Абулькасим Фирдоуси - Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме» Страница 19

Глава двадцать пятая

Ослепление Ормузда родственниками Хосрова Бандуем и Густахмом

В Багдаде быстро слухи появились,Что во дворце приемы прекратились.

Тот говорил: «Бахрам идет с войной,Чтоб овладеть престолом и страной».

Другой: «Хосров привел войска для брани,Владычествовать хочет он в Иране».

Делами царства были смущеныМужи совета и мужи войны.

Рабы, мечтая воевать со знатью,Вдруг перешли от похвалы к проклятью.

Стекались воеводы во дворец, —Ормузд увидел в этом свой конец.

Войдя в зинданы и сердца волнуя,Достигла весть Густахма и Бандуя,

Что миродержца сумрачен удел,Крамольный дух умами овладел.

Отправили те двое из темницыСвоих людей на площади столицы,

Велев узнать им от господ и слуг,Насколько справедлив тревожный слух.

Поняв, что день настал их долгожданный,Они открыли тюрьмы и зинданы,

Повиновенья перешли рубежИ подняли неслыханный мятеж.

Бездействовала стража городская,Толпу вооруженных пропуская.

Бандуй с Густахмом были впереди, —Мятежников опасные вожди.

Сама земля, казалось, закипела!Приблизясь к воинам Ормузда смело,

Толпа глаза омыла от стыда,А воинам Густахм сказал тогда:

«Пусть убедится шахская дружина,Что преходяща сила властелина;

Вы слабыми считать нас не должны;Хотите вы, иранские сыны,

Пойти, во имя предков, с нами вместеИ препоясаться для славной мести?

Ормузда не считайте вы царем,На трон другого шаха возведем,

Чтоб для Ормузда горькими навекиИрана стали сладостные реки.

А не поможете вы нам сейчас, —На произвол судьбы покинем вас.

Мы где-нибудь приют себе отыщем,Чтоб край далекий нашим стал жилищем».

От этой речи вспыхнули сердца.Сказали охранители дворца:

«Не ведал мир такого властелина,Что руки обагрил бы кровью сына».

Вошли они, ликуя, во дворец,Сорвали с шахской головы венец,

Свалили шаха перед шахским троном,Глаза железом выжгли раскаленным,

Затем оставили его в живых,Ушли, набрав сокровищ дорогих.

Померкло царствования светило,Судьбы превратность небо нам явило.

Да не привяжется душа твояК непрочному чертогу бытия,

То радость в нем ты познаешь, то горе.С добром и злом не состязайся в споре.

Живи сто лет или сто тысяч лет, —Что ныне — мощь, в том завтра силы нет.

Влеком к добру, не говори плохого,Да не услышишь сам плохого слова.

Глава двадцать шестая

Хосров узнает об ослеплении Ормузда; он становится шахиншахом

Густахм отправил сразу из дворцаК Хосрову быстроногого гонца.

Гонец, дорогу выбрав покороче,Как новый месяц тьму прорезав ночи,

Предстал пред новым шахом и тотчасПоведал о случившемся рассказ.

Царевич стал желтей цветка шафрана,Когда узнал о бедствиях Ирана.

Он молвил так: «Найдет погибель тот,Кто на тропу беспечности свернет,

Кто, неразумный, не внимает небу,Невежеству и злобе на потребу.

Тобой, гонец, рассказанное злоМне вновь дыханье жизни принесло:

Когда отец возжаждал крови сына,Мне сделалась пристанищем чужбина,

Теперь, когда отец незряч и слаб,Ему покорен буду я, как раб».

Он в путь пустился, как в полет орлиный,Возглавив многомощные дружины,

И были предводителем гордыСтрелки из Ардабеля и Барды.

Когда узнали жители столицы.Что прибыл к ним властитель юнолицый,

Тогда покой и мир обрел Багдад,И миродержец был покою рад.

Вельможи встретили его с весельем,Пришли с венцом, с алмазным ожерельем,

Эбеновый поставили престол.Хосров, сияя, на него взошел,

Надел венец и так сказал мобеду:«Я шахом стал благодаря Изеду.

Лишь тот, кто шествует путем благим,Достоин царством управлять таким.

Моей душе чужда несправедливость —К беде ведет всегда несправедливость, —

Я только правду в спутнике беру,Моя душа устремлена к добру.

А вы в повиновенье поклянитесьИ этим трем условьям подчинитесь, —

Вот первое: людей не угнетать.Второе: верность шаху соблюдать.

И третье: не глумиться над послушным,Не быть к чужому горю равнодушным.

О злых делах пора теперь забыть,На справедливый путь пора вступить.

Блюсти я буду, правдой вдохновленный,Одной лишь человечности законы.

Мою увидит милость даже тот,Кто на мое величье посягнет.

Я не склонюсь к деяньям Ахримана:Нужны ль дороги мрака и обмана

Тому, кого возвысил род людской?Я мир дарую людям и покой!»

Всех осенило счастьем это слово,Они ушли, благословив Хосрова.

Глава двадцать седьмая

Хосров беседует со своим отцом Ормуздом

Не мог Хосров заснуть в своем дворце,Ночь напролет он думал об отце.

Когда петух проснулся и упалоЭбеновое ночи покрывало,

Отправился к Ормузду шахиншахС душевной болью и тоской в очах.

Заплакал сын, когда отца увидел,Не миродержца, а слепца увидел!

Сказал: «Властитель с мудрой головой,Ты — Нуширвану памятник живой!

Стоял бы я у твоего престола, —Иголка бы тебя не уколола.

Прикажешь — сделаюсь твоим слугойИ охранять я буду твой покой.

Прикажешь — этот мир навек оставлю,Себя у ног твоих я обезглавлю.

Я не хочу ни войска, ни венца,С восторгом жизнь отдам я за отца».

Сказал Ормузд: «Свет разума горящий!Знай: боль моя и горе — преходящи.

Три просьбы у меня к тебе всего,И больше мне не нужно ничего.

Во-первых: с первой утренней прохладойМой слух ты голосом своим обрадуй.

Пришли ко мне, прошу я, во-вторых,Кого-нибудь из всадников лихих,

Чтоб он рассказывал мне о ловитвах,О жарких стычках, о великих битвах,

А также пусть придет ко мне старикПоведать о делах былых владык.

А, в третьих, я твоим дядьям, придворным,Что льнут к тебе с усердием притворным,

Готовя втайне для тебя силки, —Желаю смерти от твоей руки!»

«Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и гореВсех недругов твоих настигнут вскоре,

Но оком сердца ты взгляни вперед.Бахрам затмил вельмож и воевод,

Он знаменит, он управляет войскомУмелым, многочисленным, геройским.

Ты на Густахма сделал мне намек.Не он страданья на тебя навлек.

Убьем его карающей рукою, —Нигде мы не найдем себе покоя.

Ты должен знать: от бога это зло,От глупых слов и дел произошло.

Ниспосланной обрадуйся ты боли,Найди успокоенье в божьей воле.

Затем послушай: старый есть писецИ всадник есть — испытанный храбрец.

Один расскажет о былых владыках,Другой — о битвах грозных и великих.

Старик умен, а всадник — острослов,Он знает и обычаи пиров.

Найдешь отраду в каждом златоусте,Забудешь в одиночестве о грусти».

Сказал и, плача, вышел из дворца.Сын оказался преданней отца.

Затем, что юноша красноречивый,Чьи благородны мысли и порывы,

Гораздо лучше злого старика,Чья мудрость, может быть, и глубока.

Как мудро на земле ни проживи ты,Исчезнешь ты, как все, землей сокрытый.

Глава двадцать восьмая