Абу Мухаммед Али Ибн Хазм - Средневековая андалусская проза Страница 28

Вот история, подходящая к содержанию книги, хотя и не принадлежит к нему (предыдущие рассказы тоже не относились к предмету послания и этой главы, но они с ним сходны, как говорили мы и условливались). Мухаммад ибн аль-Валид ибн Маскир, писец, был со мной близок и предан мне во дни вазирства отца моего — помилуй его Аллах! Когда же случилось в Кордове то, что случилось[46], и изменились обстоятельства, он выехал в одну из областей и сблизился с ее правителем, и возвысился его сан, и пришли к нему власть и хорошее положение. И оказался я в той стороне, при одной из своих поездок, но не воздал он мне должного, — напротив, его тяготило мое пребывание там, и он обошелся со мной дурно, как плохой друг.

Я попросил его в это время об одном деле, но не подумал он даже пошевелить пальцем, чтобы сделать что-либо и исполнить просимое. И я написал ему стихотворение, в котором бранил его, и он ответил мне исполнением моей просьбы, но я не просил его ни о каком деле после этого.

Мною сказаны стихи, которые не относятся к предмету главы, но сходны с ним. Вот часть их:

Похвально тайну хранить всегда и везде с опаской;Похвальней не осквернять услышанного оглаской.

Дороже редкостный дар, чем просто щедрый подарок.Зачем же тебе тогда прельщаться доступной лаской?

Затем следует третья степень — это верность после того, как поразила любимого гибель и внезапная превратность судьбы, и поистине, верность при таких обстоятельствах выше и прекраснее, чем при жизни, когда есть надежда на встречу.

Рассказывала мне женщина, которой я доверяю, что она видела в доме Мухаммада ибн Ахмада ибн Вахба, прозванного Ибн ар-Ракиза, потомка Бадра, пришедшего с имамом Абд ар-Рахманом ибн Муавией, — да будет доволен им Аллах! — одну невольницу, прекрасную и красивую. У нее был господин, но пришла к нему гибель, и продали эту девушку среди его наследства, и отказывалась она допустить к себе мужчин после своего хозяина, и не познал ее ни один человек, пока не встретилась она с Аллахом — велик он и славен! А эта девушка хорошо пела, но отреклась от своего искусства, и не стала она из числа тех, кого берут для потомства или наслаждения, — все это из верности тому, кого похоронили в земле и над кем соединились могильные плиты.

А названный господин этой девушки хотел приблизить ее к своему ложу вместе с остальными своими невольницами и вывести ее из той жизни, которой она жила, но девушка отказывалась. И хозяин бил ее не раз и подвергал мучениям, но она вытерпела все это и осталась при своем отказе. И поистине, это проявление верности весьма необычное!

Знай, что верность более обязательна для любящего, нежели для любимой, и соблюдение условий ее для него более необходимо, ибо влюбленный первый привязывается к любимой и идет навстречу принятию обязанности; он стремится укрепить любовь, призывает к истинной дружбе и стоит первым в числе ищущих искренней любви. Он опережает любимую, ища услады в достижении дружбы, и связывает свою душу поводьями любви, опутав ее вернейшими путами и взнуздав ее крепчайшей уздой. Но кто принуждал его ко всему этому, если он не хотел этого довершить, и кто заставил его привлекать к себе любовь, если не был он намерен заключить ее верностью тому, от кого он ее добивался?

Любимая же — только человек, к которому чувствуют влечение и к которому обращают свою любовь. Она выбирает, решая, принять или оставить, и, если приняла она, — это предел надежд, а если отвергла, то не заслуживает порицания.

Но стремление навстречу близости, и настойчивость в сближении, и готовность ко всему, чем привлекает человека согласие и искренность в присутствии и в отсутствии, — все это никак не относится к верности. Ведь для себя хочет счастья ищущий этого, и для своей радости он старается и ради нее трудится. Любовь зовет его к этому и подгоняет, хочет или не хочет он, а верность похвальна лишь у того, кто мог бы пренебречь ею.

У верности есть условия, для любящих обязательные, и первое из них, чтобы сохранял влюбленный свои обещания возлюбленной, уважал бы ее в отсутствии и был бы одинаков и в явном и в тайном. Он должен скрывать зло любимой и распространять ее добро, прикрывая ее недостатки, украшая дела ее и не замечая того, что она делает по ошибке; ему надлежит принимать то, что на него возложено, и не учащать того, чего возлюбленная избегает; появление его не должно вызывать зевоту, и скука из-за него не должна стучаться в дверь. Возлюбленной же, если она любит одинаково, следует воздавать ему в любви тем же самым, а если она любит меньше, то любящий не должен заставлять ее подняться на ту же ступень и не подобает ему воспламенять возлюбленную, принуждая ее возвыситься до одинаковой с ним степени любви.

Достаточно с него тогда сдерживать себя в любви, не отвечая любимой тем, что ей отвратительно, и не устрашая ее этим. Когда же случается третий исход, то есть возлюбленная свободна от того, что испытывает любящий, пусть довольствуется влюбленный тем, что находит он, и пусть берет то, что легко дается, не ставя условий и не требуя невозможного. Ему принадлежит лишь то, чего достиг он своим рвением и что пришло к нему благодаря старанию.

Знай, что неприглядность поступков не видна тем, кто совершает их, и поэтому кажутся они вдвойне скверными людям, так не поступающим. Я говорю эти слова, не похваляясь, а следуя наставлению Аллаха, великого, славного: «Но о милости господа твоего, — вещай!» Наделил меня Аллах — велик он и славен! — верностью тем, кто связан со мной хотя бы одной встречей, и одарил меня бережностью к тому, кто встает под мою защиту, хотя бы разговаривал я с ним всего час, — и наделил в такой доле, что я благодарю и прославляю его, прося подкрепить меня и усилить во мне это свойство. Ничто так не тяготит меня, как измена, и, клянусь жизнью, никогда не позволяла мне душа и в мыслях повредить кому-нибудь, с кем была у меня малейшая связь, хотя бы и был велик грех его предо мною и многочисленны были его проступки. Меня поразило из-за этого немало бедствий, но не воздавал я за злое иначе, нежели добром, — да будет за это великая слава Аллаху!

Верностью похваляюсь я и в длинной поэме, где упомянул о превратностях, нас поразивших, и об остановках, отъездах и разъездах по странам, постигших нас. Она начинается так:

Она ушла, удалилась, она вернется едва ли,И сразу выдали слезы все то, что ребра скрывали.

Как сердце в груди устало, и как измучено тело!Тебе не спастись, не скрыться от вездесущей печали.

И в доме гостеприимном ты ложа не согреваешь;Покоя ты не находишь, куда бы тебя ни звали.

Как будто облако в небе, ты мчишься неудержимо,Гонимый ветром жестоким в чужие грозные дали.

Как будто ты вера в Бога, которую нечестивецОтверг, потому что бредни в душе восторжествовали.

Что, если звездой во мраке к беззвучному окоемуТы мчишься, дабы другие в покое век вековали?

На милость и на жестокость ответишь судьбе слезами,Которые проливаться с тех пор не переставали.

Верностью также похваляюсь я в длинной моей поэме, которую я приведу целиком[47], хотя большая часть ее не относится к предмету книги. И было причиной произнесения ее то, что некоторые мои противники подавились из-за меня и злобно упрекали меня в лицо, забрасывая меня камнями за то, что я поддерживаю своими доказательствами ложное, — они были бессильны возразить на то, что я сказал, поддерживая истину и людей ее, и завидовали мне. И я сказал свою поэму, обращаясь в ней к одному из друзей моих, человеку с умом. Вот стих из нее:

Попробуй возьми ты меня, как взял бы ты жезл Моисея[48],И можешь без страха потом ловить ядовитого змея.

Кричат они о чудесах, со мною расставшись надолго;Зовут кровожадного льва, со львом повстречаться не смея.

Иные в безумье своем надеются так на имама,Что ждут своего торжества, успеха ни в чем не имея.

Когда бы проникла в сердца моя непреклонная стойкость,Кумиров не стали бы чтить, от благоговенья немея.

Частице иной никогда с глаголами не сочетаться;Так низость со мной сочетать — пустая, поверьте, затея.

Идет он по мысли моей, как жила по бренному телу;И, значит, вольно простаку считать меня за чародея.

Находят порой без труда следы муравьев беспокойных,Потом великана-слона в лесах разыскать не умея.

ГЛАВА ОБ ИЗМЕНЕ