Собрание старых и новых песен Японии - Антология Страница 6

Скрытый смысл кода выявляется сегодня при прочтении в старой орфографии и старом произношении. Разумеется, стихотворения свитка – всего лишь разновидность поэтической игры и не отличаются лирической глубиной.

Большая часть признанных шедевров лирики «Кокинвакасю» сосредоточена в разделах «сезонных» песен и «Песен любви». Здесь же наиболее ярко раскрывается и замысел составителей, стремившихся к созданию поэтических «сюит» и «симфоний». Все времена года представлены пятистишиями в плавном поступательном развитии: начало сезона, его разгар, окончание и переход к следующему. Каждое стихотворение не только значимо само по себе, но и представляет неотъемлемую часть сезонного контекста, соотносится с предшествующими и последующими.

Так, в начале весеннего цикла, относящемся (по лунному календарю) к концу февраля – началу марта, природа еще только пробуждается от зимнего оцепенения:

В пору ранней весны

с веток дерева в снежном убранстве

льется трель соловья —

прилетел, как видно, проведать,

не цветы ли в саду белеют…

(Сосэй, № 6)

Образ снега постоянно присутствует в этих стихах, перекликаясь с образами первого вестника весны соловья и зацветающей сливы. Постепенно весна вступает в свои права:

Далеко-далеко

пусть ветер весенний разносит

аромат лепестков – чтоб к цветущей сливе близ дома

соловей отыскал дорогу!..

(Ки-но Томонори, № 13)

Затем следуют стихи о сборе первых «молодых трав» на лугу, об увядании сливы, о гусях, что улетают на север, вновь о пении соловья (японский соловей – угуису – поет и весной, и летом). Следует переход к главной весенней теме – цветению вишен (сакуры):

Вот и время пришло,

наконец распустились как будто

горной вишни цветы —

вдалеке по уступам горным

там и сям облака белеют…

(Ки-но Цураюки, № 59)

Воспевается весенняя дымка, что скрывает вишни по склонам гор, но в стихах уже слышится тревога: ведь скоро цветы увянут. Поэты заклинают ветер не трогать бело-розовые соцветия, но безжалостный горный вихрь не знает пощады:

Я в весенних горах

нашел пристанище на ночь —

и всю ночь напролет

в сновиденьях все так же кружились

лепестки отцветающих вишен…

(Ки-но Цураюки, № 117)

И вот вишня отцвела – настал черед лиловых гроздей глициний, желтых диких роз – ямабуки. Близится лето…

Из отдельных сюит «сезонных» циклов складывается величественная симфония времен года, вобравшая бесчисленные оттенки человеческих чувств.

В «Песнях любви» выдержать логическую последовательность значительно сложнее, но составители явно к этому стремятся, показывая постепенное нарастание от слабого, едва осознанного интереса к всепоглощающей страсти. В начале любовного цикла стихи посвящены в основном знакомству. Это завязка романа:

Разглядеть не могу,

хоть не вовсе сокрыты от взора

милой дамы черты,

что пленили бедное сердце, —

этот день проведу в томленье…

(Аривара-но Нарихира, № 476)

Но вот любовь овладела сердцем, заставляя забыть обо всем на свете. Она причиняет страдания, влечет к гибели:

Пусть погибну любя!

Не внемлет смятенное сердце

гулу грозных стремнин —

водам Ёсино, что в долину

пробиваются меж утесов…

(Неизвестный автор, № 492)

Звучит тема мучительной потайной любви, неразделенной любви, о которой нельзя поведать людям. Любовные грезы бессильны приблизить час свиданья:

Наяву ли, во сне,

днем и ночью, рассудку не внемля,

я тоскую о нем —

ах, куда подевать мне сердце,

чтоб забыть о милом навеки?!

(Неизвестный автор, № 570)

Наконец следует счастливая долгожданная встреча, воссоединение влюбленных, апофеоз страсти:

Долго встречи я ждал,

но вот эта ночь наступила.

Если б только петух

у Заставы Встреч – Оосака

никогда не пел на рассвете!..

(Неизвестный автор, № 634)

Но впереди неизбежное расставание, горечь разлуки, сожаления о кратком миге счастья, трепетное, тревожное ожидание новых встреч…

Разделы «Песни разлуки» и «Песни странствий» лишены стройности композиции, но и в них просматривается попытка так организовать расположение стихов, чтобы все вместе они могли намного больше поведать читателю, чем каждое в отдельности. За счет эффекта «со-творчества» составителям удается преодолеть неизбежную ограниченность жанра поэтической миниатюры, создав, по сути, новый жанр – «поэтическая сюита». В дальнейшем в японской поэзии при составлении книг прием создания тематических циклов из стихов разных авторов получит широкое распространение, а в антологиях трехстиший – хайку – станет единственным доминирующим принципом. Помимо эффекта «общего звучания», расположенные таким образом стихи приобретают и дополнительную самоценность. На фоне близких по теме миниатюр они как бы начинают играть новыми гранями: отчетливее выявляются богатство эвфонии, оригинальность тропов, определяется место стихотворения в ряду подобных, в Традиции.

Поэтические приемы

С точки зрения формы подавляющее большинство стихов «Кокинвакасю» представляет собой классическую танка – то есть поэтическую миниатюру из 31 слога в четком силлабическом размере 5–7–5–7–7 (изредка добавляется лишний слог). Дополняют картину четыре «длинные песни» (тёка) и три шестистишия (сэдока) – оба жанра ко времени составления «Кокинвакасю» фактически уже изжили себя. Тёка – стихотворение большого объема, часто повествовательное, в том же размере 5–7 с добавочной семисложной строкой в конце. Расцвет жанра тёка относится к началу VIII века, ко времени творчества великих поэтов «Манъёсю» Хитомаро, Акахито, Отомо-но Якамоти. Шестистишия сэдока вообще никогда не пользовались особой популярностью, являя собой некую модификацию танка в размере 5–7–7–5–7–7. Таким образом, хотя все три жанра условно можно отнести к вака, то есть к «японской песне», бесспорно доминирующим жанром в «Кокинвакасю», как и в последующих придворных антологиях, остается танка. Именно к пятистишию танка Цураюки в своем Предисловии прилагает понятие вака, подавая тем самым пример поэтам и комментаторам грядущих веков.

На взгляд европейского читателя, особенно знакомящегося со стихами в художественном переводе, все танка внешне похожи друг на друга. Действительно, тональность и образная канва во всех пятистишиях имеют много общего. Однако при более внимательном прочтении мы обнаружим различия, связанные в основном с датировкой того или иного поэтического пласта. К наиболее древнему слою поэзии относится значительная часть из вошедших в антологию 450 анонимных танка. Некоторые явно восходят к эпохе Нара, ко временам «Манъёсю», и дошли до составителей либо в старинных свитках, либо в форме народных песен, исполнявшихся под музыкальный аккомпанемент. К ним примыкают хронологически несколько танка,