Одинокая луна в Сарасина. Японские лирические дневники - Дочь Сугавара-но Такасуэ Страница 18

После этой ночной беседы,

Если дней мне судьба отпустит,

Стану весенние ночи

Вашим считать подарком,

Оставленным мне на память.

Тогда дама, выказавшая предпочтение осени, прочла:

Кажется, все вокруг

Сердце весне отдали,

Неужели совсем одной

Любоваться мне суждено

Луною осенней ночи?

Кажется, нашему гостю беседа была интересна, и с задумчивым видом он продолжал:

– Даже в Китае издавна повелось, что предпочесть весну или осень люди находили непростым делом. Вероятно, есть причина в том, что каждая из вас сумела выбрать, что близко её сердцу. Кажется мне, что когда сердце чем-то взволновано, когда что-то кажется нам печальным или прекрасным, то в такие минуты и небеса над нами, и луна, и цветы глубоко запечатлеваются в душе. Мне очень хотелось бы знать, какой узелок в судьбе заставил вас избрать весну или же осень. Исстари луну в зимнюю ночь приводят в качестве примера, когда говорят о вещах прозаических, лишённых прелести, да к тому же в зимнюю пору слишком холодно любоваться луной – и я никогда не обращал к ней взора. Но вот, как посланец императора, я поехал в Исэ по случаю совершеннолетия принцессы-жрицы и обряда надевания юбки «мо»[89]. К рассвету я хотел уже вернуться в столицу, но когда увидел яркий отблеск месяца на снегу, выпавшем за эти дни, и представил, что вот под этим «небом странствий» и лежит мой путь, то душе стало тревожно и неуютно. Когда я явился с прощальным визитом к принцессе, то был приглашён в зал, предназначенный для подобных случаев, равного ему больше нет, ибо всё там внушает трепет благоговения. Служительницы, которые пребывали здесь ещё во времена государя-отшельника Энъю, сами казались божествами, от них словно веяло стариной и благолепием. Они поведали множество историй о делах минувших, и на глазах у них были слёзы, а потом они достали тончайше настроенную лютню «бива», и, слушая их игру, я позабыл сей мир и жалел, что эта ночь когда-нибудь кончится, – а о столице уж и вовсе не вспоминал. Вот с этих-то пор и проникся я красотой снежной зимней ночи, и пусть с жаровней под боком, но непременно выхожу на веранду ею полюбоваться. И у вас, я думаю, непременно есть причина любить то или иное время года. А я отныне запечатлел в своём сердце и тёмную осеннюю ночь, когда в непроглядной черноте идёт долгий дождь. Она, пожалуй, не уступит той снежной ночи во дворце принцессы-жрицы, – с этими словами он попрощался и ушёл. Лишь после я подумала, что он так и не спросил, кто я.

На следующий год, в восьмую луну, я опять сопровождала принцессу в императорский дворец. В зале для высших чинов всю ночь музицировали, но я не знала, что там был и тот человек. До утра я не сомкнула глаз в одной из комнат для младших дам, и наконец открыла дверь, которая выходила в узкую крытую галерею, и выглянула – очень интересно было любоваться бледным рассветным месяцем, то ли есть он, то ли нет его… Тут раздался стук деревянной обуви, и появился какой-то человек, который декламировал сутру. Декламировавший сутру остановился возле моей открытой двери и завёл разговор – я что-то ответила, и он вспомнил:

– А, та ночь, когда шёл долгий дождь! Я не забывал её ни на минуту и дорожу ею до сих пор.

Говорить много обстоятельства не позволяли, и я произнесла лишь:

Но отчего?

И что влечёт воспоминанья?

Такой обыденный

Осенний долгий дождь

Стучал по листьям…

Я едва успела договорить, как подошли ещё люди, и я скрылась в глубине комнаты, а вечером этого дня покинула императорский дворец. Поэтому свой ответ на моё стихотворение он передал через известную уже даму, которая в ту ночь была с нами: «Как-нибудь, когда снова будет лить долгий дождь, я хотел бы сыграть для вас на “бива”, насколько, конечно, позволит моё умение…» – так он говорил. Это звучало очень заманчиво, и я ждала, когда же выпадет случай, но этого так и не случилось.

Однажды весенними тихими сумерками мы услышали, что человек этот во дворце принцессы, и с дамой, с которой были и прежде, решили выйти из своих покоев, однако всё время приходили какие-то люди, да и в комнатах, как обычно, были дамы, и мы передумали и вернулись к себе. Он, наверное, решил так же – хотел, видимо, спокойно провести вечер, для того и пришёл, а тут оказалось так шумно и людно, что он удалился. Для себя я сложила вот эти стихи, и ими всё закончилось:

На Касима украдкой бросив взор,

Сгорая, отворила двери

И в бухту Наруто гребу –

Рыбак на взморье,

Что на сердце моём ты угадал?[90]

Это был необычный человек, не такой, как другие, серьёзный, не в его характере было выспрашивать, что стало с той, и кто такая эта – он просто ушёл.

Теперь я глубоко раскаивалась в том, что раньше была так беспечна, и горько сожалела, что родители в юности не водили меня на богомолье. Нынче я разом стала и богата, и вольна в решениях, я могла на своё усмотрение заботиться о нашем юном росточке[91], да и о себе. Раз уж горой Микура скопились у меня сокровища, то я укрепилась в мысли о том, что следует побеспокоиться о грядущей жизни в мире ином.

В двадцатых числах месяца «симоцуки» я отправилась на поклонение в Исияма. Густо падал снег, и даже то, что я видела вдоль дороги, казалось очень живописным. Когда же я взглянула на заставу Аусака, то мне вспомнилось, что давным-давно в детстве мы тоже миновали её зимой, и точно так же бушевал тогда ветер.

На Заставе Встреч Аусака

Дует ветер на перевале,

Голос ветра уже я знаю,

Я когда-то его слыхала,

Он и теперь всё тот же.

А когда я увидела величественное здание храма Сэкидзи[92], и мне вспомнилось, что в прошлый раз можно было различить лишь начерно вырезанные контуры лица Будды, я остро почувствовала, сколько миновало с той поры лун и лет. А побережье Утиидэ[93] ничуть не переменилось