Средневековая литература - Два ларца, бирюзовый и нефритовый Страница 19

Стало быть, нет никаких оснований испытывать уважение к участникам авантюры, да и для сочувствия нетрудно найти лучшее применение. Что же касается ответа, после которого столичный чиновник решил предоставить дело естественному ходу вещей, – ответа, данного бывалым моряком, он мог бы звучать так: «Если бы я знал причину, по которой я здесь, меня бы здесь не было».

Бесплодна попытка отыскать исчерпывающую причину для каждой мелочи, вовлеченной в поток происходящего. Таких причин в мире больше, чем семян сорных растений, и обращать на них особое внимание это все равно что преднамеренно выращивать сорняки. Высокопоставленный чиновник, расспрашивая моряков, безусловно, имел случай убедиться в этом.

В любой последовательности поступков, последующий поступок мы склонны считать причиной предыдущего, но эта наша склонность ни в коей мере не является знанием, скорее, она служит его заменой. Знание начинается с понимания того, что сам ритм регулярности важнее непосредственного случайного повода, вызывающего смену одного положения вещей другим. Мудрость же состоит в том, чтобы распознать ритм и принять его к сведению, не подпевая.

Особое внимание требуется, когда регулярность прерывается, но это происходит, как правило, не из-за сорных, первых попавшихся причин, а из-за того, что нечто, прежде незаметное и скрытое, созревает, набирает силу и наконец вырывается из-под власти привычного ритма. Тогда наступает время иного сущего, которое, заявив о себе, обретает регулярность. Так созревшее влечение бросает влюбленных в объятия друг друга, вырывая их из привычной жизни. Так смертного влечет к себе пыл сражения – и в мире рождается воин. Так жажда истины внезапно заставляет торговца оставить свою лавку и последовать за бродячим мудрецом.

Вот и корабль, отправляющийся в неведомое, способен пробудить внезапное влечение у тех, кто даже не подозревал об этом. Поскольку обычай в этих случаях теряет свою силу, таких людей и называют необычными. Едва ли эти люди могут служить опорой Поднебесной, но вполне достаточно, если сама Поднебесная послужит им опорой – уже этим ее существование под небом будет оправдано.

Что же мог бы ответить простой моряк, неискушенный в словах и объяснениях?

– Я прослышал об этом корабле, и вот я здесь, – ответ вполне достаточный и действительно заставляющий только развести руками. Впрочем, бывалый морской волк мог бы не утруждать себя и этими словами, а приложить к уху морскую раковину и протянуть вопрошающему.

35. Страсти души

Нередко бывает, что неожиданно поставленный вопрос вызывает не угасающий с годами интерес, а попытки ответа на него рождают целые философские направления. Тогда те, кому удается дать наиболее вразумительный ответ на этот вопрос, словно бы свалившийся с неба, провозглашаются мудрыми, знакомые с историей ответов считаются образованными и знающими. Но как обстоит дело с теми, кто этот вопрос поставил? Вопреки ожиданиям, они далеко не всегда относятся к мудрейшим, нередко речь идет о людях случайных, весьма ограниченных, неспособных ни к внятному ответу, ни к пониманию подлинной сути невзначай озвученного ими вопроса. Случается, что имя спросившего вообще остается неизвестным.

Нечто подобное и произошло во время традиционного храмового диспута в уезде Ань-шань. Темой диспута был порядок очередности различных животных в процессе нисходящей реинкарнации души; ясно, что представителям каждой школы было что сказать по этому поводу. В самом деле, если преимущество зайца перед стрекозой не вызывает сомнений, то уже сравнительные достоинства того же зайца по отношению к бобру далеко не столь очевидны – ничего удивительного, что яростный спор продолжался с утра до вечера. Лишь после того как принципиальные оппоненты изрядно выдохлись, было позволено и простым слушателям задать по вопросу. Тогда один из них, местный торговец зеленью, неожиданно спросил:

– Уважаемые ученые мужи, вы столько говорили о переселении душ в разные тела, что я хотел бы узнать, что же все-таки прочнее, душа или тело?

Этот вопрос показался присутствующим несуразным и они тотчас же потребовали уточнений относительно понятия «прочности». Однако зеленщик ничего путного пояснить не смог и, сконфузившись, ушел.

Тем не менее, как выяснилось впоследствии, из всего диспута только этот вопрос и запомнился.

ТРЕБУЕТСЯ ответить на вопрос торговца зеленью: что прочнее, душа или тело?

Сопоставление души и тела в аспекте прочности действительно выглядит странным: наверное, непривычность формулировки и вызвала досаду присутствующих. Вот если бы вопрошающий поинтересовался доказательствами бессмертия души или того, что она не исчезает вместе с телом, ему, конечно же, привели бы эти доказательства, включая многочисленные свидетельства о призраках и воспоминания о пребывании в других телах. Существуют целые тома подобных свидетельств, и ученые в значительной степени единодушны в данном вопросе. Нашлись бы, впрочем, и скептики, отрицающие бессмертие души, – их аргументы тоже давно известны.

Но вопрос, заданный зеленщиком, ничего такого напрямую не касался, и хотя спрашивающий, безусловно, вкладывал в него какой-то свой смысл, но какой именно мы никогда не узнаем. С общепринятой же точки зрения смысл в вопросе отсутствует – как если бы кто-нибудь спросил: что весомее – тушь или написанное этой тушью? Конечно, такой вопрос запомнился бы, как и всякий парадокс, не исключено, что он породил бы и пригоршню парадоксальных ответов…

Возможно, что продавец зелени спрашивал не об относительной долговечности души и тела, не о том «кто кого переживет», ведь для понимания этого достаточно простой способности к наблюдению, а имел в виду прочность как некую устойчивость по аналогии с механической прочностью. Понятно, что и в этом случае ответ был бы в пользу души, если вообще можно удостоить ответом вопрос типа «что прочнее – прочное или бренное?». Бренное тело подвержено болезням и болям, но невзирая на это человек способен сохранять присутствие духа, то есть способен не определяться в своем бытии болезнью и физическим страданием. Если угодно, присутствие духа – это просто другое имя человеческой прочности.

Наконец вопрос можно истолковать в смысле способности быть затронутым каким-нибудь событием, то есть в смысле сравнительной выносливости, сопротивляемости внешним воздействиям. Ведь душу затрагивает многое из того, что само по себе никак не затрагивает тело. Однако эта своего рода беспредельная чуткость не говорит о хрупкости и уязвимости души, а просто указывает на способ ее существования. Ибо то, что, будучи вечным по своей природе, уязвимо едва заметной переменой хода вещей или порядка слов, и есть душа.

Достигнув этого пункта понимания, остается возблагодарить зеленщика: без его дурацкого вопроса мы, возможно, не имели бы такого повода уяснить собственные позиции относительно души и тела.

Какие аргументы можно привести в защиту нелепого, на первый взгляд, тезиса «тело прочнее души»? И способны ли они дать что-нибудь для лучшего понимания человеческой природы?

Обдумывание неожиданного вопроса уместно начать с допущения, которое, возможно, окажется не столь уж и фантастическим: тело прочнее души. Теперь спросим: а для чего душе вообще столь прочное тело? На ум приходят странные соображения об особой едкости этой субстанции, именуемой душой. Так, ювелиры или красильщики, которым приходится работать с сильной кислотой, вынуждены использовать для нее специальную фарфоровую чашку, ведь любой другой сосуд кислота разъест. Когда необходимо расплавить медь или, тем более, выплавить из руды железо, выбирают особый жаропрочный ковш. А при строительстве дворцов соблюдают правило: чем выше будет дворец, тем глубже следует рыть яму для фундамента.

Говоря о вместилище, пригодном для удержания души, приходится учитывать весьма сходные обстоятельства, а также и многие другие. Нужно подумать о жаропрочности, огнеупорности, позаботиться о прочности стенок, об устойчивости к непрерывным землетрясениям души. Не забывая при этом о сохранении высшей чувствительности! Воистину задача не из легких, и насколько же действительно прочным должно быть человеческое тело, чтобы удержать вечно мятежную душу, не повредив ее при этом…

Представим себе какой-нибудь порыв души – гнев, жажду мести или отчаяние. Каждый из этих порывов может вовлечь тело в невероятные передряги – и это еще при том, что тело сдерживает и амортизирует порывы. Ведь человек, пребывающий в гневе, способен сокрушить все вокруг – и вот, глядишь, повсюду валяются сломанные дощечки и разбитые черепки, а тело остается неразрушенным и по-прежнему способным хранить душу. В берегах всеприемлющего тела душа успокаивается после шторма, разметавшего все корабли.