Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX. Страница 14

Жена Лай Да закивала, а жена Чжоу Жуя бросилась на колени и стала умолять Фэнцзе простить ее сына.

– В чем дело? – спросила мамка Лай. – Расскажите, может быть, я чем-нибудь помогу.

– Вчера был день моего рождения, – стала рассказывать Фэнцзе. – Сынок ее первым успел налакаться. Он как раз дежурил у ворот, и когда мать принесла мне подарки, не принял их, не разобрал и не принес в дом. Мало того, стал поносить всех, кто принес подарки! Лишь после того, как две наших служанки его уняли, он соизволил позвать слуг, чтобы подарки отнесли в дом. Слуги принесли все в целости и сохранности, он же взял короб с пампушками, но споткнулся, и пампушки рассыпались. Когда все разошлись, я послала Цаймин сделать ему выговор, но он и ее обругал. Вот до чего обнаглел! Ну что после этого делать с этаким негодяем, если не выгнать?

– Вот оно что, оказывается! – воскликнула мамка Лай. – Не сердитесь, госпожа, за то, что я вам скажу: если он провинился, надо его побить, поругать, чтобы впредь неповадно было, а выгонять, пожалуй, не стоит. Его нельзя равнять со слугами, что родились у вас в доме. Его привезла госпожа Ван, когда вышла замуж и переехала сюда. Вряд ли госпоже будет приятно узнать, что его прогнали. Прикажите дать ему несколько палок, и все. Если не ради его матери, то хотя бы ради госпожи!

– Ладно! – уступила наконец Фэнцзе и обратилась к жене Лай Да: – Завтра же приведите парня сюда и дайте ему сорок палок да предупредите, чтобы больше не пил!

Жена Лай Да кивнула головой. Обрадованная жена Чжоу Жуя хотела поклониться мамке Лай, но жена Лай Да ее оттащила в сторону.

Вскоре старухи ушли. А Ли Вань и сестры возвратились в сад.

Вечером Фэнцзе приказала служанкам разыскать оставшиеся от прежних времен принадлежности для живописи и отнести в сад. Баочай все тщательно пересмотрела, пригодной оказалась лишь половина вещей.

На следующий день составили список того, что необходимо купить, и вручили Фэнцзе. Но рассказывать об этом подробно мы не будем.

И вот наконец прогрунтованный холст с нанесенным на него эскизом был доставлен Сичунь, которой помогал Баоюй. Время от времени к ним приходили Таньчунь, Ли Вань, Инчунь и Баочай. Посмотрят, поболтают и уйдут.

С каждым днем холодало, ночи становились длиннее, и Баочай, захватив рукоделие, часто приходила к матери вечерами поговорить. Днем она дважды навещала матушку Цзя, шутила, смеялась, притворяясь веселой. В свободное время заглядывала к сестрам поболтать. В общем, почти весь день у нее был занят, и она ложилась спать только в третью стражу.

Осенью и весной постоянно болела Дайюй. А нынешней осенью еще переутомилась, поскольку гуляла и веселилась больше обычного – надо было вместе с матушкой Цзя участвовать во всех празднествах. И теперь у Дайюй начался сильный кашель и ей стало так худо, как никогда прежде. Она совсем не выходила из дому, все время лежала, без конца принимала лекарства. В минуты особенно острой тоски ей хотелось видеть сестер. Но стоило им прийти, как она раздражалась. Все ей сочувствовали, старались не обижать и не сердились за то, что она часто пренебрегала приличиями.

Как-то Баочай пришла навестить Дайюй и завела разговор о ее болезни.

– К тебе один за другим ходят врачи, – сказала она, – ты принимаешь столько лекарств, и все без толку. Попроси, чтобы пригласили опытного доктора. Или тебе нравится каждую весну и осень болеть? Это никуда не годится!

– Моя болезнь неизлечима, никакие врачи не помогут, – ответила Дайюй. – Это ясно с первого взгляда, стоит только посмотреть, даже когда нет приступов!

– Об этом я и хотела поговорить, – промолвила Баочай. – Древняя пословица гласит: «Живет долго тот, кто хорошо ест!» А ты почти не притрагиваешься к еде. Откуда же у тебя возьмутся телесные и душевные силы?

– Жизнь и смерть посылает Судьба, богатство и знатность – Небо, – ответила Дайюй. – И человек тут бессилен. С каждым годом я чувствую себя все хуже и хуже.

Во время разговора у Дайюй несколько раз начинались приступы кашля.

– Вчера на глаза мне попался рецепт, который тебе выписал доктор, – промолвила Баочай. – По-моему, там слишком много женьшеня и циннамона. Говорят, это снадобья укрепляющие, но увлекаться ими не стоит. Прежде всего тебе надо лечить желудок и печень. Погаснет огонь в печени, поправится желудок, улучшится пищеварение. Советую тебе каждое утро, как только встанешь, взять два ляна ласточкиных гнезд, пять цяней сахарных леденцов и сварить отвар. Он лучше всякого лекарства и действует укрепляюще.

– Ты так добра, – со вздохом произнесла Дайюй. – Я же из-за своей мнительности думала, ты хитришь. Но в тот день, когда ты уговаривала меня не читать непристойные книги и утешала, я поняла, что заблуждалась. Меня это тронуло до глубины души. С тех пор как моя мать покинула этот мир и я осталась совсем одна, без сестер и братьев, никто так дружески, так искренне со мной не говорил. Недаром Сянъюнь считает тебя доброй. А я с ней спорила, пока сама не убедилась в твоей доброте! Я вечно задевала тебя, насмехалась, а ты все равно была со мной ласкова. Я говорю так, потому что верю в твою искренность. Вот ты советуешь мне пить отвар из ласточкиных гнезд! Достать их нетрудно. Только вряд ли они помогут, со здоровьем у меня совсем плохо. Болезнь каждый год обостряется. И так мне без конца приглашают врачей, готовят лекарства из женьшеня и циннамона, я весь дом подняла на ноги. Если я попрошу отвар из ласточкиных гнезд, бабушка, тетя и Фэнцзе, конечно, не откажут, а прислуга будет ворчать, что со мной много хлопот. Сама подумай. Брата Баоюя и сестру Фэнцзе готовы съесть, потому что старая госпожа их любит, каких только пакостей о них не говорят? А я вообще здесь чужая, нет у меня ни опоры, ни поддержки, приютили на время, и ладно. Прислуга и так меня ненавидит, зачем же навлекать на свою голову проклятья?

– Кстати, мое положение не лучше твоего, – сказала Баочай.

– Ну как ты можешь сравнивать! – воскликнула Дайюй. – У тебя есть мать, старший брат, вы здесь ведете торговлю, владеете домами, на родине у вас тоже есть дома и земли. Вы в гостях у родственников, ни в чем от них не зависите, в любое время можете уехать. У меня же нет ничего! Меня кормят, поят, одевают, обувают как родную дочь. Сама посуди, не вызывает ли это зависти у всяких ничтожных людишек?

– Стоит ли говорить о таких пустяках! – воскликнула Баочай. – Единственное, на что придется немного потратиться, это на свадебный убор для тебя, но пока об этом не идет речь!

Щеки Дайюй залились румянцем.

– Я считала тебя серьезной, а ты вздумала надо мной насмехаться! – произнесла она. – Ведь я все рассказала, надеясь найти у тебя сочувствие!

– Я, разумеется, пошутила, но в каждой шутке есть доля правды, – ответила Баочай. – Ты только не беспокойся, пока я здесь, буду тебя навещать. Понадобится что-нибудь или же кто-то тебя обидит, говори, не стесняйся, все, что в моих силах, я сделаю. Старший брат у меня есть, конечно, но ты знаешь, какой он! Мама единственный близкий мне человек! В общем, обе мы с тобой одиноки и потому друг другу сочувствуем. Ты умна, зачем же постоянно «вздыхать, как Сыма Ню»[18]? То, что ты говоришь, верно, лучше не утруждать никого понапрасну. Завтра же поговорю с мамой и, если у нас еще есть ласточкины гнезда, пришлю тебе несколько лянов. Вели служанке каждый день готовить отвар – тогда не придется никого беспокоить.

– Все это не имеет значения, но я так тебе признательна за заботу! – улыбнулась Дайюй.

– Стоит ли говорить об этом! – промолвила Баочай. – Мне только жаль, что не каждому я в силах сделать добро!.. Впрочем, ладно, ты, наверное, устала, и мне пора уходить.

– Приходи еще вечером, – попросила на прощанье Дайюй.

Баочай обещала и вышла из комнаты. И о ней мы пока больше рассказывать не будем.

Дайюй между тем выпила немного рисового отвара и снова легла. Солнце клонилось к закату. Неожиданно небо нахмурилось, в листве зашумел мелкий моросящий дождь, и сразу стало уныло и мрачно. Наступили сумерки, быстро стемнело. Слушая грустную песню дождя, Дайюй еще острее ощутила свое одиночество. Она знала, что Баочай из-за дождя не придет, встала с постели, взяла первую попавшуюся под руку книгу. Это было «Собрание народных напевов», среди которых оказались песни «Осенняя печаль одинокой женщины» и «Грусть расставания». Волнение охватило Дайюй, она взяла кисть и быстро написала стихи в подражание «Расставанию» и «Цветам на реке в лунную весеннюю ночь».

Осенних цветов увяданье печально,На травах осенних бледна желтизна,Мерцая, чуть светит осенний светильник,Осенняя ночь так темна и длинна!И чувствую около окон осенних:Предела осенней тоске не найдешь!Ничто не поможет развеять печали,Когда в этом мире лишь ветер да дождь.Зачем же так истово ветры с дождямиВсю осень шумят от темна до темнаИ так же внезапно мою оборвалиБлаженную зелень мечты у окна?[19]Осенние думы наполнили душу,Пытаюсь заснуть, но не ведаю сна, —И вот зажигаю за ширмой осеннейСвечу, чтобы слезы роняла она.[20]Слезу за слезой на подсвечник роняя,Огарок его омывает края,Печалью и скорбью меня наполняяО тех, с кем в разлуке, с кем дума моя…В чей двор обезлюдевший ветер осеннийПроникнуть не сможет, сквозь стены пройдя?Чьи окна осенние в пору такуюНе слышат унылого шума дождя?Не в силах, увы, одеяло из шелкаМеня от осеннего ветра спасти,Все больше воды проникает в жилище,А дождь утихает, чтоб снова пойти.Все ночи подряд льет и льет заунывно,И ветер шумит все сильней и сильней,И вместе со мной при светильнике ночьюСкорбит о печали-разлуке моей…Холодною дымкой окутанный дворик.Здесь проблеска нет для грустящей души.Бамбук поредевший. В окне – запустенье.Лишь падают капли на землю в тиши.

Дайюй перечитала стихотворение, отложила кисть и уже собралась лечь спать, как вдруг вошла девочка-служанка и доложила: