительных случаях гадания, приводящих и тексты. Эти упоминания встречаются в «Лицзи» и в «Цзо-чжуань». Подробнее об этих цитатах из «Цзо-чжуань» мы будем говорить в дальнейшем, здесь же ограничимся только указанием на два места в «Лицзи», где прямо упоминается «Книга Перемен» и приводятся цитаты из нее[51]. Это, во-первых, «корова, убитая у восточных соседей, не сравнится с небольшой жертвой западных соседей. Если будешь правдив, то поистине найдешь свое счастье!» (гекс. 63, 5). Отметим, что эта цитата совершенно точно совпадает с современным текстом «Книги Перемен». Во-вторых, в той же главе «Лицзи» мы находим далее следующую цитату: «Не запахав поле, собирать урожай, не разработав по первому году поле, на третий год воспользоваться им – к несчастью». В тексте «Книги Перемен» это место изложено несколько иначе: «[Если,] и не запахав поле, соберешь урожай и, не разработав в первый год поле, в третий год воспользуешься им, то будет благоприятно иметь куда выступить» (гекс. 25, 2). Слова, выделенные разрядкой, по-видимому, являются позднейшими приписками, идущими из разных комментаторских школ. Можно полагать, что это школы устной традиции, типичные для доханьского времени. Благодаря этим цитатам мы видим «Книгу Перемен» в роли текста, изучаемого начётчиками. Момент возникновения этого начётнического изучения определить очень трудно. Однако оно, вероятно, началось еще в доханьское время, ибо устная традиция, как известно, была особенно распространена до эпохи Хань. Однако уже тогда «Книга Перемен» не только упоминалась как гадательный текст или как текст об идеальных прообразах поведения, но и была объектом философского изучения. Первым упоминанием о школе последователей «Книги Перемен», рассматривающим ее как философскую школу, является, по-видимому, отрывок из гл. 33 «Чжуан-цзы». Известно, что эта глава не принадлежит самому великому даосу, а написана кем-то из учеников его учеников. Но даже при наибольшем скептицизме ее вряд ли можно считать более поздней, чем «Исторические записки» Сыма Цяня, ибо эта цитата в развитом виде встречается в «Исторических записках» («Шицзи», гл. 66 «Хуа цзи ле-чжуань»). Вот в каком контексте говорится о «Книге Перемен», в этой главе, посвященной разбору существовавших тогда философских школ с целью доказать превосходство даосизма над остальными учениями: «О, какой полнотой обладали люди древности! Они были слиты воедино со светом духа, были незапятнаны между небом и землей; они воспитывали все существующее, умиротворяли Поднебесную и так облагодетельствовали все роды людей. Они были просвещены относительно числа основы и были не чужды мере вершин. В шести бесконечностях мира, в четырех странах света, в великом и в малом, в сердцевине и в воздухе – везде действовали они. Из тех, которые были просвещены относительно этого числа и мер, особенно многочисленны были писавшие о старых законах и о преданиях, идущих от поколения к поколению. Из тех, которые были погружены (дословно: „пребывали в…“) в „Шицзин“, в „Шуцзин“, в „Лицзи“ и в „Юэцзин“, из лучших людей и учителей княжеств Чжоу и Лу многие могли объяснить их [эти книги]. „Шицзин“ говорил о стремлениях, „Шуцзин“ говорил о событиях, „Лицзи“ говорил о поведении, „Юэцзин“ говорил о гармонии, „Книга Перемен“ говорила о тьме и о свете, „Летопись“ говорила о различии имен (т. е. о дефинициях терминологии)»[52].

Если здесь перед нами всего простое упоминание, то около того же времени существовал в Китае и другой текст, специально посвященный «Книге Перемен». Со временем его начали включать в самую книгу на правах «приложения». Это древнейшая попытка изложения теорий, заключенных в «Книге Перемен», так называемая «Сицы-чжуань», или «Да-чжуань» («Традиция об афоризмах», или «Большой комментарий»). Оценка этого текста на протяжении веков была различна. Одни, следуя за старой версией, приписывали его Конфуцию, чем подчеркивали его огромное значение; другие, наоборот, совершенно отрицали его ценность. Среди первых следует отметить Кун Ин-да (574–648), который, между прочим, говорит: «Учитель [Конфуций] сочинил „Десять крыльев“ и в них развил первую и вторую части основного текста. Текст „Сицы“ по пунктам пронизан принципиальными идеями. Он образует особую главу, которая в общем называется „Сицы“ („приложенные афоризмы“) и разделяется на две части» («Чжоу И чжэчжун», цз. 13, с. 16). Такого же мнения придерживался и Чжу Си, когда он писал: «Приложенные афоризмы – это собственно афоризмы, сочиненные Вэнь-ваном и Чжоу-гуном. Они разнесены под отдельные черты гексаграмм и образуют современный основной текст. Этот текст [„Сицы-чжуань“] представляет собою толкование приложенных афоризмов, переданное Конфуцием. Это толкование излагает общие положения текста в целом, поэтому в нем нет конкретных мест, к которым можно было бы отнести ее. Разделено оно на две части». Кроме того, Чжу Си говорил: «Когда я внимательно вчитался в текст 64 гексаграмм, то понял, что слова „Сицы“ представляют собою самую сокровенную глубину [текста]. Это сводка „И[цзина]“» («Чжоу И чжэчжун», цз. 13, с. 16).

Наряду с такой оценкой, существовала и другая, представленная, например, японским ицзинистом Мацуи Расю (1751–1822), который вообще игнорировал этот текст[53]. В качестве представителя критического подхода к «Сицы-чжуань», одинаково чуждого обеим крайностям, выступал один из самых серьезных комментаторов – японский философ Итō Тōгай (1670–1736). Тексту «Сицы-чжуань» он предпослал следующее примечание: «Приложенные афоризмы – это афоризмы к отдельным чертам гексаграмм. Поэтому [в „Сицы-чжуань“] сказано: „Совершенномудрые люди установили гексаграммы, созерцали их образы и приложили к ним афоризмы. И таким образом выяснили счастье и несчастье“. Кроме того, сказано: „Они приложили афоризмы и поэтому поведали об этом [счастии и несчастии]. Эта книга („Сицы-чжуань“) развивает значение гексаграмм и черт [,их составляющих,] и обобщенно толкует их. Поэтому она и называется „Сицы“ („Приложенные афоризмы“). И вот основание для этого: