Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL. Страница 47

— Не болтай! — прикрикнула на него Фэнцзе. — Неужели ты думаешь какими-то безделушками завоевать мое расположение? Впрочем, ничего удивительного, твои штучки мне хорошо известны!

Она засмеялась и ушла. А Цзя Цян вернулся к Цзя Ляню и спросил, не нужно ли ему что-нибудь привезти.

— Подумать только, — с улыбкой ответил Цзя Лянь. — Едва начал учиться вести дела, а уже хитришь! Если что-нибудь мне понадобится, сообщу письмом.

С этими словами Цзя Лянь отпустил обоих. И тут же явились еще несколько человек по всяким делам. Цзя Лянь утомился и велел передать слуге, который стоял у вторых ворот:

— Никого больше не пускать, делами буду заниматься завтра.

Фэнцзе возвратилась лишь ко времени третьей стражи и сразу же легла спать.

На следующее утро Цзя Лянь побывал у Цзя Шэ и Цзя Чжэна, после чего в сопровождении старого управляющего и нескольких друзей отправился осмотреть место, где предполагалось соорудить двор Свидания с родными и подсчитать, сколько понадобится рабочих. Вскоре созвали мастеровых всех специальностей, начали подвозить золото и серебро, бронзу и олово, песок и дерево, кирпич и черепицу. Строения и стены сада Слияния ароматов вплоть до главного двора дворца Жунго, в том числе все дома, в которых жили слуги и служанки дворца Жунго, были снесены. Дворцы Нинго и Жунго разделял теперь только небольшой переулок, и хотя у него был свой владелец, препятствий для соединения обоих дворцов больше не оставалось. Ручеек, вытекавший из-под стены в северном углу сада Слияния ароматов, теперь можно было легко провести в сад дворца Жунго.

В саду Жунго не хватало украшений и искусственных горок, зато во дворце Нинго были бамбуковые рощи и искусственные каменные горки, беседки, павильоны и балюстрады — все это решили перенести в сад Жунго. Таким образом, оба дворца как бы слились воедино, что избавило от множества лишних расходов. На переустройство ушла весьма скромная сумма. Все строительные работы вел знаменитый мастер по прозвищу Горец Е, который до мелочей все обдумал и произвел необходимые расчеты.

Цзя Чжэн не привык заниматься повседневными делами и положился во всем на других. Устройством искусственных горок и прудов, посадкой цветов и бамбука, а также декоративными работами ведал Горец Е. Цзя Чжэн все осматривал, проверял и, если было необходимо, шел к кому-нибудь за советом. Цзя Шэ жил без всяких забот, дел у него почти никаких не было. Он только выслушивал доклады, когда к нему приходили, и вызывал к себе, если хотел дать указания.

Цзя Жун ведал изготовлением золотой и серебряной утвари. Цзя Цян уехал в Гусу. Цзя Чжэнь и Лай Да наблюдали за строительными работами, вели расчеты и распределяли людей.

Трудно вкратце описать все, что происходило во дворцах Жунго и Нинго. Везде царили шум и оживление. Но об этом речь впереди.

Столько накопилось важных дел в доме, что отцу, к великому удовольствию Баоюя, некогда было интересоваться его учебой. Однако его радость омрачала болезнь Цинь Чжуна, день ото дня тому становилось хуже.

Как-то, поднявшись пораньше, Баоюй умылся, причесался и хотел пойти к матушке Цзя, сказать, что собирается навестить Цинь Чжуна, как вдруг заметил Минъяня, который стоял у вторых ворот и делал Баоюю какие-то знаки.

— Ты почему здесь? — выйдя из дому, спросил Баоюй.

— Господин Цинь Чжун умирает, — ответил Минъянь.

Баоюй даже подскочил от испуга.

— Как это умирает? Ведь вчера он был в полном сознании! Я навещал его!

— Не знаю, — проговорил Минъянь. — Так сказал старик из их семьи, который только что приходил.

Баоюй помчался к матушке Цзя. Та тотчас же распорядилась дать Баоюю надежных провожатых.

— Проведай друга и возвращайся, — напутствовала она. — Не засиживайся!

Баоюй вернулся к себе, переоделся и выбежал из комнаты. Коляску еще не подали, и он в волнении метался по залу. Вскоре подъехала коляска, Баоюй вскочил в нее, Ли Гуй и Минъянь пошли следом.

У ворот дома, где жила семья Цинь, было безлюдно. Баоюй устремился во внутренние покои, слуги поспешили за ним. Две дальних родственницы Цинь Чжуна, невестки и сестры в страхе бросились врассыпную.

Цинь Чжун то и дело впадал в забытье, и под ним меняли циновку[154]. Баоюй не выдержал и заплакал навзрыд.

— Не плачьте, — уговаривал его Ли Гуй. — Брат Цинь Чжун до того ослабел, что на кане ему стало неудобно лежать и его перенесли на циновку. Своими слезами вы только расстроите его, господин!

Баоюй подошел к Цинь Чжуну. Тот лежал на подушке с закрытыми глазами, бледный как воск, и тяжело дышал.

— Брат Цинь Чжун, это я — Баоюй! — Баоюй позвал раз, другой, третий, но Цинь Чжун даже не открыл глаз.

Он давно впал в беспамятство и почти не дышал. Он уже видел толпу демонов с веревками и бирками, где записан приговор, готовых броситься на него и утащить с собой.

Но душа Цинь Чжуна не могла так сразу расстаться с телом. Цинь Чжун помнил, что в семье некому присматривать за хозяйством, что еще не обрела приюта Чжинэн, и умолял демонов хоть ненадолго отсрочить исполнение приговора. Но демоны были неумолимы и еще упрекали Цинь Чжуна: «Ты — грамотный, книги читал! Неужели не знаешь поговорки: „Если Янь-ван приказал тебе умереть в третью стражу, кто дерзнет оставить тебя в живых до пятой?“ Мы, обитатели царства тьмы, бескорыстны и никому никаких поблажек не делаем, не то что обитатели царства света, у тех вечно находятся отговорки!»

Вдруг среди общего шума душа Цинь Чжуна услышала: «Это я, Баоюй!» — и еще горячее стала молить: «Почтенные духи, будьте хоть чуточку милосердны, позвольте мне поговорить с другом, и я тотчас вернусь». — «Какой там еще друг?» — зашумели демоны. «Я вас не стану обманывать, — продолжал Цинь Чжун. — Это внук Жунго-гуна, его детское имя Баоюй».

Стоило это услышать главному демону-судье, как он пришел в замешательство и обрушился на бесенят с бранью: «Говорил я вам: давайте его отпустим. Но вы меня не послушали и так галдели, что привлекли внимание человека, которому покровительствует сама судьба! Что теперь делать?»

Тут демоны замахали руками, затопали ногами и стали поносить главного демона: «Эй, старый, раньше ты был грозным и могущественным, а сейчас испугался „Драгоценной яшмы“! Ведь Баоюй из мира света, а мы из мира тьмы, и нам до него нет никакого дела!»

Главный демон еще больше распалился и стал неистово браниться.

О том, что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.

Глава семнадцатая

И вот наступила кончина Цинь Чжуна. Баоюй плакал навзрыд. Насилу удалось слугам его успокоить немного, но, возвращаясь во дворец Жунго, он все время ронял слезы.

Матушка Цзя пожертвовала на похороны несколько десятков лянов серебра и послала в знак соболезнования подарки семье умершего. Баоюй совершил жертвоприношение.

На седьмой день после смерти Цинь Чжун был похоронен, и на этом наш рассказ о нем кончается. Баоюй еще долго грустил, но постепенно и он утешился.

Как-то к Цзя Чжэну явились ведавшие работами в саду и сказали:

— Почти все работы закончены. Старший господин Цзя Шэ все осмотрел. Соизвольте и вы проверить. Если что не так, переделаем. Тогда останется лишь развесить горизонтальные надписи над дверьми и воротами да придумать парные надписи.

Цзя Чжэн подумал и произнес:

— Придумать надписи, пожалуй, самое трудное. Лучше бы это сделала сама виновница торжества, гуйфэй, но ведь она не видела сада! А без надписей прекрасные виды, беседки и террасы, великолепные цветы, ивы, горки и ручьи не произведут на нее желанного впечатления.

Находившиеся тут же друзья и приживальщики из числа знатных молодых людей поддержали Цзя Чжэна:

— Это верно, уважаемый господин! Но позвольте дать вам совет. Можно сделать наброски горизонтальных надписей из двух, трех или четырех слов и составить вертикальные парные фразы, написать их на шелке и развесить так, чтобы изнутри они освещались фонарем. Когда же пожалует ваша дочь, гуйфэй, вы попросите ее выбрать самые лучшие.

— Пожалуй, вы правы, согласился Цзя Чжэн. — Давайте пройдемся и посмотрим. Постараемся придумать надписи. Получится — хорошо. Не получится — пригласим Цзя Юйцуня, пусть он придумает.

— Цзя Юйцуня? — воскликнули все в один голос. — Да вы не хуже его придумаете.

— Поймите, — возразил Цзя Чжэн. — Мне и в детстве не удавались стихи о цветах, птицах, горах и реках, а сейчас, когда я обременен делами, и подавно. В этом деле я совершенный профан, и мои грубые надписи только испортят красоту сада и беседок.

— Все это неважно, — не сдавались те. — Можно в конце концов обсудить каждую надпись и удачные — использовать.

— Пожалуй, — согласился Цзя Чжэн. — Кстати, погода великолепная, и я рад возможности немного погулять.