Джалаладдин Руми - Дорога превращений. Суфийские притчи Страница 20

Д. Щ.

Мул жаловался рослому верблюду:«Куда я ни пойду – везде мне худо:

То я на шип наткнусь среди дороги,То я споткнусь, то подкосятся ноги,

И упаду я, и ударюсь больно,Меж тем как ты везде шагаешь вольно,

И ноги у тебя не устают.Но почему? Поведай мне, верблюд!»

Верблюд ему ответствовал: «О мул!Я вдаль гляжу, тебя же рок согнул.

Дано мне зреть конец своей стези,А ты не видишь камушек вблизи.

Мой взор возвысил всемогущий Бог,Чтоб я препятствия предвидеть мог.

А ты своим понурым, сонным взглядомИ яму не заметишь, встав с ней рядом,

Как птицы, что зерно клевать готовы,Не замечая сети птицелова...»

Гостеприимство

Странник в рассказе символизирует носителя вышнего благословения (барака), которое при определенных условиях может снизойти на гостеприимного хозяина. Однако проницательный гость-суфий распознаёт истинное отношение к себе: об этом под покровом ночи (символ духовной темноты, невежества) сообщает ему нафс(эгоистическая природа) хозяина, выведенный в образе его жены. Вышнее благословение (в образе таинственного Божьего посланника – Хызра) минует обитель показного гостеприимства.

Д. Щ.

К хозяину в дом некий странник пришел,Он был обогрет и усажен за стол.

Хозяин шепнул потихоньку жене:«Ему постели ты поближе к стене,

А мы разместимся с тобой у дверей,Но ты из гостей возвращайся скорей!»

Хозяйка к соседке на праздник ушлаИ там до полуночи ела-пила,

А странник, нелегкий проделавший путь,На ложе у двери прилег отдохнуть:

Хозяин ему постеснялся сказать,Чтоб он перелег на другую кровать.

Жена же в гостях напилась и наелась,Во тьме возвратилась и сразу разделась,

И, не различая, кто где, – вот дела! —На ложе не к мужу, а к гостю легла.

Прижалась и в ухо ему зашептала:«Был ливень такой, что дороги не стало,

Которой бы с первой зарей, в добрый час,Наш гость-надоеда ушел бы от нас!

Над нами, как тень неоплатного долга,Его пребыванье нависло надолго!»

Тут гость, как ошпаренный, с ложа вскочил:«Да чем огорчил я вас, чем удручил?!

Уж лучше бродить мне без сна и покояВ ночи под грозою, чем слушать такое!»

И, как ни взывали те люди к нему, —Он тотчас собрался и канул во тьму...

...А те, свою жизнь доживая в печали,Всех странников в доме своем привечали,

Всечасно у Бога прощенья просяИ скорбь о грехе своем в сердце нося.

Обрушится ливень, гроза ли случится,Им мнится – тот странник у двери стучится:

«Я – Хызр, посетивший однажды ваш кров,Неся благодать от Владыки миров!..»

Стихи о любви

Притча учит, что путь к настоящей любви лежит через преодоление всепоглощающего эгоизма, свойственного духовно не возрожденному человеку («ты любишь себя, восхищенный собой»). Даже для того, чтобы по-настоящему «увидеть» другого человека и понять, что он настолько же реален, как и ты сам («я рядом, очнись»), необходимо разрушить «крепкую стену» своей агрессивно-неприступной самости. В еще большей мере сказанное относится ко взаимоотношениям между человеком и Богом («ты сам – та преграда»).

Д. Щ.

Один воздыхатель любовью кипел,Прекрасную пэри в стихах он воспел,

И к ней он явился, и свиток достал,И целую ночь ей поэму читал.

Она ему молвит: «Я рядом, очнись,Взгляни мне в глаза, поцелуй, улыбнись,

К душе от души протяни же хоть нить!»Но он продолжал вдохновенно бубнить.

Сказала она: «Не в меня ты влюблен,Ты собственной страстью своей умилен.

Ничто для тебя – мои радость и боль:Ты любишь себя, восхищенный собой!

Ты крепкой стеной от меня отделен:Ты сам – та преграда, ты сам – тот заслон!..»

IV. Лжеучители

Большинство лжеучителей, сбивающих людей с прямого пути, на самом деле сами являются неспособными, нерадивыми или невнимательными «учениками в школе Бога». О проблемах таких лженаставников и их последователей повествуется в этом разделе.

Большая чалма

В данной притче под видом судьи выведен проповедник, кичащийся своими познаниями и якобы духовным пониманием религии («большая чалма» символизирует развитый ум), в то время как в действительности «чалма» (т. е. голова) судьи набита обрывками бессмысленных, бессвязных сведений, заимствованных им у других («клочья»). Обманутый в своих надеждах, духовно обобранный последователь этого «хитреца лицемерного» представлен в образе вора. Ведь попытка «присвоить» себе чужие знания, чтобы потом корыстно воспользоваться ими («я думал, что мне обеспечен обед»), – сродни воровству.

Д. Щ.

***

В наше время особенно распространенным стал такой подход к знаниям, который описан в данной притче под видом «большой чалмы», набитой «истлевшей рванью». Голова современного человека напичкана отрывочными знаниями из самых разных областей, которые, во-первых, не складываются в общую картину бытия, помогающую духовному росту; а во-вторых, в большинстве своем, непригодны для практического использования. Человек, приобретший подобные «знания» (порой ценой немалых усилий), в конце концов может оказаться совершенно не готовым к жизненным испытаниям – или же «потерянным», лишенным духовных ориентиров. Винить такой человек станет, конечно же, своих горе-наставников, «вооруживших» его той самой «большой чалмой», какую и сами носили (вор из притчи украл чалму – это служит указанием на усилия ученика уподобиться своему учителю, стать таким же, как он).

М. Х.

Жил некий судья. И казалось ему,Что должен носить он большую чалму,

Чтоб думали люди: большая чалма —Воистину признак большого ума!

Чтоб сделать чалму, чтоб расширить ее,Собрал он обрезки, собрал он тряпье,

И ваты куски, и истлевшую рвань,И все запихал под красивую ткань.

Снаружи посмотришь – чалма всем чалмам,И только внутри обнаружишь обман.

А встречный пройдет – обернется назад,И скажет: «Судья сей и мудр, и богат!»

Раз вышел в чалме наш судья за порог, —А вор на дороге его подстерег,

Сорвал с головы ту большую чалму —И дёру! Но крикнул судья наш ему:

«Эй ты, столь проворный и быстрый в ходьбе,Сперва посмотри, что? досталось тебе,

Что? спрятал в чалме я – проверь, поищи,И если понравится, дальше тащи!»

И вор размотал ту чалму: из нееПосыпались вата, обрезки, тряпье,

И рвань закружилась, и пыль поднялась,И клочья упали в дорожную грязь.

Не сразу ворюга опомниться смог:В руках у него – только ткани кусок!

Топтать эту ткань стал обиженный вор:«Хитрец лицемерный! Меня ты провел!

Ты сам хуже вора, хоть стар ты и сед:Я думал, что мне обеспечен обед!»

То слыша, в ответ рассмеялся судья:«Пустое ты мелешь, неправда твоя —

Для многих других я обманщиком был,Тебе одному я всю правду открыл!»

Воющий муэдзин

Муэдзин, провозглашающий с минарета призыв к молитве, символизирует проповедника, а голос – внутренние, душевные, качества этого учителя веры. Рассказ подчеркивает, что нередко основное впечатление на ученика оказывает та форма, в которой преподносится поучение («не пел он, а выл»). Свойства души самого наставника обязательно отражаются в его наставлениях, поэтому оскверненность его сердца («вой, содрогающий ночь») может произвести на слушателей воздействие, полностью обратное ожидаемому.

Д. Щ.

Дурной муэдзин в неком городе жил:Зовя на молитву, не пел он, а выл.

Так дико звучал с минарета призыв,Что всяк содрогался, ни мертв и ни жив.

Под вечер заслышав тот голос вдали,Всю ночь горожане уснуть не могли,

И сами уж взвыли от жизни такой!Призвав муэдзина, совет городской

Вручил ему полный кошель серебра:«Наш друг, тебе в путь отправляться пора!

Нельзя, чтобы пеньем прекрасным такимЛишь мы наслаждались! Ты край наш покинь,

Пусть люди услышат и в прочих местах,Сколь громко тобой прославляем Аллах!

Призывы твои, предварив Страшный суд,Пусть их ужаснут и от ада спасут!»

И наш муэдзин к каравану пристал,Чтоб в Мекку податься, к священным местам.

Случилось, что ночь проводил караванВ краю иноверцев, в земле христиан.

И вот муэдзин преисполнился сил —К молитве ночной призывая, завыл!

Корили его: «Зря распелся ты тут —Вдруг толпы неверных на нас нападут?!»

Но утром явился к ним в стан лишь один,Веселый и радостный, христианин.

Он кланялся всем, был он счастлив до слез,С собой дорогие подарки он нес:

«Где ваш муэдзин, где тот славный герой,Что спас мою дочку ночною порой?»

Сказали ему: «Это, верно, обман,Ведь за ночь никто не покинул наш стан!»

А он: «Я всю правду поведаю вам:Давно моя дочь полюбила Ислам,

И клятву ее повторяли уста:«В Ислам перейду, отступлюсь от Христа!»

Скорбел я и слезы пред Господом лил,Ее возвратить к вере предков молил.

И вот среди ночи знак свыше нам был —К молитве зовя, муэдзин ваш завыл!

И в страхе спросила меня моя дочь:«Что это за вой, содрогающий ночь?»

А я отвечал ей: «Всегда так ревут,Когда мусульман на молитву зовут!»

Она же вскричала: «О ужас и страх!Насколько прекраснее пенье в церквах!»

Под вой этот дикий я сладко заснул,Хоть долго еще он призыв свой тянул:

Ведь ваш муэдзин, проревев, словно мул,Строптивую дочь мою в церковь вернул!»

Суфий, судья и сейид