Поэтическая антология - Манъёсю Страница 3

Хотелось бы надеяться, что издание памятника, особо ценимого в Японии, будет способствовать укреплению дружеских связей и взаимопониманию советского и японского народов.

Л. Глускина

“МАНЪЁСЮ” КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПАМЯТНИК

VIII век, или так называемая эпоха Нара, эпоха раннего феодализма. заслуженно считается одной из самых блестящих страниц в истории японской литературы. Слава этого периода прочно связывается в исследованиях японских ученых с появлением первого письменного памятника японской поэзии “Манъёсю”.

И действительно, поэтические достоинства антологии, ее историко-литературное значение позволяют считать нарский период основополагающим для всего дальнейшего развития японской литературы, и в первую очередь для поэзии. Именно в эту пору сложились национальные традиции поэзии, определились ее специфические качества и свойства, ее своеобразие — все то, что составило ее вклад в историю мировой поэзии.

Эту эпоху, явившуюся первым этапом в истории японской литературы, первой вершиной ее достижений, нельзя не отметить как период редкого подъема и расцвета японской поэзии и искусства.

Японские исторические музеи-храмы, знаменитая сокровищница Сёсоин в городе Нара хранят художественные и археологические памятники, предметы прикладного искусства, бронзу, лак, старинные зеркала, резные шкатулки, парчу и пр., которые свидетельствуют о высоких достижениях художественной культуры того времени. Среди этих изделий встречаются различные предметы обихода и искусства персидского, китайского, индийского, среднеазиатского и даже арабского происхождения. Такое явление не удивительно, если вспомнить, что ближайший сосед Японии — китайская империя уже имела в то время оживленные торговые связи с арабским халифатом, Индией, Персией и другими государствами.

Все это говорит о скрещении многих культур в пору первого расцвета литературы и искусства раннего японского средневековья и о разных источниках, питавших древнюю культуру Японии.

Исторические документы свидетельствуют об очень ранних связях Японии с материковой культурой, существовавших чуть не с I в. до н. э. История рассказывает нам, что к VIII в. Япония представляла собой централизованное государство, во главе которого стоял общеплеменной вождь или вождь общеплеменного союза, называемый в японских исторических хрониках “императором”.

Государственный аппарат обладал уже сложным механизмом, построенным по китайскому образцу. К тому времени взамен обычного права появился кодекс Тайхорё (701 г.) — законодательство, охватывавшее и регламентировавшее все стороны государственной и общественной жизни.

Была создана и особая система просвещения, в основе которой лежала подготовка государственных чиновников с целью укрепления существующего государственного порядка. Изучение китайской литературы в широком смысле этого слова, пропаганда буддизма являлись основой системы просвещения. К тому времени уже была усвоена иероглифическая письменность Китая, интенсивно перенимались нравы и обычаи китайского двора. На основе китайской письменности была выработана собственная слоговая фонетическая азбука “кана”.

Следует указать и на большой контакт с культурой древних княжеств Кореи, оказавшей немалое влияние на многие стороны жизни древней Японии, на ее язык, развитие материальной и духовной культуры, тем более что в VIII в. на японской земле существовали целые поселения корейцев в западной части о-ва Хонсю.

VIII век был веком относительного мира и спокойствия. Внешние войны не беспокоили страну. Отдельные придворные интриги и заговоры, местные восстания еще сохранившихся кое-где инородных племен не нарушали общего мирного хода событий.

Китайские и корейские переселенцы, буддийские монахи, приезжавшие из Китая и Кореи, немало способствовали всякого рода нововведениям в стране.

Именно в VIII в. из Японии систематически направлялись специальные посольства в Китай, ко двору Тан, и в корейское княжество Сираги. Это, в свою очередь, помогало развитию японских ремесел, наук, литературы и искусства.

Однако наряду со стремительным усвоением материковой культуры при дворе императоров нельзя упускать из вида и японского земледельца того периода с его примитивнейшим способом производства, с его полной зависимостью от стихийных сил природы, с его ограниченным мировоззрением, обожествляющим силы природы и пытавшимся бороться с ними при помощи различных магических обрядов.

Нельзя забывать, что и сам “император”, насаждавший иноземную культуру, являлся в то же время верховным жрецом своего народа и “представителем богини солнца” на земле и в этом смысле и сам еще не отделим от всей этой системы магическорелигиозных верований. Синтоизм — национальная религиозная система, в основе которой лежит обожествление сил природы, и в частности культ солнца, а также игравший первостепенную роль в религиозном сознании японцев того периода культ предков еще занимали господствующее положение, несмотря на широкое покровительство буддизму при дворе, на пропаганду этических норм конфуцианских учений. По каждому поводу приносились на алтарь богов пышные дары. Еще бытовали старинные суеверия и приметы, гадания и заговоры, древние запреты, вера в магию слов и т. п., пользовались популярностью даосские легенды об эликсире бессмертия и других волшебных средствах, возвращающих молодость и продлевающих жизнь.

Внешние признаки роскоши, процветания, культурного расцвета сочетались с древнейшими пережитками бытового уклада, с нищетой и беспомощностью древнего земледельца. На трудных, опасных дорогах умирали от голода крестьяне, возвращавшиеся после отбытия трудовой повинности. Бедствовали семьи пограничных стражей, увезенных на далекий остров Кюсю, где в течение ряда лет они тянули лямку тяжелой службы. От непосильных оброков нищенствовали деревни. А в императорскую столицу плыли нагруженные жемчугом, рыбой рыбачьи челны, отвозя дань верховному правителю; тянулись повозки с “бесценным грузом — первыми колосьями риса”, ежегодно приносимыми в дар императору-“божественному потомку богини солнца”. Трудами рабов создавались блеск и роскошь императорской столицы.

Шло строительство великолепных дворцов и буддийских храмов, устраивались пышные пиры и увеселительные прогулки, объявлялись поэтические турниры, расцветали первые ростки литературной поэзии и искусства, которым суждено было в этот период достигнуть настолько совершенных форм, что слава о них сохранилась на всем протяжении японской истории.

Некоторые японские ученые склонны рассматривать высокую культуру этой эпохи как городскую, ограниченную рамками столицы и еще уже, придворными кругами. Однако вряд ли можно с полной уверенностью утверждать, что это было именно так, тем более что постройки великолепных храмов не ограничивались пределами столицы. Кроме того, многие из лучших и образованнейших представителей той эпохи — поэты-чиновники жили в провинциях и устраивали там поэтические турниры, т. е., другими словами, имели соответствующую культурную среду и в далеких провинциях.

Не в этом нужно искать объяснение тех сложных противоречий, которые характерны для нарского периода. Как известно, своеобразие исторического развития, выдвинувшее Японию в течение каких-нибудь 50 лет в начале XX в. в ряды крупных капиталистических держав, было обусловлено жадным и стремительным усвоением ею всех достижений европейской культуры, опытом которой она воспользовалась, для того чтобы в максимально короткий срок осуществить свой рост как капиталистической державы.

Надо полагать, что и в те далекие времена то же самое было пережито ею при соприкосновении с материковой культурой, когда она, стремительно освоив богатый опыт соседних стран, проделала гигантский скачок в культурном развитии и, творчески использовав этот опыт, достигла больших культурных высот в значительно более короткий срок, чем ей удалось бы это сделать в границах своих собственных усилий.

И если в XX в., в период ее расцвета как капиталистической державы, усвоившей достижения европейской техники, наличие феодальных пережитков в экономике и быте страны отмечалось как результат особенностей ее исторического развития, то неудивительно, что в этот далекий период волна материковой культуры, ускорившая процесс ее внутреннего роста, не могла сразу повлечь за собой целиком перестройку всей ее духовной и материальной жизни.

Что же касается больших достижений искусства и литературы в тот период и их полного несоответствия примитивному хозяйственно-экономическому укладу страны, то известное высказывание Маркса о греческом искусстве только подтверждает на японской почве положение о неравномерности развития искусства, достигающего большой высоты на сравнительно низких ступенях развития общества.