Кодзима-хоси - ПОВЕСТЬ О ВЕЛИКОМ МИРЕ Страница 14

Местом пребывания императора сделали павильон Шакьямуни Западной пагоды. Тогда же пустили слух, будто государь, имея для себя опору на Горные врата, предпринимает августейший выезд, — и тогда все, не говоря уже о монахах с Сакамото на Горе[266], вплоть до жителей Оцу, Мацумото, Тодзу, Хиэцудзи, Оги, Кинугава, Вани и Катада — поспешили сюда, стремясь обогнать друг друга. Силы их до отказа заполнили Восточный и Западный павильоны, и казались подобными тучам и мгле.

И хотя всё так и происходило, в Рокухара ничего этого ещё не знали. Когда рассвело, ко двору направились двое посыльных с Востока, намереваясь первым делом препроводить государя в Рокухара, но едва они выехали, как от Гоё, адзяри из Дзёримбо[267], в Рокухара прибыл гонец, который доложил:

— Сегодня ночью, в час Тигра[268], государь предпринял высочайший выезд из дворца и избрал августейшей своей опорой Горные врата. Три тысячи воинов из монастырской братии тотчас же поспешили примкнуть к нему. Они решили, что завтра должны напасть на Рокухара, дождавшись подхода сил из провинций Оми и Этидзэн. Прежде, чем всё это примет особенно большой размах, срочно направьте ваши силы на Восточный Сакамото. Я ударю по ним с тыла, так что государь непременно будет взят.

Оба главы Рокухара, очень удивившись, отправились во дворец посмотреть: государя там не было; только придворные дамы, тут и там собравшиеся в женских покоях, плакали в голос.

— Государь изволил отбыть к Горным вратам — в этом нет никаких сомнений. Атакуем Горные врата прежде чем там соберутся силы! — решили в Рокухара и добавили к стражам от сорока восьми боевых костров силы из пяти внутренних провинций[269], пять с лишним тысяч всадников из войск прямого удара были направлены к подножию Сэкисан[270] и в сторону Сагаримацу. К судье Сасаки Сабуро Токинобу, чиновнику Левой дворцовой стражи Кайтю, Нагаи Мунэхира, владетелю провинции Танго, Садатомо, прежнему губернатору провинции Этиго, Хадано Нобумити, прежнему губернатору провинции Кодзукэ, и Токитомо, прежнему губернатору провинции Хитати, присоединились более семи тысяч всадников, и, пройдя через Оцу и Мацумото, они выехали в тыл, в район сосен Карасаки.

По знаку, который давно уже подали в Сакамото, оба настоятеля-принца — один из монастыря Мёхоин и другой из Великой пагоды — ранним вечером поднялись на вершину Восьми принцев[271] и водрузили там государево знамя, и тогда, начиная с Юдзэна, помощника настоятеля храма Гонсёан той же секты, и адзяри Гэнсона из Мёкобо, с разных сторон стали прибывать всадники — по триста и по пятьсот человек, так что за одну ночь собралась сила более чем в шесть тысяч всадников. Глава секты тэндай впервые снял с себя монашескую смиренную рясу, переменив свой облик на облик воина в прочных доспехах с прочным оружием. На этом месте вдруг изменился спокойный огонь явленного следа[272], и стало оно местом защиты для доблестных воинов, поэтому все пребывали в напряжённых раздумьях о том, какою окажется воля богов.

Между тем в Сакамото возникло смятение от слухов о том, будто силы Рокухара здесь продвинулись до почтовой станции Тодзу, — и тогда, не теряя времени на сборы, навстречу неприятелю к побережью Карасаки двинулись квартировавшие в одном месте воодушевившиеся мужи из монастыря Энсюин на южном побережье и из зала Сёгёбо в центральном храме. Все эти воины выступили пешим ходом, но общим числом они не превышали трёхсот человек.

Увидев это, Кайто сказал:

— Силы неприятеля малы. Мы должны рассеять их, прежде чем они умножатся за счёт воинов из тыловых лагерей, За мной! — с этими словами обнажил меч длиною в три сяку и четыре сун[273], поднял вверх левую руку в доспехах, врезался в самую гущу неприятельского водоворота, троих зарубил и унялся лишь у кромки воды, поджидая соратников, которые следовали за ним.

Всё это издали увидел Харима-но Кайдзицу, наставник в монашеской дисциплине из храма Окамото. Он прыгнул к самой кромке воды, выставив вперёд щит, и стал подпрыгивать, вращая короткой алебардой в два сяку и восемь сун[274], будто держал в руке водяное колесо. Каито отразил её рукой для лука[275], а другою нанёс удар, желая надвое раскроить навершие шлема, но удар пришёлся мимо, косо полоснув от наплечной пластины к ромбовидной дощечке в нижней части доспехов. Собираясь повторно нанести сильнейший удар, воин угодил левой рукой в стремя и чуть не упал с коня, но потом стал выпрямляться в седле, как вдруг Кайдзицу поднял за рукоять свою алебарду и тут же два или три раза вонзил её остриё ему под шлем, после чего Кайто, раненный прямо в дыхательное горло, свалился с коня вниз головой.

Кайдзицу тут же прижал ногой пластину на тыльной стороне доспехов Кайто, ухватил и намотал себе на пальцы его боковой локон, отрезал противнику голову, надел её на свою алебарду и, радуясь хорошему началу, тому, что убил одного из предводителей воинских домов, остановился, насмехаясь над неприятелем. Тогда неизвестно кто из толпы зрителей, мальчик лет пятнадцати или шестнадцати, с детской стрижкой — кольцом волос на голове, — в зелёных доспехах из бамбуковых пластин с бледно-жёлтым поясом, с высоко поддёрнутыми сбоку шароварами, — обнажив отделанный золотом меч, налетел на Кайдзицу и нанёс ему изо всех сил три или четыре удара по навершию шлема. Кайдзицу, обернувшись, сурово глянул на него и увидел ребёнка дважды по восемь лет с подведёнными бровями и чернёнными зубами. Убить такого ребёнка было бы для монаха делом постыдным.

В то время, когда он, решив не поражать обидчика, стал прыгать и прыгать кругом, быстро вращая рукой с оружием, с намерением изловчиться и выбить рукоятью алебарды из рук мальчика меч, а потом стиснуть его в своих объятьях, — сбоку выпустили стрелу люди с Хэицудзи, которые цепочкой прошли по меже в рисовых полях и внезапно пронзили нагрудную пластину в доспехах этого мальчика. Он тут же рухнул замертво. Потом стали расспрашивать, кто такой он был, и узнали, что мальчик являлся старшим сыном Кайто по имени Ковакамаро, не сопровождавший войско, в котором находился его отец, а с чувством ещё большей неопределённости шедший по его следам, смешавшись с толпой зевак. Хотя и называли Ковака ребёнком, родился он в воинском доме, поэтому, увидев, что его отец сражён, подумал: «Ах, отчего не погиб я в бою на том же бранном поле, оставив после себя славное имя!». Увидев всё это, вассалы Кайто воскликнули:

— Мы, у которых на глазах сражены оба господина, которые к тому же позволили неприятелю забрать их головы, сможем ли мы возвратиться домой живыми?!

Тридцать шесть всадников, выровняв друг с другом удила коней, выехали вперёд и вступили в бой, готовые погибнуть, сделав тело господина своим изголовьем.

Увидев это, Кайдзицу расхохотался:

— Это совершенно непонятно! В то время, когда вы должны стремиться получить головы противников, вы хотите забрать эту вашу голову! Вот уж доброе предзнаменование самоубийства воинских домов. Ну, если хотите, — вот она, забирайте! — и с этими словами швырнул голову Кайто, которую держал у себя, в гущу противников, поклонился в сторону Сакамото и стал рубиться на все восемь сторон, так что полетели искры.

Тридцать шесть всадников, гонимые мечом одного Кайдзицу, не могли остановить своих коней. Позади них выскочил Сасаки Сабуро Хоган Токинобу с приказом:

— Не позволим перебить их! За мной!!! — и его зову повиновались триста с лишним всадников из Иба, Мэкада, Кимура и Мабути. И когда уже стало видно, что Кайдзицу хотят поразить, слева и справа от него с неприятелями скрестили оружие четыре человека: Аку Сануки из павильона Леса коричных деревьев, Косагами из Среднего павильона, Дзёкай, бывший член государевой свиты, наставник в ритуале из павильона Превосходного поведения и Хоки Дзикигэн из павильона Золотого лотоса — острия их мечей вращались в схватке, образуя замкнутый круг. Когда же на этом месте были сражены Сануки и Дзикигэн, пятьдесят с лишним монахов-воинов из заднего лагеря выстроились в ряд и тоже включились в битву.

К востоку от той местности, что зовётся побережьем Карасаки, лежит озеро Бива; его берег был разрушен. На запад от неё расположено глубокое заливное поле, по которому не могли ступать даже конские копыта, кругом широко простиралась песчаная равнина, а дорога была узкой. Бойцы хотели обойти неприятеля — и не смогли; хотели окружить его — и тоже не смогли. Значит, те и другие — и монахи-воины, и их противники — сражались только стоя лицом друг к другу, а силы, находившиеся позади них, оставались простыми зрителями.

Тогда, услышав, что сражение в Карасаки началось, три с лишним тысячи всадников из числа сторонников монастыря Энрякудзи направились в сторону Имамити к лесу Сироки. Больше семи тысяч монахов из главного храма спустились к лесу Санномия. Люди из Вани и Катада сели в триста с лишним лодок и окружили неприятеля в Оцу, стараясь отрезать ему путь назад. Увидев это, воины Рокухара, видимо, подумали, что их надежды вряд ли исполнятся, пересекли путь перед пагодой Эмма в Сига и вышли назад к Имамити. Отряды монахов прекрасно знакомы с местностью, поэтому в конце концов они собрались вместе — кто отсюда, кто оттуда — и ударили изо всех сил. Из воинов никто местности не знал; не разбирая канав и обрывов, понукали они своих коней, не в силах отойти назад.