Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков Страница 13

«Что грустишь, о голубка, на древе высоком?..»

{46}

Что грустишь, о голубка, на древе высоком?Ты печаль растревожила горестным оком.

Потеряла ты друга? Я тоже покинут.Что ж, мы оба с тобой обездолены роком.

Плачь же, плачь надо мною, пока не увидишь,Что из глаз моих слезы струятся потоком!

Погляди на меня, каждый вздох мой, как пламя.Приближаться не надо — сгоришь ненароком.

Улетай же! Быть может, ты встретишь в ХиджазеКараван кочевой на просторе широком.

Он увозит красавицу, льющую слезы,Погруженную в думы о доме далеком.

Заклинаю тебя, если встретишь ты Аблу,Погрусти, помяни обо мне, одиноком:

«Он рыдал на лугу. Только слезы иссякли,И глаза исходили кровавым потоком».

«Я из Лакика спешил…»

Я из Лакика спешил в Зат-аль-Хармаль, и вдруг предо мнойВыросла груда камней и золы на дороге степной.

Долго глядел я на то, что когда-то служило жилищем.Где бы я ни был, я в эти места возвращаюсь порой.

Эти руины омыты дождями и сглажены ветром,Сек их песок, обжигало жестокой полдневной жарой.

Не оттого ли, что в зарослях жалобно горлица стонет,Катятся капли со щек на одежду, как в дождь проливной?

Катятся, перлам тяжелым подобные, крупные слезы,Словно разорваны бусы жемчужные грубой рукой.

Помню: услышал я возгласы всадников племени мурра,Племя мухаллаль мгновенно исторгло свой клич боевой.

К братьям своим я воззвал, и абситы откликнулись разомЗвоном оружья, бряцаньем доспехов и ринулись в бой.

Гибкими копьями, острою сталью мечей машрафийских{47}Смело таранят мои соплеменники вражеский строй.

Наполовину я знатный абсит — по отцовскому роду,Острым клинком защищаю я честь половины другой.

Если настигнут тебя — нападай, а теснят — защищайся,В доме своем принимай как друзей всех гонимых судьбой!

Стычка с врагами — удел смельчаков с богатырской душою,Лишь малодушные в страхе бегут, не владея собой.

Честно свой хлеб добываю всегда, и, пока не добуду,Голод готов я сносить и невзгоды, мириться с нуждой.

В час отступленья, когда наседают враги на абситов,Отпрыски знати смиренно склоняются передо мной.

Всадники знают, как верный мой меч неприятеля косит,В страхе враги, когда меч мой сверкает над их головой.

Не обгонял я ни разу собратьев, охваченных страхом,И отступаю одним из последних пред вражьей стеной.

Видел я гибель, со мною она с глазу на глаз осталась.Солнце всходило, и мирный рассвет обернулся войной.

Молвил я смерти: «Глоток мой последний, увы, неизбежен,Рано ли, поздно — к тебе мы приходим, как на водопой.

Зря ты грозишься, я знаю и сам, что тебя не избегнуть,Нынче ли, нет — все равно уготован мне вечный покой».

Сам становлюсь я пособником смерти, когда чужеземцыДревнюю землю мою осаждают несметной ордой.

В час роковой, когда кони и всадники скалятся злобно,Словно довел их до грани безумия горький настой,

Сгину в бою, но не стану я сетовать, лежа в могиле:«Ах, почему мне пришлось повстречаться со смертью такой!»

«Ты плачешь? Сухейя сурова с тобой?..»

Ты плачешь? Сухейя сурова с тобой?Ты плачешь? А прежде ты был не такой!

Отвергла меня, даже слова не молвила,Потупила очи газели степной.

Даришь ей любовь — преклонения требует,Бесчувственна, словно кумир неживой.

Сухейя! Быть может, сегодня ты сжалишься?Как раб, со склоненной стою головой.

Неужто не знаешь, как смел я и доблестен,Когда нападаю на вражеский строй,

Когда на вспотевших конях безбородыеНаездники в страхе бегут предо мной?

Ударил я — падает враг окровавленный,Бледнеет, сраженный моею рукой.

«Я нападал столько раз на отряды врага…»

Я нападал столько раз на отряды врага,Вел за собою наездников, серых от пыли,

Мы, атакуя, безмолвно мечи возносили,Чье полыхание жару подобно в горниле.

Только высокие родом в дружине моей.Помню: когда они копья с врагами скрестили,

Блеск наконечников мог бы и тьму разогнать —Он ослепляет, он молнии равен по силе.

В битве испытаны воины, каждый верхомНа удалом жеребце или резвой кобыле.

Всадник в доспехах нелегок, и мы лошадейЧасто ведем под уздцы, если лошади в мыле.

Но прирастаем к седлу, и уже нас не сбить,Если на вражьи ряды скакунов устремили.

Каждый из витязей воду прошел и огонь,Ходят о них на легенды похожие были.

В час, когда всадников клонит в походе ко сну,Следом за мною во мрак смельчаки уходили.

Шли мы всю ночь по тяжелым дорогам, покаСтрелы восхода вселенную не озарили,

В полдень нам встретился недруг, и ринулся я,Первым ударил, врага обрекая могиле.

Долго мы бились, и черные кони враговАлыми стали, как будто их краской покрыли.

Я возвращался домой с головою вождя,Верные други мои остальных изрубили.

Грозное в битве, отходчиво сердце мое,Если влюблен я, то нежность дарю в изобильи.

Аблу об этом спросите. Как жаждут ееРуки и губы мои, — о других позабыли!

Если она позовет — я на помощь иду,В бедах она лишь моей доверяется силе.

«К седлам верблюдов уже приторочены вьюки…»

К седлам верблюдов уже приторочены вьюки,Кружится над головой черный ворон разлуки,

Крылья его облиняли и перья торчком.Нашей разлукою тешится ворон от скуки.

Я его проклял: «Бездомным, бездетным живи!Вечно терпи одиночества тяжкие муки!

Из-за того, что разлуку ты мне возвестил,Ночи не сплю и ломаю в отчаянье руки».

«Смешон для Аблы удалец…»

Смешон для Аблы удалец, чья жизнь полна невзгод,Чье тело твердо, словно меч, упруго, словно дрот.

Покрыта пылью голова, одежда вся в лохмотьях,Он не расчесывал волос, пожалуй, целый год.

Он целый год готов таскать железную кольчугу,Он ищет гибели в бою, его удел — поход.

Так редко он снимал доспех, что ржавчина на коже,Следы ее не смыть водой, ничто их не берет.

Смеется Абла надо мной: «Гляди, какой красавец!» —Старается холодной быть, но взглядом сердце жжет.

Ну почему же, почему она глаза отводит?Я славу смелостью стяжал и щедростью почет.

О девушка, не уходи! Взгляни хоть на прощанье!Ну погляди же на меня, ведь я же не урод!

Немало дев — нежней, чем ты, искуснее в жеманстве,Таких, что ослепят красой, и губы их, как мед,

Но я стремлюсь к тебе одной, любви твоей достоин,Скакун желанья моего узду тугую рвет.

«Отравленной стрелы проник мне в сердце яд…»

Отравленной стрелы проник мне в сердце яд,Едва красавица в меня метнула взгляд.

На празднестве она своих подруг затмила,Сияющих красой, как звезд лучистый ряд.

От мира боль таю, но на лице страданье:Мне невозможно скрыть горящий в сердце ад.

Красавица прошла, покачивая станом,—Так ветвь качается, лишь ветры налетят.

Красавица прошла, скосила глаз пугливый —Так робкая газель порой глядит назад.

Красавица прошла, так всходит в темном небеЛуна, украшенная бусами Плеяд.

Улыбкой расцвела — и жемчуга сверкнулиВ устах, которые мгновенно исцелят.

О Абла, я люблю, я все еще надеюсь,Хоть нет конца тоске, хоть жизни я не рад.

О, если бы судьба дала мне каплю счастья,Беда казалась бы мне легче во сто крат.

«Я черен, как мускус, черно мое тело…»