Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми Страница 4

Купец исполнить просьбу попугая

Поклялся, отчий край свой покидая.

И вот, когда тяжелый караваи

Путь одолел и прибыл а Индостан,

Купец увидел птиц счастливых стаю

И вспомнил то, в чем клялся попугаю.

И от того им передал привет,

Кто их не видел много-много лет.

Одна из птиц, исторгнув крик из горла,

Упала вдруг и крылья распростерла.

Решил купец: «В том есть моя вина —

У них два тела, а душа одна.

Во мне несчастья этого причина,

Хоть в том мое незнание повинно.

Зачем никто не вразумил меня,

Что птица павшая — моей родня.

Напрасно я исполнил порученье,

Принес невинным птицам огорченье».

Язык людей — железо, слово — камень,

От их касанья возникает пламень.

Меж ними нам нельзя вносить раздора

Бахвальства ради или ради спора.

Пусть слово — благо, все же иногда

От слова меньше пользы, чем вреда.

Хоть в поле хлопковом темно, а все ж

Не зажигай огня, иль все сожжешь.

Речь не обдумывают лишь тираны,

Словами подданным наносят раны.

Ведь слово может мертвых оживить

И целый мир в пустыню превратить.

Бывает, что одно и то же слово

Терзает одного, целит другого.

Чем путь земной твой ни был бы отмечен,

Воздержан будь во всем, тем боле в речи...

Меж тем торговлю завершил купец

И в отчий край вернулся наконец.

Припомнил он пред тем, как возвращаться,

Желания всех чад и домочадцев.

«Свершил ли то, что я тебя просил?» —

Так попугай хозяина спросил.

Сказал хозяин: «Что просил, свершилось,

Хоть ваша тайна мне и не открылась.

А сам я каюсь, что дурную весть

В край индостанский взялся я принестъ.

О том, как сердце у тебя томится,

Тебе подобным рассказал я птицам.

И, сострадая боли и неволе,

Одна из птиц, упав, не встала боле.

Как бы о птице я ни сожалел,

Что мог я сделать, глуп и неумел?

Пустивши слово, как стрелу из лука,

Ни смысла нам не возвратить, ни звука.

Нам удается обуздать обвал

В горах, пока он силы не набрал».

Рассказ услышав, попугай ученый

Поник внезапно в клетке золоченой.

Он задрожал, упал и замер странно,

Как родственник его из Индостана.

Узрев, что птице наступил конец,

Чалму поспешно размотал купец.

И, потеряв последнюю надежду,

Он с горя начал раздирать одежду

И причитать: «Ты был сладкоголос,

Зачем же нынче горе мне принес?

Ужель теперь вовек мне не случится

Твое услышать пение, о птица?

О мой любимец, о мой райский сад,

Ужель, уйдя, ты не придешь назад?

Таких, как ты, созданий без изъяна

Быть не могло и в рощах Солеймана.

Хоть я тебя задешево купил,

Ты был и дорог мне и сердцу мил.

Недаром говорят: у дурака

Нет горя больше, как от языка.

О мой язык, страдаю каждый день я,

Но исполняю все твои веленья.

Ты — и добро, что дом мой наполняет,

И кара, что огнем его сжигает.

Ты иногда мой самый первый друг,

А иногда — беда моя, недуг.

Губящий и спасающий меня

Сам и добыча ты и западня.

Порой посредник ты, стена порою

Меж истиною и моей душою.

Ты, натянувши ненависти лук,

Мне в грудь свою стрелу направил вдруг,

Когда в саду разлуки и насилья

У бедной птицы опустились крылья!

Иль скрылась птица на пути далеком

От завершения странствия к истокам?

Она отвергла совершенства путь,

Где познается жизни смысл и суть.

Я понимаю: в том моя вина,

Зашла за тучи ясная луна.

А возжелавший крови лев разлуки,

Ее забрав, меня обрек на муки».

Купец, лия потоки горьких слез,

Немало слов невнятных произнес.

Бывает: чтоб на дне не очутиться,

За щепку тонущий готов схватиться.

Он тщится руки из воды тянуть,

Надеясь, что поможет кто-нибудь.

И правда, лучше биться безнадежно,

Чем с тем смириться, что принять неможно.

Весь день слезами исходил купец..

Но все ж угомонился наконец.

От мертвой птицы он очистил клетку,

А та возьми да и вспорхни на ветку!

Так высоко, что солнце в изумленье

Вдруг замерло, прервав круговращенье.

И сам купец остолбенел в тот миг,

Но тайны попугая не постиг.

Спросил купец: «Скажи, какою ловкой

Ты ныне ослепил меня уловкой?

Какой тебе, затмив пред нами свет,

Собрат из Индостана дал совет,

Что сам принес я, сто стерпев невзгод,

Себе в убыток, а тебе