Предания об услышанных мольбах - Ван Янь-сю Страница 6

Сборник Тан Линя (?600—659) «Загробное воздаяние» сохранился полностью: в ряде рукописей, в основном хранящихся в японских монастырях и храмах, расхождения довольно незначительны. Пятьдесят семь сюжетов, снабженных авторским предисловием, по-видимому, и составляли содержание оригинала, датируемого между 653—655 гг. В предисловии к сборнику Тан Линь определяет себя в литературные последователи авторов буддийских сяошо, что, по видимости, служит прочным основанием для отнесения «Загробного воздаяния» к жанру короткого рассказа. Между тем сам памятник, датируемый серединой VII в., принадлежит к иной литературной эпохе, предваряющей появление танской новеллы чуаньци. Приходится согласиться, что появление некоторых рассказов этого сборника в ряде современных изданий танских новелл чуаньци выглядит вполне уместным и по меньшей мере не портит общей картины.

Тан Линь принадлежал к знатному роду, представители которого занимали высокие должности по гражданскому и военному ведомствам при Северных династиях и империи Суй. В ближайшей родне по отцовской и материнской линиям были высокопоставленные чиновники, совмещавшие свои служебные обязанности с буддийской конфессиональной принадлежностью, что, вероятно, являлось общим правилом при династиях Суй и начале Тан. Автор «Загробного воздаяния» начинал карьеру в 618—626 гг. на службе у наследника престола, а восхождение по служебной лестнице завершил при танском Гао-цзу (650— 684), побывав на высших постах империи: министра финансов, главы высшей судебной палаты, а затем военного и гражданского ведомств. В год завершения сборника Тан Линь занимал пост главы министерства чинов. Личность автора, точнее сказать, его служебное положение, обилие персонажей-чиновников и казенных учреждений в обоих мирах, а также полное преобладание информантов из чиновного сословия (заметим, весьма высокого ранга) создают особую атмосферу «бюрократического» буддизма сборника. Следует предположить, что и в исторической реальности династий Суй — первых десятилетий Тан закон Будды глубоко внедрился в высшие эшелоны бюрократической китайской системы.

* * *

Коллекция буддийских историй неоднородна по своему составу. При внимательном прочтении в ней обнаруживается по меньшей мере четыре крупных сюжетных блока или типа сюжетов. Кратко представим каждый из них.

I. Моления бодхисаттве Авалокитешваре

Бодхисаттва Авалокитешвара претерпевает на китайской почве ряд существенных превращений. Суть таких превращений не сводится лишь к тому своего рода лингвистическому казусу, который случился с самим именем бодхисаттвы: Авалокитешвара, или Владыка всепрозревающий, приобретает китайское имя Гуаньшиинь, т. е. Внемлющий зову мира. Многим значительнее оказались изменения, происшедшие в самом существе культа Авалокитешвары. По мере распространения Махаяны, проповедующей культ спасителей всего сущего — бодхисаттв, Авалокитешвара-Гуаньшиинь занимает едва ли не главенствующее положение в пантеоне популярного китайского буддизма, становится своего рода патроном буддийской паствы Китая. Едва ли не каждый третий сюжет буддийских сяошо посвящается бодхисаттве Гуаньшииню.

Принято считать, что изначально, т. е. в ранней Махаяне, наряду с Манчжушри, олицетворявшим мудрость Будды, Авалокитешвара персонифицировал милосердие Высокочтимого. В качестве бодхисаттвы Милосердия он и культивировался в китайском простонародном буддизме, со временем вобрав в себя свойства, присущие другим бодхисаттвам. Более других традиций, связанных с Авалокитешварой, известна та, что восходит к двадцать пятой главе «Лотосовой сутры», выделившейся затем в отдельное сочинение под названием «Авалокитешвара-сутра» («Гуаньшиинь цзин»). Здесь Авалокитешвара наделяется титулом «Саммантамукха», что означает «Всевидящий», и исполняет святую миссию — повсеместно и в любом обличье воплощать себя в миру для спасения людей от несчастий, в частности, от меча и кандалов, огня и водной стихии, от злых духов и болезней. Там же провозглашается то качество Авалокитешвары, которое в позднейшем китайском буддизме становится доминирующим: способность даровать мужское потомство, с чем, вероятно, и связана последующая феминизация бодхисаттвы. Отмечается, что начиная с VII—VIII вв. наряду с мужским в иконографии встречается и женское изображение Авалокитешвары, которое затем становится преобладающим. В сюжетном ряду буддийских сяошо Авалокитешвара-Гуаньшиинь предстает все еще в исконном мужском обличье.

Сюжеты, посвященные бодхисаттве, отличаются предельной простотой и незатейливостью. Обычная схема сводится к тому, что в критической ситуации (канонический набор ситуаций детализируется и несколько расширяется: спасение от огня, воды, злых демонов, меча, оков, бандитов, диких животных, а также дарование сыновей, указание пути заблудившимся, доставление домой из дальних мест, исцеление болезней) страждущий возносит молитвы к Гуаньшииню, и бодхисаттва дарует ему избавление. Милосердие бодхисаттвы поистине беспредельно. Гуаньшиинь олицетворяет для мирянина реальные сиюминутные блага, исходящие от закона Будды и доступные только его приверженцам.

II. Жития

Этот обширный класс сюжетов повествует о буддийских монахах и монахинях, подвижниках и подвижницах. Лишь немногие из этих сюжетов соблюдают (точнее сказать, имитируют) форму развернутой биографии, описывающей жизненный путь исторического деятеля на всем его протяжении или в значительной части (скажем, период жизни, проведенный чужестранцем-миссионером в Китае). Большинство здесь составляют сюжеты, запечатлевшие отдельное событие (в общем случае одно, реже два или три) из жизни монаха или монахини. В любом случае эти сюжеты сообщают нам весьма немногие достоверные сведения, но позволяют соприкоснуться с бытующими среди мирян популярными представлениями об идеальном буддийском подвижнике и содержании его деятельности.

Помимо житийных сюжетов буддийских сяошо в Китае существовала обширная литература исторических биографий, принадлежащая традиции высокого ученого буддизма. Эти биографии — по преимуществу строго исторического содержания — полны сведений о деятельности монахов главным образом на поприще буддийской книжности, будь то перевод, толкование, заучивание, декламация буддийских сочинений и т. д.[7] Попадая в контекст буддийского короткого рассказа, образы тех же исторических деятелей (скажем, Хуэй-юаня, Гунавармана, Дхармаракши, Чжи Дуня и др.) приобретают отчетливые житийные свойства. Сюжеты буддийских сяошо сводятся к описанию необычайных происшествий, разного рода чудес, вызванных или сотворенных усилиями подвижника. Здесь образ подвижника неизбежно приобретает столь импонирующие народному сознанию черты заклинателя, мага, кудесника и чудотворца, запечатлевает представления о буддийском монахе, широко бытующие (а быть может, культивируемые) в среде буддистов-мирян, простого люда. Мирскому сознанию импонирует та миссия покровителя и народного избавителя, которую в сюжетах, связанных с вызыванием дождя, чудесным исцелением, предотвращением бедствий, возлагает на себя буддийский подвижник. Вместе с тем тенденция к обожествлению буддийского подвижника причудливо уживается в этом сознании с противоположной тенденцией «омирщения», о чем свидетельствуют нередкие сцены мучений нерадивых монахов в аду. Духовный наставник и предводитель паствы, в роли которого выступает буддийский монах, обязан во всех отношениях соответствовать своему исключительному положению, иначе народная ментальность ниспровергает и жестко порицает своего былого кумира. Заметим, впрочем, что инвективы по адресу нерадивых буддийских подвижников содержатся вовсе не в житиях, выдержанных в привычных панегирических тонах, а в следующем классе сюжетов буддийских сяошо.

III. Хожения в потусторонний мир

Этот класс сюжетов, так же как и предыдущий, находит свой весьма близкий аналог в популярной литературе средневекового христианства — жанре «загробных видений».