Музыканты и мстители. Собрание корейской традиционной литературы (XII-XIX вв.) - Коллектив авторов Страница 14

                                                         что здесь давно уже весна,

Не станет ли все то убогим,

                                                                     из-за бездушных бурь, ветров?

Девица Чхве изменилась в лице и произнесла:

– Я с самого начала хотела стать вашей женой, чтобы всю жизнь, занимаясь разными домашними делами, с веялкой и веником в руке, до самой смерти в радости прожить вместе. Отчего вы вдруг говорите такие странные слова? Хотя я лишь женщина, но спокойна в душе и ни о чем не беспокоюсь. Вы же, обладая смелым духом настоящего мужчины, произносите слабохарактерные речи! Если в будущем все, что происходит сейчас на женской половине дома, станет известно, и отец станет меня бранить, я возьму всю ответственность на себя. Хяна! Сходи в комнату, принеси вино и угощения!

Хяна ушла, чтобы исполнить указание. Вокруг было очень тихо и пустынно. Никаких признаков человеческой жизни. Студент Ли спросил:

– А что это за место?

Девушка Чхве ответила:

– Мы рядом с небольшим павильоном, который расположен в задней части усадьбы, у горного склона. Мои родители проявляют ко мне особую любовь, зная, что я – одинокая девушка, у которой нет возлюбленного. Поэтому специально для меня они построили этот павильон на берегу пруда с лотосами. Чтобы, когда приходит весна и начинают цвести прекрасные цветы, я могла бы вместе со служанкой приятно проводить время. Покои, где живут мои родители, очень далеко отсюда. Поэтому, если здесь громко смеяться и шуметь, они не смогут вот так, ни с того ни с сего, что-то услышать и узнать.

Девушка Чхве налила чарку изысканного вина и преподнесла студенту Ли. Затем, беззвучно шевеля губами, сочинила стихотворение в старинном стиле и прочла его:

У изогнувшейся ограды – у лотосового у пруда —

На берегу, в цветах прелестных, влюбленных

                                                                                                               шепот не слыхать.

В тумане мягком, ароматном,

                                                                               когда весенний дух как свет,

Так хочется, придумав строфы,

                                                             песнь Танца в белом[60] мне пропеть!

Но вот луна уже склонилась. И тень цветов.

                                                                                               А мы вдвоем у изголовья

Потянем вместе ветвь куста —

                                                   и дождь цветочный нас накроет.

Проникнет аромат цветов в одежды наши —

                                                                                                                              из-за ветра.

И дочь Цзя Чуна[61] танцевала, поддавшись

                                                                                                                чарам той весны.

Рубашкой шелковой случайно задела ветви диких роз,

И попугай, в цветах дремавший,

                                                                                   проснулся, громко зашумев.

Студент Ли тут же сочинил стихи в ответ:

В края небожителей верно ль пришел я?

                                   Здесь персиков садик весь в полном цвету.

И нет таких слов, чтобы мог описать я

                                           Все чувства и мысли, что полнят меня.

Красиво блестит золотая заколка,

                                                               В прическе нефритовой на голове.

И свежей весны дорогие одежды —

                                                                           Зеленым узором расшиты они.

И ветром восточным ко краю гонимый

                                               Цвет лотоса мягко прибился к груди.

О, ветер и дождь! Не качайте те ветви,

                                              Что полны цветами блаженной весны.

Одежд рукава, развеваясь по ветру,

                                   Закроют как тень светлый образ тех фей.

Под древом коричным танцует свой танец

                                                                                               Волшебная дева Хэн-э[62].

И может ли следовать беспокойство

                                                               До тех пор, пока еще все хорошо?

Не нужно слова этой новенькой песни

                                                               Давать попугаю, чтоб выучил он.

Как только закончилось пиршество, девушка Чхве сказала, обращаясь к студенту Ли:

– То, что сегодня произошло, – не просто малозначащая связь. Вы, мой возлюбленный, непременно должны последовать за мной и до конца проявить свои глубокие чувства.

Закончив говорить, девушка Чхве вошла в павильон через северные двери. Студент Ли пошел за ней и увидел внутри приставную лестницу. Он поднялся по ней и обнаружил наверху комнату. Находившиеся там книжные шкафы и письменные принадлежности были аккуратно расставлены и разложены, содержались в чистоте. На одной из стен висели две картины: «Река в тумане и ярусы горных пиков»[63] и «Бамбук и старое дерево»[64]. Обе знамениты. Их верхние части украшали стихи, написанные каллиграфически. Однако их автор был неизвестен.

В стихах первой картины были записаны такие строки:

Неизвестною рукою мощными мазками кисти

Горы так изобразили, что среди реки они.

Фанкуньшань[65] стоит громадой

                                                                                в тридцать тысяч саженей.

В дымке облаков она – вполовину лишь видна.

То, что дальше, – очень мелко и расплывчато видно.

То, что ближе на картине, – это пик.

                                                                   Тугим узлом зелено возвышен он.

И зеленою волною в бесконечности река.

Видится закат далекий… Мысли о родной земле.

Как смотрю картину эту —

                                                                       очень грустно, грустно мне.

Будто в дождь и в бурю лодка

                                                                         по реке Сянцзян[66] плывет…

В стихах второй картины были такие строки:

В дремучем и глухом лесу как будто шорохи слышны.

Здесь древо старое стоит и полно тайных чувств.

А корни влажные его оделись буйно в мох.

Кривые ветви старика бьет ветер, бьет и гром.

А в самом сердце у ствола – огромное дупло.

Как может рассказать оно о странностях своих?

Как говорят, Вэй Янь[67], Юйкэ[68] —

                                                                                              по смерти духом стали.

Как много тех, кто может знать,

                                                                               где Тайна Неба есть?

И неподвижно у окна перед картиной этой

Смотрю, сколь много глубины на кончике кистей.

На другой стене висели четыре свитка, на которых были написаны стихи, воспевающие пейзажи четырех времен года. Кто сочинил эти стихи, тоже неизвестно. Но каллиграфический почерк был очень красивый и изящный. Он подражал квадратному стилю китайского каллиграфа Чжао Мэнфу[69].

Стихи на первом свитке гласили:

За занавесью комнатной арома благовоний,

А за окном в саду цвет персика как дождь.

Вот колокол уже пробил. Звонит о пятой страже.

                                                                                                                                Проснулась я.

А у пруда, где лотосы цветут,

                                                                     кричит о чем-то цапля в белом.

Весной у ласточек птенцы день ото дня растут.

Закрою плотно я покоев женских двери.

Замру в усталости. Застынет движенье

                                                                                                            золотой иглы.

А бабочки к цветкам летят, у каждой – пара есть.

О чем-то спорят и летят