Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.) - Антология Страница 4

мне во сне удивительное существо в пурпурной шапке и лиловых одеждах. У него была голова дракона и туловище змеи. «Я дух зеркала, имя мое — Цзы-чжэнь, — поведал он мне. — Не так давно я сделал добро твоей семье, вот почему я пришел к тебе с поручением. Скажи от меня досточтимому Вану, что нынешний мор ниспослан людям самим Небом в наказанье за их грехи. Зачем же он заставляет меня спасать больных против воли Неба? Не пройдет и месяца, как болезнь сама собой потеряет силу. Пусть же он меня зря не утруждает».

Поистине это было происшествие необычное и сверхъестественное, и я поторопился записать его. Наступил следующий месяц, и больные в самом деле пошли на поправку.

В десятом году «Дае» Цзи, мой младший брат, оставив должность помощника управителя Люхэ, вернулся домой, но вскоре собрался в дальнее странствие. Он решил посетить многие достопримечательные места. Я попытался отговорить его:

— Стране грозит смутное время, дороги кишат разбойниками. К чему надумал ты ехать? У нас с тобой в жилах течет единая кровь, никогда прежде мы не уезжали так далеко друг от друга. Своим путешествием ты искушаешь судьбу. Вспомни, ведь и Шан Цзы-пин[21] некогда думал, что посетит пять священных гор и возвратится домой, а вот исчез, и никто не знает куда. Твое путешествие по святым местам в подражание совершенномудрым древности может навеки разлучить нас. Это для меня большое горе.

И я заплакал.

— Решение мое неизменно, и ничто меня не удержит, — ответил Цзи. — Со мной может случиться лишь то, что суждено мне судьбой. Разве не сказано у Конфуция:[22] «Муж да не насилует своей воли»? Сто лет живет на свете иной человек, и много за этот долгий срок совершит он ошибок, и много выпадет на его долю бед, но только одни совершенномудрые живут, как то и следует человеку, поступают всегда лишь согласно своим желаньям, радуясь, когда проникают они в истину, огорчаясь, когда недостает у них воли.

Мне нечего было ответить, и брат мой стал собираться в дорогу.

— Перед разлукой есть у меня к вам просьба, — сказал он мне. — Ваше волшебное зеркало — вещь неземная. Опасности и неожиданности на каждом шагу подстерегают меня в пути. Я хотел бы взять его с собой в дорогу.

— Разве я что-нибудь пожалею для тебя? — ответил я и вручил ему зеркало.

Вскоре Цзи уехал, не сказав мне куда. Лишь в шестой луне тринадцатого года «Дае» прибыл он обратно в Чанъань и возвратил мне зеркало с такими словами:

— Поистине это бесценное зеркало! Простившись с вами, я направился прежде всего к Сунским горам, чтобы взойти на вершину горы Малой пещеры — Шаоши.[23] Поднявшись по каменным ступеням, присел я отдохнуть у Нефритового алтаря. Пока я спускался вниз с горы, солнце закатилось, и ночь застигла меня в диком ущелье.

Неподалеку увидел я каменную сторожку, где могло бы поместиться трое, а то и пятеро, и решил в ней переночевать. Ночь выдалась лунная. Неожиданно после второй стражи появились откуда-то два человека. Один — сухопарый, со светлыми усами и бровями, похож был на хусца. Другой — карлик, с седыми усами и густыми бровями, был широк лицом и смуглокож. Они величали друг друга высокочтимым Шанем и почтенным Мао. При виде меня оба разом спросили: «Что за человек прячется здесь?» — «Искатель необычайного, странствующий в неведомом», — ответил я. Они уселись. Мы долго беседовали, но чем дальше, тем странней, тем непонятней становились их речи.

Заподозрив, что дело нечисто, я незаметно сунул руку за спину, открыл шкатулку и вытащил зеркало. Едва блеснули его лучи, как оба мои собеседника утратили дар речи и повалились ничком.

Карлик оборотился вдруг черепахой, а второй, тот, что был похож лицом на хусца, стал обезьяной. Я повесил зеркало на дерево. На рассвете оба животных издохли. У черепахи от старости кожа была с зеленоватым отливом, а у обезьяны шерсть стала совсем белой.

Затем я побывал на Совок-горе,[24] переправился через реку Ин и, проезжая через уезд Тайхэ, посетил Нефритовый колодец. По соседству с колодцем есть пруд, вода в нем густого зеленого цвета. Я расспросил о нем дровосека.

— Это священный источник, — ответил он мне. — Окрестные жители в год восемь раз приносят ему жертвы, моля о ниспосланье счастья и удачи. Но стоит допустить малейшую оплошность в обряде, как из воды поднимается черная туча и сильный град разрушает каналы и плотины.

Я вынул зеркало и направил лучи его на пруд. Вода в пруду заклокотала и забурлила, ударил гром, такой страшный, что казалось, раскололась земля. Вдруг вся вода до единой капли выплеснулась на берег. Волны покрыли все вокруг на расстоянии двухсот с лишним шагов. Обнажилось покрытое густым илом дно пруда. Там беспомощно металась какая-то рыба, длиной более чжана, толщиною с большую руку. Голова у нее была красная, на лбу белое пятно, тело в зеленую с желтым полоску, покрытое слизью, без единой чешуи. Рыба эта походила на змею, но у нее был драконий рог и острые челюсти, как у осетра. Она билась и дергалась, испуская странное сиянье, но завязла в иле и не могла уплыть. Я сразу же догадался, что это водяная змея. Без воды ей конец. Я заколол ее и изжарил. Она оказалась необыкновенно жирной и вкусной, и мяса ее с избытком хватило на несколько дней.

Затем я покинул пределы Сунского уезда, плывя по реке Бянь. На берегу этой реки стоял постоялый двор. У хозяина его, Чжан Ци, была дочь, страдавшая тяжелым недугом. Едва наступала ночь, она кричала от боли. Жалобные вопли девушки терзали душу. Я спросил, давно ли на нее напала болезнь. Оказалось, она уже с год хворает. Днем тиха и спокойна, а ночью надрывается от крика.

Я остался у них в доме еще на одну ночь. Заслышав крик девушки, я тотчас достал свое зеркало и направил его на больную. «Парня в шапке убили!» — закричала она. Смотрят, у подножья постели лежит огромный дохлый петух. Это был старый петух хозяина, лет семи-восьми.

Направляясь в