Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири - Макамы Страница 7

Так в разговорах ночь протекала без сна, пока не зашла луна. Мрак раскинул над миром черный шатер, на глаза покрывало дремы простер. И вдруг мы за дверью услышали тихий звук, словно лай приглушенный[38], и чей-то настойчивый стук. Мы спросили:

— Кто у дверей? О пришелец ночной! Откликнись скорей!

И пришелец ответил:

Да будет этот дом благословенным,Да будет его благо неизменным!Стучится к вам ночной печальный путник,От холода и голода согбенный.Он долго брел, усталый, по дорогам,Собрав на платье пыль со всей вселенной.Как месяц молодой, он худ и бледен,У вас он просит помощи смиренно.В обитель вашу сердцем он стремился,Надеясь здесь найти приют блаженный.Впустите гостя, что доволен малым,Ему любые крохи — дар бесценный.Назавтра он уйдет своей дорогойИ будет славить дом благословенный.

Сказал аль-Харис ибн Хаммам:

— Мы пленились красноречием гостя, зашедшего к нам ненароком, и поняли: вслед за этой молнией ливень польется потоком. Мы дверь поспешно растворили во тьму:

— Добро пожаловать! — сказали ему. И слуге закричали:

— Не зевай! Все, что есть съестного, скорей подавай!

Гость сказал:

— Клянусь милосердным[39], кто вывел меня на верный путь, — к яствам руку я не решусь протянуть, пока не уверюсь, что трапезой вас не отяготил, за стол насильно не посадил. Ведь часто пища приносит вред, коль в еде и питье потребности нет. Если поздний гость принуждает хозяина есть, от такого гостя мучений не счесть, и особенно отвратителен тот, чей приход хозяина к болезни ведет! Ведь недаром пословица гласит (та, что зрение людям беречь велит): «Когда не хочешь слепым оказаться, от ночной еды спеши отказаться, разве что голод тебя истомит и сладостный сон от тебя убежит».

Говорит рассказчик:

— Наши мысли он словно бы прочитал, в сердце наших желаний стрелою из лука попал, и мы восхвалили его за добрый нрав, просьбу выполнить свято пообещав. Слуга притащил, что собрать он наскоро мог, и перед нами светильник зажег. Тут я Абу Зейда в пришельце ночном узнал и моим собеседникам сразу сказал:

— На гостя нам повезло, друзья, упустить такую добычу нельзя! Если ночное погасло светило, то светило поэзии дом озарило. Если луна небесная скрылась, то луна красноречия пред нами явилась!

И мои друзья воспрянули духом тотчас, покрывало дремоты поспешно стряхнули с глаз, и вновь раздули веселья погасший костер, и вновь развернули остроумных шуток ковер.

А руки нашего гостя проворно летали от блюда к блюду, слуга едва успевал убирать пустую посуду. Когда Абу Зейд насытился, я сказал ему:

— Подари нам скорей какую-нибудь диковину из дивных твоих речей.

Он ответил:

— Столько я дивного повидал, что самым зорким не снилось; о таких напастях, что я испытал, ни в каких историях не говорилось. Но дело самое удивительное этой ночью со мною случилось.

Мы попросили рассказать, что за диво ему довелось увидать. И услышали:

— Дальних странствий стрела в эту землю случайно меня занесла. Жалкий, голодный, я был от близких далек, и, как сердце матери Мусы, пустым[40] был мой кошелек. Я устал, измучился, но, когда опустилась тьма, я решил обойти чужие дома: авось меня кто-нибудь приютит, авось хоть лепешкой угостит.

Но судьба неожиданностей полна, матерью случая недаром зовется она. Голод, словно погонщик, гнал меня местностью незнакомой, пока не остановил у дверей какого-то дома. Желая души хозяев привлечь, я сказал для них такую речь:

Да сохранит ваш дом Аллах,Удачей одарит в делах!Голодный путник у дверей,Измученный, он ждет впотьмах.Давно забыл он пищи вкус,Едва стоит он на нотах,Приюта нет ему нигде,И темнота наводит страх.О, как найти покой и кровВ сих благоденственных местах,Оазис светлый, чтоб войтиТуда с улыбкой на устах?

Говорит Абу Зейд:

— Вдруг маленький мальчик из дома вышел на зов, в детской рубашке без рукавов, и сказал:

Клянусь я тем, кто Каабу основал[41],Кто нам гостеприимство завещал,Нежданный гость найдет у нас в домуЛишь слово дружбы да ночной привал.Подаст ли гостью угощенье тот,Кто сам уж ночь от голода не спал,Кто сам не знает, как добыть еды?Поверь, пришелец, правду я сказал!

Я ответил:

— Ничего хорошего гость для себя не найдет, коли хозяин с бедностью дружбу ведет. Однако, мой мальчик, своим остроумием ты меня сумел покорить, поэтому я хочу имя твое спросить.

И мальчик ответил:

— Зовут меня Зейд, я родился в оазисе Фейд. Родичи матери, бедуины из племени Абс, в этот город со мною приехали только сейчас.

Я попросил его:

— Расскажи о себе, да будет Аллах благосклонен к твоей судьбе.

Мальчик сказал:

— Барра — «Благочестивица» — так зовут мою мать — женщина честная, добрая, имени своему под стать, — рассказала мне, что взял ее в жены некто из племени Гассан; человек этот был из Серуджа родом и имел там высокий сан; говорили люди, что острый ум ему был Аллахом дан. Мою мать он покинул накануне самых родов, уехал тайно — и был таков. И какая земля его скрывает, жив он или нет — кто ж теперь знает.

Сказал Абу Зейд:

— У меня никаких не осталось сомнений: это сын родной стоит предо мной! Но я не посмел ему признаться — жалкий бедняк с пустою мошной. Я ушел, а сердце мое разрывалось, и слезами глаза мои заливались. Случалось вам, люди рассудительные, слышать что-нибудь более удивительное?

Мы сказали:

— Клянемся жизнью пророка, нам подобного слышать не приходилось!

Он ответил:

— Тогда запишите скорее, чтоб в недрах истории все сохранилось, и то, что я рассказал, хорошенько запомните сами: ведь такие случайности не часты под небесами!

Тут же мы принесли чернильницу и заострили калам[42] и записали эту историю согласно его словам. Нам выведать мысли его захотелось, и мы попросили:

— Скажи нам, как ты думаешь соединиться с неожиданно найденным сыном?

Он сказал:

— Что карман мой отяжелит, воспитание сына мне облегчит.

Мы обещали Абу Зейду:

— Поможем тебе чем богаты. Как ты думаешь, будет достаточно для этого суммы зеката[43]?

Абу Зейд воскликнул:

— Подобной суммой пренебрегает только безумный!

Говорит рассказчик:

— И каждый долю ему уделил, своею подписью бумагу скрепил. Друзей он за щедрость благодарил, многословной хвалою всех восхвалил. Слишком пышной нам показалась хвала: ведь слишком скромной наша помощь была. Но тут он стал перед нами ткать такие пестрые узоры рассказов, что даже йеменские плащи перед ними поблекли бы сразу.

Так в спокойной беседе, за часом час, ночь прошла незаметно для нас. Вот уже небеса на востоке светлеют и черные локоны ночи седеют. Вот уже разорван плотного мрака покров и сияющий солнечный диск появиться готов. Тут резвой газелью Абу Зейд вскочил и меня за собой потащил:

— Чем раньше возьмемся за дело — тем лучше, поскорее деньги получим. А то уж я тоской изошел: ведь сына нашел я — и словно бы не нашел!

Я пошел с Абу Зейдом и чем мог помогал: указывал путь и советы ему давал. Наконец деньги звонко в кармане его зазвенели, и морщины лица его просветлели. Он воскликнул:

— Достойны прекрасной награды труды твоих неустанных ног, но Аллах наградит тебя лучше, чем я наградить бы мог.

Я сказал:

— Разреши, я отправлюсь с тобой и буду при вашей встрече: я хочу на отпрыска твоего посмотреть и послушать его разумные речи.

И тут обманщик расхохотался до слез и стихи в ответ произнес:

Мой доверчивый друг, я и сам не пойму,Как рассказу поверили вы моему,Полноводной рекою признали миражИ несметной казною — пустую суму.Нет жены у меня из оазиса Фейд,Нету Зейда, хоть я и зовусь по нему[44], —Только выдумки хитрые есть у меня,В них не следовал я никогда никому.Сам аль-Асмаи[45] хитростей этих не знал,Недоступны они аль-Кумейта[46] уму.Я использую их, чтобы жить — не тужить,Захочу — и любую добычу возьму.А без них я остался бы беден и сир,Прозябал бы в холодном и тесном дому.Если я провинился — прости уж меня,Я охотно твое порицанье приму.

И ушел Абу Зейд, кивнув на прощанье мне, и оставил сердце мое в огне.

Перевод А. Долининой

Мерагская макама

(шестая)

Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:

— Однажды в Мераге[47] в диван[48] к писцам я зашел, где собранье любителей слова нашел. Знатоки красноречья сидели кружком и увлеченно вели речь о том, что писатели нынче писать не умеют, ничего в острословье не разумеют, что бразды красноречья еле держат в руках, по бездорожью блуждают впотьмах, а если стремятся прямую дорогу найти, то лишь топчут древних поэтов пути.