Инаятуллах Канбу - Книга о верных и неверных женах Страница 47

Однажды Хасан почувствовал желание совсем удалиться от людей. Он покинул город и направился в пустыню. Дороги он не знал и вскоре сбился с пути. Спохватившись, он пытался выйти на дорогу, но в тех губительных местах повсюду виднелись только песчаные горы, высокие, как Эльбрус, и дорога была недоступна человеческому взору, словно вещая птица Анка. Солнце поднялось в зенит, песчаные холмы от летнего зноя накалились, как кузнечные горны, и бедняга изнемогал от жары. От жажды язык его высунулся, словно тычинки у лилии, и он примирился с мыслью о гибели. Хотя Хасан от природы был силен, от зноя и жары он лишился чувств и упал на раскаленный песок, словно надломленная соломинка. И тут вдруг мелькнула перед ним черная газель с жемчужными копытцами. Словно у красавицы, с головы до пят у нее не было ни одного изъяна. Витые рога напоминали локоны, ножки были тонкие и стройные, мордочка — как тюльпан. Газель была прелестна, как красавицы Чина и Чигила, как девы Фархара и Хотана. Словно опьяненная негой красавица, она медленно удалялась, искоса поглядывая на Хасана. Бедняга с пересохшими губами и влажными от слез глазами подумал: «Видно, эта газель или спасет меня из пасти смерти, или приведет в объятия могилы. Лучше сразу пойти за ней, чтобы судьба могла осуществить свои намерения, а рок — свою волю».

Хотя Хасан едва передвигал ноги, он двинулся вслед за газелью, уповая на божье милосердие. Газель летела вихрем, а Хасан из последних сил тащился за ней.

Так прошли они два или три фарсаха, и тут чудесный проводник Хасана скрылся из виду, но вдали показалось несколько деревьев. Несчастный Хасан с великим трудом добрался до них и каким-то чудом спасся от смерти. Это оказался пленительный и роскошный сад, деревья там были стройны, как красавицы, воздух упоителен, как юность, землю покрывала свежая трава, напоминавшая пушок на щеках прекрасных дев. Лепестки тюльпанов искрились влагой, сочные кудрявые гиацинты, похожие на локоны прекрасных дев, склонялись над тюльпанами, будто над ланитами. Посреди под сенью кипарисов, журча, протекал ручей, чистый, как сердца ангелов.

Увидев этот райский уголок, которому мог позавидовать сам Ризван, Хасан расцвел, словно бутон. Он напился воды из ручья, похитившего свежесть и прохладу у Таснима и Каусара, и ожил, а потом вознес богу благодарственные молитвы и хотел было прилечь в тени кипариса, чтобы немного отдохнуть, и тут увидел лачугу из тростника, а передней — очаг. Хасан постоял немного, желая узнать, кто хозяин этой лачуги и очага. Но сколько он ни ждал, из лачуги не слышно было голоса, а над очагом не видно было дыма — верно, хозяев не было. Тогда он пошел дальше и увидел на прекрасной лужайке восьмиугольное деревянное возвышение. На нем на корточках сидела дева, от лика которой исходило сияние, одетая в нищенское рубище. Полная луна позавидовала бы ее лучезарному лицу, завитки волос вились вокруг него, словно лучи вокруг солнца, кипарис пред ее стройным станом сгибался, как фиалка, ее глаза-нарциссы похищали покой из сердец мудрецов. Птицы, словно мотыльки, кружились вокруг ее головы, трава, поцеловав ее ноги, становилась египетским шелком, а земля, обняв их, начинала презирать китайский шелк. Черная и быстроногая газель, которая привела Хасана в этот райский сад, была привязана около нее на цепь, а эта владычица красавиц играла с газелью. Тут же сидела преклонных лет женщина, такая черная, что ее лицо казалось родинкой на лике ночи [140] или просто куском ночи. Казалось, что судьба сотворила черные кудри из ее лица, а рок вместо лука бровей согнул ее спину.

Старуха сидела, словно змея при кладе или шип на розе. Простак Хасан подошел ближе и с удивлением воззрился на этих женщин, столь различных и непохожих, вознося хвалу вечному художнику-творцу, который создает самые разнообразные картины. Он и не ведал, что с каждым мигом он приближался к молнии, готовой спалить гумно его жизни, что поток грозил унести рубище его благочестия.

Наконец, он встретился с разбойными глазами той волшебницы. Взгляд красавицы полетел, словно грабители-тюрки, и в единый миг она похитила терпение и разум Хасана, в мгновение ока она сожгла его сердце пламенем любви, совратила его с пути поклонения богу, — как христианская девушка шейха Санана [141], превратила в мяч, которым играет кумир.

Несчастный Хасан изменился, разорвал нить терпения, вступил в круг одержимых любовью, забил в литавры безумия и застыл перед той луной, словно воткнутое в землю знамя. Он стал объясняться в любви и произнес такие стихи:

Одежды набожности страсть мгновенно разорвала,Сто лет терпенье я копил, но вмиг его не стало.

Похитительница сердец, увидев Хасана в плену своих благоухающих локонов, вздрогнула словно газель от стыда и закрылась покрывалом, словно луна облаком. Мир показался Хасану темным, когда он перестал видеть ее лучезарную красоту, он залился кровавыми слезами, повалился, словно трава, на землю, повторяя стихи:

«Нет надежды» мне шепни и лицо мне покажи,Пред горящею свечой прикажи душе: «Сгори!»Посмотри на рот сухой и воды не пожалей,Жизнь убитому верни, будь сиделкой до зари.[142]

Хасан жалуется чернокожей старухе на произвол любви. Он узнает имя возлюбленной и пускается вплавь через море желания с помощью той старухи

Старуха— негритянка, видя, что Хасан потерял покой, спросила его:

— Как это случилось, что ты за один миг спустился с вершин рассудка в пропасть безумия, в мгновение ока потерял власть над своим сердцем?

Хасан снова стал проливать жемчужины-слезы, говоря:

— О почтенная женщина! Я — чужестранец, и меня поразила внезапно стрела беды. Ради бога, сжалься над бедным скитальцем, удели мне немного милосердия, ведь сердце испепелено. Попроси ту тюрчанку-разбойницу нанести последний смертельный удар раненной ею дичи, чтобы я не валялся в пыли полуживой.

— О ты, потерявший сердце! — ответила чернокожая. — Хотя твоя душа попала в тенета благоухающих локонов этой розоликой красавицы, а твой разум улетел, словно лепестки розы от осеннего ветра, я советую тебе скорее выбраться из этой пучины на спасительный берег и вырвать из сердца побег любви, пока он не пустил корни, ибо эта сделка не принесет тебе никакой прибыли, — только головы лишишься. Ведь это блистающая звезда на небе красоты, розовый куст на лужайке целомудрия, кипарис в саду добродетели. Зовут ее Гоухар, что значит жемчужина, и она, словно жемчужина в раковине, чиста от скверны и грязи. Долгие ночи проводит она, словно вечно стоящий кипарис, в молитвах, не смыкая глаз, подобно сияющей всю ночь луне. Ее отец — ученейший богослов, потомок славного рода праведников. Он пренебрег всеми мирскими благами и высоко поднял знамя божественного познания, он благороден, словно лилия и кипарис, вкушает напиток поклонения богу и давно, облачившись в рубище святых мужей, испепелен огнем подлинной любви [143]. Добиваться любви такой непорочной и святой девушки, на которую даже солнце и луна не смеют взирать дерзким оком, все равно что подрубить топором корень своей жизни. Откажись от этой несбыточной мечты и беги прочь, обгоняя ветер, довольствуясь тем, что вдохнул ее благоухание. Ведь мудрецы не станут мерить лунные лучи, прозорливые мужи не будут взвешивать на ладони ветер. Но птица страсти Хасана стала резвиться в пыли, и он ответил:

— Да воздаст тебе Аллах добром в обоих мирах. Ты отнеслась ко мне милостиво и указала путь к спасению. Но что поделаешь, я по собственной воле вышел на это ристалище, где познается мужество, сам попал в тенета беды, изведал, что такое любовь и страсть, порвал с добром и злом мира, удалился от благородных и низких людей нашего времени, словно лилия… Но судьба вдруг схватила меня за ворот и приволокла к возлюбленной, заковала в цепи любви и накинула на шею петлю страсти. Теперь я сам не знаю, что жизнь и что смерть, радость и горе. Мне известно одно — пока этот розовый лик будет скрыт от моих плачущих глаз, мое бренное тело будет томиться в разлуке. Как же мне расстаться с любимой, пока я жив? Ради бога, сжалься над этим грешным телом, в котором загорелось пламя страсти, плесни на него водой милости.

— О ты, лишившийся сердца! — отвечала рабыня. — Для твоего исцеления есть только одно средство — на несколько дней покинуть порог возлюбленной и предаться молитвам. Хотя ты посеял в сердце семена любви к кумиру, притворись, что это поклонение богу. Ее отец, увидев тебя в таком состоянии, сочтет тебя человеком достойным и полюбит. Быть может, так ты сможешь добиться цели.

По совету старой невольницы Хасан расстелил под ивой молитвенный коврик, уселся на него и, подобно Меджнуну, ожидающему Лейли, начал славить Аллаха. Через несколько дней он стал тоньше нити от поста и все время возносил молитвы богу, распластавшись во прахе.