Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL. Страница 16

Служанки с Баоюем последовали за госпожой Цинь во внутренние покои. Едва войдя, Баоюй увидел прямо перед собой великолепную картину «Лю Сян пишет при горящем посохе», и ему почему-то стало не по себе. Рядом висели парные надписи:

Тот, кто в дела мирские проникает, —постиг сполна премудрости наук.Тот, кто в людские чувства углубился, —постиг сполна изысканности суть!

Баоюй пробежал их глазами и, не обратив ни малейшего внимания на роскошные покои и пышную постель, заявил:

– Пойдемте отсюда! Скорее!

– Уж если здесь вам не нравится, не знаю, куда и идти, – улыбнулась госпожа Цинь. – Может быть, в мою комнату?

Баоюй, смеясь, кивнул головой.

– Где это видано, чтобы дядя спал в комнате жены своего племянника? – запротестовала одна из мамок.

– Что тут особенного? – возразила госпожа Цинь. – Ведь дядя совсем еще мальчик! Он ровесник моему младшему брату, который приезжал в прошлом месяце. Только брат чуть повыше ростом…

– А почему я его не видел? – перебил ее Баоюй. – Приведите его ко мне!

Все рассмеялись, а госпожа Цинь сказала:

– Как же его привести, если он живет в двадцати – тридцати ли отсюда? Вот когда он снова приедет – непременно вас познакомлю.

Разговаривая между собой, они вошли в спальню госпожи Цинь.

У Баоюя в носу сразу защекотало от какого-то едва уловимого аромата, глаза стали слипаться, он почувствовал во всем теле сладостную истому.

– Как приятно пахнет! – воскликнул мальчик и огляделся. На стене висела картина Тан Боху «Весенний сон райской яблоньки», а по обе стороны от нее – парные надписи, принадлежавшие кисти Цинь Тайсюя:[50]

Коль на душе мороз и грусть лишает сна,Причиною тому – холодная весна.Коль благотворно хмель бодрит и плоть и кровь,Ищи источник там, где аромат вина!

На небольшом столике – драгоценное зеркало, некогда украшавшее зеркальные покои У Цзэтянь[51], рядом – золотое блюдо с фигуркой Чжао Фэйянь. На блюде – крупная айва, ее бросил некогда Ань Лушань в Тайчжэнь[52] и поранил ей грудь. На возвышении – роскошная кровать, на ней в давние времена во дворце Ханьчжан спала Шоучанская принцесса, над кроватью – жемчужный полог, вышитый принцессой Тунчан.

– Вот здесь мне нравится! – произнес Баоюй.

– В моей комнате, пожалуй, не отказались бы жить даже бессмертные духи! – рассмеялась в ответ госпожа Цинь.

Она откинула чистое, выстиранное когда-то самой Си Ши легкое шелковое одеяло, поправила мягкую подушку, которую прижимала когда-то к груди Хуннян[53].

Уложив Баоюя, мамки и няньки разошлись, остались только Сижэнь, Цинвэнь, Шэюэ и Цювэнь. Госпожа Цинь отправила девочек-служанок следить, чтобы под навес не забрались кошки и не наделали шума.

Едва смежив веки, Баоюй погрузился в сон, и во сне ему привиделась госпожа Цинь. Она шла далеко впереди. Баоюй устремился за ней и вдруг очутился в каком-то незнакомом ему месте: красная ограда, яшмовые ступени, деревья, прозрачный ручеек, а вокруг ни души – тишина и безмолвие.

«Как чудесно! Остаться бы тут навсегда! – подумал Баоюй. – Ни родителей, ни учителей!»

Только было он размечтался, как из-за холма донеслась песня:

Цветы полетятвслед потоку, послушные року,Весенние грезы,как облако, – скоро растают.К вам, девы и юноши,эти относятся строки:Скажите, – нужна либезрадостность эта мирская?

Баоюй прислушался – голос был девичий. Песня смолкла, и из-за склона вышла грациозная девушка, неземной красоты, среди смертных такую не встретишь.

Об этом сложены стихи:

Ив стройный ряд она пересеклаИ только вышла из оранжереи,Как во дворе, где безмятежно шла,Вдруг птицы на деревьях зашумели…

…Тень то мелькнет, то повернет назад,А путь уже ведет по галерее,И, орхидей донесший аромат,Внезапный ветер рукава взлелеял…

Встревожив лотос,словно слышит онКаменьев драгоценныхперезвон…Чернее тучи,прядь волос густа.Улыбка-персикне весне ли рада?Не вишней лицветут ее уста,А зубки —то ль не зернышки граната?И, как у Пряхи[54],талия нежна,Снежинкоювзмывает к небу вьюжной,Здесь утка – зелень,лебедь – желтизна:Сиянье изумрудов,блеск жемчужный…То явится,то скроется в цветах,То вдруг сердита,то опять игрива,Над озеромблуждая в небесах,Плывет, плыветпо ветру горделиво.Стремясь друг к другу,брови-мотылькиО чем-то говорят,но не словами,А ножки,как у лотоса, легки, —Хотели б замереть,но ходят сами…Прозрачность льдаи яшмовая гладьВ ней воплотились,трепетной и нежной,И так прекрасен,надобно сказать,Узор цветистыйна ее одежде!Нет средь избранниц миратаковой,Она – душистый холм,нефрит, каменья,Вся прелестьвоплотилась в ней одной —Дракона взлети феникса паренье!С чем простоту еесравнить смогу?С весенней сливой,что еще в снегу.Столь чистый обликпрежде видел где я?То – в инее осеннеморхидея!В спокойствии —кому сродни она?То – горнаятишайшая сосна!Изяществом —поставлю с кем в сравненье?С широким прудомпри заре вечерней!В чем тонкостьобольстительных манер?Дракон в болотных дебрях —ей пример!Как описать мнеоблик благородный?Он – свет лунынад речкою холодной!Си Ши пред нейнашла в себе изъян,И потускнела,застыдясь, Ван Цян![55]Откуда родом?Из какого места?В наш грешный мирспустилась не с небес ли?…Когда бы, пирна небесах презрев,Она ушлаиз Яшмового Пруда[56],Свирель бы взятькто смог из юных дев?Ей равнойи на небе нет покуда!

Баоюй бросился ей навстречу, низко поклонился и с улыбкой спросил:

– Откуда вы, божественная дева, и куда путь держите? Места эти мне совсем незнакомы, возьмите же меня с собой, умоляю вас!

– Я живу в небесной сфере, там, где не знают ненависти, в море, Орошающем печалью, – отвечала дева. – Я – бессмертная фея Цзинхуань с горы Ниспосылающей весну, из страны Великой пустоты, из чертогов Струящих ароматы. Я определяю меру наказания за распутство, могу побуждать женщин в мире смертных роптать на судьбу, а мужчин – предаваться безумным страстям. Недавно здесь собрались грешники, и я пришла посеять среди них семена взаимного влечения. Наша встреча с тобой не случайна. Мы находимся неподалеку от границы моих владений. Пойдем, если хочешь. Но у меня здесь нет ничего, кроме чашки чая бессмертия, нескольких кувшинов отменного вина, которое я сама приготовила, и девушек, обученных волшебным песням и танцам. Недавно они сложили двенадцать песен под названием «Сон в красном тереме».

При этих словах Баоюй задрожал от радости и нетерпения и, забыв о госпоже Цинь, поспешил за феей.

Неожиданно перед ним появилась широкая каменная арка, на арке, сделанная крупными иероглифами, надпись: «Страна Великой пустоты», а по обе стороны парные надписи:

Когда за правду выдается ложь, —тогда за ложь и правда выдается,Когда ничто трактуется как нечто,тогда и нечто – то же, что ничто!

Они миновали арку и очутились у дворцовых ворот, над которыми было начертано четыре иероглифа: «Небо страстей – море грехов», на столбах справа и слева – тоже парные надписи:

Толстый пласт у земли,и высок небосвод голубой[57],Чувства древние, новые страстивсе еще не излиты.Жаль, не выплатить вамдолг, оставленный ветром с луной[58],Оскорбленная деваи отрок, судьбою побитый.

«Все это верно, – подумал Баоюй, прочитав надписи. – Только не совсем понятно, что значит „чувства древние, новые страсти“ и „долг, оставленный ветром с луной“. Надо подумать».

Занятый своими мыслями, Баоюй и не почувствовал, что душу его переполняет какая-то волшебная сила.

Когда вошли в двухъярусные ворота, взору Баоюя предстали высившиеся справа и слева палаты, на каждой – доска с горизонтальными и вертикальными надписями… С первого взгляда их невозможно было прочесть, лишь некоторые Баоюй разобрал: «Палата безрассудных влечений», «Палата затаенных обид», «Палата утренних стонов», «Палата вечерних рыданий», «Палата весенних волнений», «Палата осенней скорби ».

– Осмелюсь побеспокоить вас, божественная дева, – обратился Баоюй к фее. – Нельзя ли нам с вами пройтись по этим палатам?

– В этих палатах хранятся книги судеб всех девушек Поднебесной, – отвечала Цзинхуань, – и тебе, простому смертному, не положено обо всем этом знать до срока.

Но Баоюй продолжал упрашивать фею.

– Ладно, пусть будет по-твоему, – согласилась наконец Цзинхуань.

Не скрывая радости, Баоюй прочел надпись над входом «Палата несчастных судеб» и две парные вертикальные надписи по бокам: