Одинокая луна в Сарасина. Японские лирические дневники - Дочь Сугавара-но Такасуэ Страница 9

я даже не помню, как мы переходили через перевал Сая-но Накаяма[22]. Я была так плоха, что на берегу реки Тэнтю[23] для меня устроили временное пристанище, где я провела несколько дней, пока наконец не оправилась от болезни. Наступила настоящая зима, ветер с реки дул так свирепо, что не было сил это терпеть. В поисках переправы мы подошли туда, где должен был быть мост Хамана[24]. Когда мы шли из столицы к месту службы, то переходили по его неошкуренным чёрным брёвнам. Однако теперь от него не было видно и следа, и мы переправлялись на лодках. Плыли совсем недолго, ведь это бухта. А в открытом море бушевали высокие волны, и на пустынных прибрежных отмелях не было ничего, кроме сосновых перелесков, глядя сквозь которые чудилось, что прибой брызжет разноцветным хрусталём. И вправду казалось, будто «волны накрыли верхушки сосен», это было очень живописно.

После этого был мучительный подъём на холм Инохана[25] – и вот мы уже в стране Микава на побережье Гакаси[26]. Яцухаси, «восемь мостов», как оказалось, всего лишь название места, там нет ничего похожего на мосты, да и вообще не на что смотреть.

Во время ночёвки в горах Футамура хижину построили под большим деревом хурмы, и всю ночь сверху падали плоды, а наши люди их собирали.

Когда мы переходили через гору Миядзи[27], был уже на исходе десятый месяц, однако кленовые листья ещё не облетели и были в самой красивой поре.

Видно, бури здесь не бушуют,

На этой горе Миядзи

Алая клёнов листва

Не облетела ещё,

Пока…

Переправа Сикасуга на границе краёв Микава и Овари, поистине, заставляет усомниться, стоит ли ею воспользоваться[28], хоть слово «сикасуга» и означает «конечно» – очень забавно!

Когда мы двигались вдоль бухты Наруми в стране Овари[29], на глазах стал подниматься вечерний прилив. Остановиться на ночёвку было бы ни то, ни сё, и двигаться дальше было опасно, если прилив настигнет. И тогда мы побежали вперёд чуть не бегом и успели-таки пройти!

Миновав переправу Суномата, что находится на границе с краем Мино, мы пришли в Ногами[30]. Там опять явились бродячие артистки, они пели для нас весь вечер, а я с любовью вспоминала тех, что были в Асигара, и грустным думам не было конца.

Разбушевались снегопады, мело, и мы миновали заставу Фува и гору Ацуми[31], ничего не увидев интересного.

В краю Оми мы четыре или пять дней прожили в доме человека по имени Окинага[32].

У подножия горы Мицусака[33] мы изрядно претерпели: и день, и ночь шёл дождь вперемежку со снегом, казалось даже, что солнечный свет померк.

Оттуда мы двинулись дальше, и своим чередом миновали Инуками, Кандзаки, Ясу, Курумото[34]. И вот уже расстилалось во всю ширь озеро, и было так интересно разглядывать острова Надэсима, Тикубусима и другие[35]. Мост Сэта оказался разрушен, и переправа через озеро была нелёгкой.

* * *

После привала в Авадзу[36], второго числа двенадцатого месяца мы вошли в столицу. Следовало войти в город в тёмное время суток, и мы двинулись в час Обезьяны[37], а когда проходили заставу, то на склоне горы, над временным дощатым ограждением, мы увидели возвышающегося примерно на один дзё и шесть сяку Будду[38], сделанного пока ещё вчерне, так что лишь лицо его было различимо. Глядя на него издали, я думала – как печально выглядит этот Будда, воздвигнутый вдали от людей и безучастный ко всему, что его окружает! В тех краях, что мы оставили позади, я нигде, кроме заставы Киёми в Суруга, да этой последней заставы Аусака, не была так растрогана увиденным.

В полной темноте мы добрались до нашего дома, расположенного к западу от дворца Сандзё[39].

* * *

Усадьба наша была велика и неухожена, обширные мрачные заросли сада не уступали тем дебрям горных лесов, которые мы недавно миновали на своём пути, и уж совершенно не походило всё это на столицу.

Жизнь наша ещё не устоялась, во всём была неразбериха, но я только и думала: «Когда же? Скорей бы!» – и подступала к матери с просьбами: «Попроси у кого-нибудь повести, я хочу увидеть эти книги! Покажи мне моногатари!» И вот, мать написала письмо нашей родственнице, которая служила во дворце Сандзё, госпоже Эмон, и попросила её об этом. Та, кажется, удивилась, но была рада помочь и прислала мне в верхней половинке ящичка для туши превосходные брошюрованные тетради «соси»[40], пояснив при этом, что ей они достались от самой принцессы.

Вне себя от радости, я погрузилась в романы и не отрывалась от них день и ночь, но это было хорошо лишь для начала, мне хотелось ещё и ещё книг. Но кто же будет присылать их сюда, в усадьбу на окраине столицы, куда только-только поселились люди?

* * *

Моя мачеха прежде служила во дворце, но оставила столицу ради отца. Теперь же, по возвращении, всё пошло не так, как ей думалось, отношения её с отцом омрачились, и она сказала, что уедет.

Своего пятилетнего ребёнка и близких она тоже забрала. На прощание она сказала мне: «У тебя такое доброе сердце! Я никогда не смогу тебя забыть», – и добавила, указывая на большое сливовое дерево возле нашего дома: «Когда оно зацветёт, я вернусь». В душе я очень была к ней привязана, она мне нравилась, и я тайком всё время плакала о ней. Но вот и весна вернулась – когда же зацветёт слива? Она сказала, что приедет – приедет ли? Я ждала цветения, не сводя со сливы глаз. Вот уже все бутоны раскрылись – а от неё по-прежнему ни звука. В смятении я обломила цветущую ветку и послала ей со стихами:

Мне ждать по-прежнему

И обещанью верить?

Морозом тронутую сливу,

И ту весна не позабыла

Цветами одарить…

В ответ она прислала очаровательное стихотворение:

И всё же жди, поверив обещанью –

Под сливы сень

Придёт тобой нежданный,

Не клявшийся цветами

Гость иной.

В ту весну в мире было очень неспокойно, пришёл мор, и моя кормилица, на которую я с такой нежностью взирала при свете луны в Мацудзато, тоже умерла в первый