А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe Страница 22

То же находим в кельтскиx и иранскиx сказаниях. Король Корнуэлла Марк отправляет в изгнание своего любимого племянника и наследника Тристана (исторический прототип – пиктский принц VIII в. Дростан) из-за его связи с королевой Изольдой; Марк простил любовников, и изгнание Тристана это не наказание, а мера предосторожности бездетного короля, оберегающего свой престол от преждевременных посягательств потенциального наследника. Неслучайно и Мордред, борющийся за власть со своим дядей королём Артуром, посягает в его отсутствие на королеву Гвиневеру (при том, что ни о каких романтических чувствах узурпатора к королеве традиция не упоминает), a доблестный иранский герой Феридун, изгнав злого шаха Зохака из дворца и столицы, первым делом берёт себе его прелестных жён, что, по мнению советника Зохака, ясно говорит о намерениях Феридуна:

«Тот витязь, – коль гостем пришёл он в твой дом,Что делает в спальном покое твоём?»

Парадигма «чья царица, того и престол» реализуется и в греческом сказании: Эдип, избавив народ Фив от чудовищной Сфинкс, в награду за подвиг получает фиванский трон вместе с вдовой царицей. Даже при мирной передаче власти монарх не упускает из вида символического значения гарема: наскучив царской властью и желая позаботится о душе, бездетный шах Кей-Хосров оставляет престол и назначает преемником дальнего родственника Кеянидов витязя Лохраспа, не забыв передать ему и четырёх юных жён:

«Защитой красавицам будь: мои дни,Что розы в садах, украшали они.Пусть в тех же чертогах, доколе ты жив,Пребудут, весь прежний уклад сохранив».

Подобный мотив находим в китайском сказании. Легендарный император Яо (вступил на престол в 2357 г. до н. э.), отстранив от наследования своего недостойного сына, передал правление праведному Шуню, а для легитимизации власти нового наследника выдал за него своих дочерей принцесс Ню Ин и О Хуан.

Теперь понятно, почему едва ли не первым актом узурпирующего трон в самых разных обществах была публичная демонстрация власти над гаремом предшественника. Разумеется, последовательность событий могла быть и обратной: адюльтер мог стать дорогой к трону, как произошло с престолом Микен (вспомним коллизию Эгисф/Клитемнестра/Агамемнон). Сходной логике следовали и реальные исторические лица. Как только правитель Италии Лотарь умер (в 950 г.), его молодая вдова Аделаида была заключена в темницу маркизом Иврийским Беренгарием II из опасений, что она вступит в брак, «создав» нового короля. Но именно так и произошло: в 951 г. её освободил и взял в жёны восточно-франкский король Оттон I, тем самым присоединив к своей короне итальянский титул («король франков и ломбардов»). История знает и более драматические примеры. Парфянский правитель Ирана из династии Аршакидов Фраат V (правил 2 г. до н. э. – 4 г. н. э.) убил своего отца, но для захвата трона этого оказалось мало (у отцеубийцы оставались конкуренты – три брата и несколько племянников), и ради легитимизации своих претензий на власть он не погнушался женитьбой на собственной матери. Возможность посягательства на трон «по женской линии» и соответствующие меры предосторожности можно усмотреть в событиях, не слишком удалённых от нас во времени и пространстве. Не исключено, что именно из-за подобных опасений любовник постриженной в монахини бывшей жены Петра I Евдокии Лопухиной майор Степан Богданович Глебов был в качестве заговорщика посажен на кол на Красной площади 16 марта 1718.

Возвращаясь к Мбх, напомним об одном уникальном обстоятельстве, придающем стандартному общеэпическому мотиву в данном контексте особую значимость: Драупади не просто царица, но земное воплощение Шри – богини царского преуспеяния, олицетворяющей царскую власть. В этом качестве, как указывает переводчик Мбх Я. В. Васильков, Шри «как супруга последовательно сменяющих друг друга царей вселенной… и всех земных царей… извечно переходит от одного к другому вместе с царством…» (Я. В. Васильков. Древнеиндийский вариант сюжета о безобразной невесте // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках, М., 1988, с. 89). Эта парадигма не уникальна для Индии. И на крайнем западе Старого Света, у кельтов, находим представление о богине, приносящей смертному герою царскую власть посредством брака: «…В представлениях о банши отражается предание о богине земли и власти, которой она в этом качестве одаряет законного короля или правителя территории как своего мистического супруга» (П. Лайсафт «Банши»// «Банши. Фольклор и легенды Ирландии», М. 2007, с. 28). Подобные представления об иерогамии царя с богиней земли были в древности общим местом, и в самой Мбх о победоносном воцарившемся Юдхиштхире Кришна говорит (Мбх XIV, 15, 16): «…Этот царь, супруг Земли… может безраздельно обладать всею умиротворённой Землёю!»

Возвращаясь к сцене изгнания Пандавов, отметим ещё одно важное обстоятельство: Мбх заботится, чтобы особая символика посягательства Кауравов на Драупади не ускользнула от аудитории – на мифологическом уровне данный сюжет символизирует борьбу богов (Пандавы) и данавов (Кауравы) за обладание божественной Шри. О том, что супруга Пандавов является воплощением Шри, сразу после игры и именно в связи с оскорблением Драупади собранию напоминает мудрый Видура (Мбх II, 28, 29): «Эта дочь царя Панчалы – бесподобная Шри, созданная судьбой для замужества с Пандавами».

Таким образом, кажущаяся беспричинной грубость Кауравов имеет чёткую цель – продемонстрировать их новообретённую власть над царицей Пандавов. А зал собрания – самое подходящее для этого символического акта место, так как переход власти должен быть публичным. Отсюда, кстати, и спешка – демонстрация должна произойти, пока собрание не разошлось. В соответствии с указанной задачей находят объяснение и другие действия и речи Кауравов и их сторонников. Напомним, что Карна распорядился и с Пандавов (как до этого с Драупади) снять верхнее платье – так они лишаются символа царского достоинства; отныне их одежда – антилоповые шкуры отшельников. В соответствии с утратой Пандавами жены и потерей права на царство находится и заявление Духшасаны об их бесплодии и мужском бессилии («сезамовые семена, лишённые зародыша»), ведь одной из важнейших сакральных функций царя было магическое обеспечение плодородия в стране путём собственной плодовитости. Именно поэтому пламенная речь торжествующего Духшасаны открывается программной декларацией о передаче власти (Мбх II, 68): «Началась верховная власть благородного царя – сына Дхритараштры…» Отметим, кстати, что все перечисленные символические действия Кауравов указывают также на ритуальный характер игры в кости.

6. Уход в изгнание

Сказание недвусмысленно аттестует неприглядную роль Кауравов в потере Пандавами царства, и это отнюдь не выглядит как простая неудача в игре (Мбх III, 1, 8): «Итак, когда нечестивые сыны Дхритараштры с советниками своими плутовски обыграли в кости и прогневали их, Партхи покинули Город слона» (курсив наш – А. И.). Изгнание Пандавов вызывает волнения в народе (Мбх III, 1, 11–14): «Проведав об их уходе в изгнание, опечалились горожане; забыв об осторожности, собирались они и друг другу говорили, без умолку порицая Бхишму, Дрону, Видуру, а также сына Готамы: „Пропадём все мы, и роды, и семьи наши, если нечестивец Дурьйодхана с помощью Саубалы, Духшасаны и Карны взойдёт на царство… Дурьйодхана, алчный, тщеславный, низкий в помыслах, от природы бесстыдный, ненавидит всех, кто в чём-нибудь его превосходит… Всему миру грозит гибель, если только воцарится Дурьйодхана“» (курсив наш – А. И.). Указание на неосторожность жителей столицы доводит до сведения аудитории, что осуждать Дурьйодхану и сочувствовать Пандавам в царстве Кауравов небезопасно. Скоро мы убедимся, что дело не только в жестокости Дурьйодханы: подавить недовольство готов и старый царь.

Горожане хотят покинуть столицу и следовать за Пандавами, но Юдхиштхира их отговаривает, демонстрируя свой неизменный пиетет к старому царю и другим родичам и старейшинам (Мбх III, 1): «Царь Дхритараштра, Видура, дед Бхишма, мать… снедаемые тоской и печалью (остались) в Городе слона… Блюдите их дружно и с полным усердием». Это список выглядит несколько странным – отчего бы Дхритараштре тосковать и печалиться? Но мудрый Юдхиштхира оказывается прав – старый царь всегда найдёт повод для волнений своей неспокойной совести.

Оказывается, уход Пандавов не просто опечалил царя, а поверг в отчаяние, правда, причиной оказывается не горестная судьба его племянников, а неустойчивость собственного благополучия. Вот что говорит старый царь советнику (Мбх III, 5, 3): «Коли так всё случилось, что нам делать теперь, Видура? Как вернуть нам привязанность подданных, дабы не истребили они с корнем весь наш род, дабы не пришлось и нам проливать их кровь?» (курсив наш – А. И.). Вот насколько серьёзным кажется положение – Дхритараштра опасается восстания и сам готов подавить выступление народа силой.