Средневековая литература - Два ларца, бирюзовый и нефритовый Страница 5

И наоборот, примерно наказанный шарлатан заставит задуматься тех, кто вознамерился обогатиться любым способом. Иск У Цяо можно рассматривать как подобающий повод вступиться за чистоту нравов во всей Срединной империи.

Какого рода обвинение можно предъявить Дэну? В государстве, знающем, что такое закон, – никакого. Понятно, что варвары, живущие где-нибудь на берегах Меконга, нашли бы повод для расправы с незадачливым торговцем. Ведь там принято за каждым камнем, сорвавшимся со скалы, видеть происки злого колдуна, за каждым недугом усматривать козни врага, наславшего порчу. Но в нашем цивилизованном мире существуют установленные законы, согласно которым никто не может быть осужден без установления его личной вины.

В действиях Дэна нет ни злого умысла, ни преступной неосторожности: ведь свойства продаваемого им товара не находились во власти человека – думать иначе мог лишь неразумный ребенок. Привлечение к ответственности торговца Дэна, продавшего амулет, ничем не отличалось бы от преследования гадателя, чье предсказание не сбылось. В конце концов можно дойти до того, чтобы предъявить иск поэту, книгу которого мы купили, но стихи не доставили нам удовольствия. Сын несчастного У Дэ был, конечно же, охвачен горем, но все же ему следовало бы помнить, что свиток, на котором записан вердикт правосудия, это не шарфик для утирания слез.

Пожалуй, даже Дэн Четвертый мог бы доказать, что он продал именно тот товар, что и обещал, и амулет подействовал в соответствии с указанным предназначением. Ведь У купил «талисман, отвращающий болезнь», никто и не говорил ему, что купленный талисман предотвращает смерть. В каком-то смысле талисман сделал свое дело – он избавил от недуга и сразу предоставил место смерти, справиться с которой не в силах никто. Понятно, что этот пример торговец вряд ли стал бы использовать в качестве рекламы своего товара, но его аргументы были бы в любом случае лучше обоснованы, чем доводы У Цяо, подавшего иск.

В связи с задачей возникают также два попутных соображения. Во-первых, совершенно непонятны причины уважения горожан к У Дэ. Судя по всему, этот «почтенный человек» был непроходимо глуп – неудивительно, что воспитать своего сына в духе здравого смысла он не смог.

Во-вторых, вызывает сомнение профессиональная пригодность судьи, принявшего иск к рассмотрению. Возможно, что Дэн и был виновен в нарушении каких-то правил торговли, но, увязав продажу талисмана со смертью У Дэ, судья продемонстрировал бы лишь свою неподготовленность к исправлению столь высокой должности.

9. Во сне и наяву

Однажды Фу Цзю из Далянга, ничем особенным ранее не отличавшийся, заснул во время дружеской пирушки. Гости, отпустив в его адрес несколько шуток, продолжали свое веселое времяпрепровождение. Через некоторое время Фу Цзю открыл глаза, поднялся с циновки, подошел к столу и взял в руки цитру. Не обращая внимания на вопросы присутствующих, словно не слыша их, Фу заиграл на цитре. Он играл около часа, продемонстрировав уверенное владение инструментом. Затем Фу Цзю положил цитру, вернулся на ложе и закрыл глаза, так никому и не сказав ни слова, не ответив ни на один вопрос.

Проснувшись утром, Фу Цзю ничего не мог вспомнить. Он решил, что его разыгрывают, поскольку никогда в жизни он не играл на цитре и вообще был равнодушен к музыке. Не прошло и недели, как подобный случай повторился. Вскоре выяснилось, что, вставая во сне и не просыпаясь, Фу способен сносно вышивать бисером, клеить затейливые фонарики из цветной бумаги и выполнять упражнения гун ба не хуже цирковых акробатов. Ничего из этого в состоянии обычного бодрствования он повторить не мог.

Немудрено, что слава Фу Цзю распространилась далеко за пределы Далянга. Посещавшие город видные сановники и богатые купцы считали своим долгом познакомиться и поговорить с удивительным человеком; многие при этом становились свидетелями его необыкновенного дара. Но и обретя известность, Фу не приобрел никакой заносчивости, соглашаясь встретиться с каждым, кто того пожелает.

Как-то раз в Далянг приехал по своим делам славящийся мудростью Сыма Гун. Фу Цзю был готов с ним побеседовать, но Гун не проявил к встрече никакого интереса и покинул город, так и не повидавшись с обладателем необычайных способностей.

ТРЕБУЕТСЯ ответить на два вопроса. Существуют ли объяснения случая Фу Цзю? И второй вопрос: почему Сыма Гун поступил так, как он поступил?

Ответ на первый вопрос мог бы получить Сыма Гун, если бы проявил заинтересованность и побеседовал с Фу. На второй вопрос могу ответить и я. Сыма Гу н и поныне славится как великий мудрец и учитель, по свидетельствам современников, не обошла его стороной и прижизненная слава. Однако мы знаем также, что поделиться этим достоянием с кем-то другим потруднее, чем поделиться имуществом. Нелегко допустить, что в мире есть еще кто-то, вызывающий не меньший интерес, чем твоя собственная персона. Вот мудрецы в Поднебесной и ревнуют друг друга куда больше, чем жены в императорском гареме, вот и совершают они по отношению друг к другу не объяснимые ничем, кроме ревности, поступки. А потом их ученики и последователи гадают (гадают и по сей день): какая такая мудрость была проявлена в каждом отдельном случае?

Необычные дарования господина Фу действительно способны вызвать интерес, но не столько сами по себе, сколько в качестве отражения умонастроений в Поднебесной. Ведь слава лунатика, гуляющего ночью по крышам, выходит за пределы города не во всякие времена, а только в эпоху кризиса и упадка. В лучшие времена такая слава не покидает пределов семьи.

Рациональные причины, объясняющие действия Фу Цзю во сне, несомненно, существуют. Различные авторы в своих сочинениях трактуют их по-разному: недавно любознательный монах из Чженьчжу собрал многочисленные точки зрения в отдельный, чрезвычайно объемистый свиток. Намного меньше известно о том, что вообще происходит с человеком во сне – с обычным человеком, который засыпает и, не играя на цитре, просто погружается в забвение, подобное небытию. А потом, просыпаясь, воссоединяется с самим собой вчерашним как ни в чем не бывало: все умения и знания, все образы души дожидались возвращения знающего и сразу же опознали его после долгих странствий, в которых они не участвовали. Воистину удивительно, что никто этому не удивляется, предпочитая пересказывать истории про лунатиков и соревнуясь в перечислении различных казусов. Между тем, если бы удалось разрешить загадку сна как такового, то и случай Фу Цзю разрешился бы сам собой.

Человек, замечающий отклонения и не обращающий внимание на естественный ход вещей [дао], подобен ребенку, зачарованно трогающему яркие застежки на халате волшебника. Все наперебой восхищаются удивительными способностями йогов, чаньских наставников и монахов-отшельников. Нет недостатка в юношах, желающих им уподобиться и готовых потратить на это свои лучшие годы. Говорят, что отшельники, прошедшие путь ученичества в горах Куньлуня, способны провести ночь на снегу без всякой одежды и не замерзнуть. Могут они и часами сидеть под палящим солнцем, ибо способны усилием воли понижать температуру тела. И они сами, и окружающие считают это величайшим достижением, ради обретения которого не жалко и всей жизни.

Но вот простой смертный сидит на террасе в обычном трактире и пьет чай. Он страдает от духоты и жаждет прохлады. Поскольку бедолага не прошел выучки в горах Куньлуня, ему остается только позвать слугу, чтобы тот принес опахало. Слуга приносит опахало, обмахивает посетителя, и тот забывает о духоте. Посетитель в каком-то смысле добился того же результата, что и аскет, не потратив пяти лет на обучение «искусству прохлады». Кроме того, поскольку он освобожден от напряжения воли, он может в это время размышлять о музыке, наслаждаться вкусом чая, вести содержательную беседу. Разве этот дар, имеющийся в распоряжении каждого человека, не достоин большего удивления? Достаточно всего лишь сказать: «Принеси мне опахало» – и наступит чудо понимания, а вслед за ним отступит духота.

Воспользовавшись чудом понимания, уместно вновь обратиться к случаю Фу Цзю. Итак, Фу, не просыпаясь, играет на цитре и играет сносно. Но все же, если мы захотим послушать музыку – именно как музыку, а не как трюк, – мы придем не к Фу Цзю, а дождемся выступления признанного мастера игры. Мастер возьмет инструмент в руки, будучи в здравом уме и в ясном сознании, – что же, разве из-за этого его искусство достойно меньшего восхищения?

В свитках столетней давности можно найти описания разных занятных случаев. Та м упоминается, например, о человеке, который мог рисовать, держа кисточку между пальцами ноги; говорится, что нарисованные им орхидеи были «очень похожи». В том, что цветы этого редкостного умельца были похожи на цветы, сомнений нет, однако любуемся мы не ими, а творениями мастеров, державших кисть в руке и рисовавших сердцем.