Джон Мильтон - Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец Страница 10

КНИГА ВТОРАЯ

Начинается совещание. Сатана вопрошает: не следует ли отважиться на новую битву для обретения утраченного Неба? Одни — за войну, другие — против. Принимается третье предложение, высказанное ранее Сатаной: убедиться в истинности пророчества или предания Небесного касательно некоего мира и нового рода существ, сходных с Ангелами или мало чем уступающих им; этот мир и существа должны быть сотворены к этому времени. Собрание в недоумении: кого послать в столь трудную разведку? Сатана, как верховный Вождь, решает предпринять сам и в одиночку рискованное странствие. Ему возглашают славу и рукоплещут. После завершения Совета все расходятся в разные стороны, к различным занятиям, сообразно наклонностям каждого, дабы скоротать время до возвращения Сатаны. Последний пускается в путь и достигает врат Геенны, обнаруживает, что они замкнуты и охраняемы. Стражи врат отворяют их по его велению. Пред ним простирается необъятная пучина меж Адом и Небесами; с великими трудами он преодолевает ее. Хаос, древний владыка этой пучины, указывает Сатане путь к желанному новосозданному миру. Наконец странник завидел вновь сотворенный мир.

На царском троне, затмевавшем блескСокровищниц Индийских и Ормузских[134]И расточительных восточных стран,Что осыпали варварских владыкАлмазами и перлами,[135] сиделВсех выше — Сатана; он вознесенНа пагубную эту высотуЗаслугами своими; вновь обрелВеличие, воспрянув из глубинОтчаянья; но ненасытный Дух,Достигнутым гнушаясь, жаждет вновьСразиться с Небом; опыт позабывПечальный, дерзновенные мечтыТак возвещает: «— Божества Небес!О Власти и Господства! Ни однаТюрьма не может мощь навек замкнутьБессмертную! Пусть мы побеждены,Низвергнуты, и все же НебесаУтраченными почитать не должно,И силы вековечные, восставИз этой бездны, явятся вдвойнеУвенчанными славой и грозней,Чем до паденья, твердость обретут,Повторного разгрома не страшась.По праву и закону Высших СферГлавенствуя, всеобщим утвержденИзбраньем, я отличьями в бояхИ совещаньях трон мой заслужил.Он бедствиями закреплен за мной,Дарованный мне вами добровольно,И незавидный. В Небе — высший рангС почетом высшим сопряжен; питатьК нему возможно зависть; но Вождю,Чье старшинство служить ему велитЩитом для вас и ставит в первый рядПротиву Громовержца, наградивНаигорчайшей долей вечных мук,Кто позавидует? Где выгод нетЖеланных, там отсутствует раздор.Никто не жаждет первенства в Аду,Никто свои страданья не сочтетСтоль малыми, чтоб добиваться бо́льшихИз честолюбья; потому союзТеснее наш, согласие прочней,Надежней верность, чем на Небесах.При этом перевесе мы вернемНаследье наше. Именно в бедеРассчитывать мы вправе на успех,Нас в счастье обманувший. Но какойИзбрать нам путь? Открытую войнуИль тайную? Вот основной вопрос.Обдумавший ответ — пусть говорит!»

Едва он смолк, державный царь Молох[136]Поднялся; изо всех бунтовщиковСильнейший и свирепейший, сугубоВзбешенный пораженьем. Он себяМнил силой богоравной и скорейСогласен был бы не существовать,Чем стать слабей. Надежду потерявНа равенство, утратил с нею страх,Геенну и Предвечного презрелИ нечто — хуже Ада, так воззвал:«— Стою за бой открытый! Не хвалюсьКоварством. Козни строить не мастак.Вольно хитрить, когда охота естьИ время. Не до хитрецов сейчас;Они, рассевшись, будут сеть плестиУловок, а несметные рядыВоинственных изгнанников НебесНеужто прозябать обреченыВ ярме постыдном, в вечной тьме тюрьмыТирана, царствующего затем,Что мы бездействуем? Нет! ОполчасьОгнями Ада, яростью борьбы,Неодолимо все проложим путьК высоким башням Неба; обратимВ оружье грозное снаряды пыток:Пусть на Его всесильный гром в ответГремит Геенна! Против молний мыНа Ангелов Его извергнем смрадИ черный пламень с той же силой; БожийПрестол зальем чудовищным огнемИ серой Пекла — тем, что Он для насНазначил. Но, быть может, смелый планВам не в подъем и даже мысль страшнаО взлете на такую крутизнуИ штурме неприступных вражьих стен?Но осознайте, ежели прошлоОцепененье от снотворных вод,Испитых вами в озере забвенья,Что наша суть природная, составЭфирный нас влечет в родную высь.Паденье Ангельскому естествуНесвойственно. Когда жестокий ВрагВисел над арьергардом наших войскРазбитых и, глумясь, в пучину гнал, —Кто не восчувствовал: как тяжело,Как трудно опускали нас крылаВ провалы Хаоса; зато взлетимСвободно. Вы боитесь? Если гневМогучего Противника опятьМы вызовем и Он, ожесточась,Измыслит средства, гибельней стократ,Чтоб нас добить, — чего страшиться здесь,В Геенне огненной? Что может бытьПрискорбней, чем, утратив благодать,Терпеть мученья, в бездне пресмыкаться,Где негасимый пламень вечно жжетРабов безжалостного Палача,Склоняющих угодливо хребтыПод пыткой, под карающим бичом?А если Он замучит нас вконец,Мы уничтожимся, исчезнем вовсе.Чего тогда бояться? ПочемуМы жмемся и Тирана разъяритьКолеблемся? Свирепо нашу плотьЭфирную Он обратит в ничто;Но разве, перестав существовать,Мы счастливей не будем? Разве впрокБессмертье истязуемым рабам?Но если Ангельское бытиеПресечь нельзя и наше естествоБожественно воистину, тогдаИ в худшем случае для страха нетОсновы. Прежний опыт подтвердил,Что Небо мы способны сотрясти,Вторгаясь непрерывно, и Престол,Хотя и неприступный, и самойСудьбою предназначенный ЦарюНебесному, тревожить. Пусть победаНемыслима, зато возможна месть!»

Он кончил, сдвинув брови; жгучий взорВзывал к отплате, к битве, что богамОдним под силу. Тут, насупротив,Поднялся Велиал; он кротким былИ человечным внешне; изо всехПрекраснейшим, которых НебесаУтратили, и с виду сотворенДля высшей славы и достойных дел,Но лжив и пуст, хоть речь его сладка,Подобно манне;[137] ловкий словоблудецЗа правду выдать мог любую ложь,Мог исказить любой совет благой,Столь мысли низменны его. Во злеИскусный, он ленив и празден былВ деяньях чести, но, умея слухПленять, красноречиво молвил так:

«— О Духи! Я стоял бы за войнуОткрытую, и ненависть мояНе меньше вашей. Но призыв к борьбеНемедленной меня разубедилОсобенно, надежду на успехСомнением зловещим омрачив.Возможно ли? Храбрец из храбрецов,Испытаннейший в битвах паладин,Совету собственному и мечуНе доверяя, мужество своеИсчезновеньем хочет утвердить,Небытием, отчаяньем; достичьНичтожества, жестоко отомстив!Но о какой здесь мести речь идет?Небесные твердыни — под охранойВооруженной стражи; их не взять.Отряды часто разбивают станУ края Бездны; с этих рубежейДозорные летят на темных крыльяхВ просторы царства Ночи, не страшасьВозможных стычек с нами. Если мы,Пробив дорогу силой, за собойВесь Тартар увлечем, чтоб свет НебесЗатмить, Великий Враг наш сохранитПрестол и впредь незыблемым; эфирПречистый омрачить нельзя ничем;Он без труда развеет пламя Ада.Недолгим будет наше торжество!Побеждены повторно, мы впадемВ бессильное отчаянье, — пределНадежды нашей; вынудим ЦаряПобедоносного излить сполнаСвой гнев и вовсе уничтожить нас.И в том спасенье? Скорбное, увы!Кто согласился бы средь горших мук,Терпя стократ несноснейшую боль,Мышление утратить, променятьСознание, способное постичь,Измерить вечность, — на небытие;Не двигаться, не чувствовать, уйтиВ несозданную Ночь и сгинуть в ней,В ее безмерном чреве? Если ж лучшеИсчезнуть нам — кто вправе утверждать;Посильно и желанно ли ВрагуПокончить с нами раз и навсегда?Сомнительно, чтоб Духов истребитьОн в силах был, но уж навернякаТого не возжелает! НеужелиВсезрящий стрелы гнева истощитМгновенно, по беспечности своейИ слабости, несдержанно вспылив,На пользу нам поступит невзначай,И жертвы, предназначенные ИмДля вечной кары, уничтожит сразу?«Чего мы ждем? — сторонники войныВзывают. — Мы обречены на казньБессрочную; проступок новый нашЕе не усугубит; пыток нетЖесточе!» — но спокойно мы сидимИ, при оружье, держим наш совет;Но это ль наихудшая беда?Когда, преследуемые ВрагомОжесточенным, падали в провалСтремглав под сокрушительной грозойРазящих молний, жалостно моляСпасения у бездны и в АдуИща убежища; когда в цепях,На серном озере, стенали мы,Не хуже ль было? Если дуновенье,Что эти горны страшные зажгло,[138]В семь раз мощней раздует, распалитДля нас предуготованный огонь,И притаившееся в вышинеВозмездье длань багровую опятьВооружит,[139] чтоб пуще нас терзать,И хляби ярости Господней вновьОтверзятся, и хлынет пламепадС Гееннских сводов, — жгучий, жидкий жупел,Обрушиться готовый каждый мигНа наши головы, — и что тогда?Пока мы рассуждаем о войнеПобедной, нас внезапный ураганОгнепалящий может разметатьПо скалам и к уступам пригвоздитьНа поношенье вихрям или вдругЗакованных, беспомощных швырнутьНа дно клокочущего моря; тамТерзаться будем мы обреченыБез меры, без надежды на пощаду,На милость, — неисчетные века.Тогда нам будет злее, чем теперь!Вот почему противлюсь я равноОткрытой ли войне, иль потайной.Ни хитростью, ни силой — с Ним ничемНе совладать. Кто может обманутьВсевидящее Око? И сейчасОн, с высоты, провидит нас насквозь,Над жалкими стремленьями смеясь,Настолько всемогущий, чтоб разбитьПротивников, настолько же премудрый,Чтоб замыслы развеять хитрецов.Неужто, Дети Неба, мы навекУнижены и попраны? УжельМы изгнаны, обречены в АдуВ цепях бессрочно маяться? Увы,По-моему, разумней нам сноситьСтраданья нынешние, чем навлечьНамного худшие. НеодолимНас тяготящий, горестный удел.Так неизбежный Рок определилИ воля Одержавшего победу.В страданьях и деяньях нам данаОдна и та же мера; прав закон,Сие установивший. Были б мыБлагоразумней, загодя обмысливСомнительный исход борьбы с такимПротивником. Смешон мне удалец,Пред боем — дерзкий, но, едва лишь мечЕму изменит в битве роковой, —Трепещущий последствий. Пытки, плен,Позор, изгнанье — все его страшит,Что Победитель бы ни присудил.Но это — наша доля; претерпетьЕе повинны мы. Быть может, гневПротивника высокого пройдетСо временем; мы так удалены,Что ежели Его не раздражить,Оставит нас в покое, обойдясьТеперешним возмездьем; жгучий жар,Не раздуваемый Его дыханьем,Пожалуй, ослабеет; наш составЭфирно-чистый переборет смрадТлетворный, или, с ним освоясь, мыЗловония не будем ощущать.Мы можем измениться, наконец,Так приспособиться, что здешний жарДля нас безвредным станет и легкоПереносимым, без малейших мук.Минует ужас нынешний, и тьмаКогда-нибудь рассеется! НиктоНе ведает: какие судьбы нам,Какие перемены и надеждыТечение грядущих дней сулит.Прискорбна участь наша, но ещеНе самая печальная; почестьЕе счастливой можно, и онаНе станет горше, если на себяМы сами злейших бед не навлечем!»

Так, якобы разумно, ВелиалНе мир — трусливый предлагал застой,Постыдное бездействие.[140] МаммонЗа ним взял слово: «— Если мы решимНачать войну, — позволено спросить:С каким расчетом? Низложить ЦаряНебес иль воротить свои права?Успех возможен, лишь когда СудьбойИзвечной будет править шаткий Случай,А Хаос — их великий спор судить.На низложенье — тщетно уповать,А посему и возвращенье правНедостижимо. Так чего же мыДостигнем в Небесах, не обретяПобеды? Предположим, Царь Небес,Смягчась, помилованье даровав,Заставит нас вторично присягнутьЕму в покорстве, — как же мы стоятьУничиженно будем перед НимИ прославлять Закон Его и Трон,Его Божественности петь хвалы,Притворно аллилуить, подчинясьНасилию, завистливо смотреть,Как властно восседает наш МонархНа Троне и душистые цветыС амврозией пред Алтарем ЕгоБлагоухают, — наши подношеньяХолопские! И в этом — наша честьНа Небе и блаженство: вечный срокВладыке ненавистному служить.Нет худшей доли! Так зачем желатьТого, чего вам силой — не достичь,А как подачку — сами не возьмем?Зачем позолоченной кабалыНам добиваться — даже в Небесах?В себе поищем блага. Станем житьПо-своему и для самих себя,Привольно, независимо, — пускайВ глубинах Преисподней. НикомуОтчета не давая, предпочтемСвободы бремя — легкому ярмуПрикрашенного раболепства. ЗдесьВоистину возвысимся, творяВеликое из малого. Мы вредНа пользу обернем; из бед и золСоставим счастье. Муки отстрадав,Преодолеем кару, и в Аду,При помощи терпенья и труда,К покою, к благоденствию придем.Страшит вас этот мрачный, мглистый мир?Но часто окружает Свой ПрестолВсевышний Царь клубами облаковГустых и сумрачных, не умаляяМонаршей славы, но величьем тьмыЕе венчая, и тогда гремятВ угрюмых тучах громы, испытуяСвое остервененье, НебесаГеенне уподобив. Разве мыНе можем перенять небесный свет,Как Победитель — наш Гееннский мрак?Сокровищ вдоволь здешняя юдоль, —И золота, и дорогих камней, —Таит в себе; достанет и у насУменья претворить их в чудесаВеликолепия; на больший блескИ Небо не способно. Между темСтрадание стихией нашей станет,А ныне жгущий, нестерпимый зной —Приятным; обратится наш составВ его состав; мы, с болью породнясь,Ее не будем вовсе ощущать.Итак, все доводы — за мир, за прочныйПравопорядок. Должно обсудить,Как нам спастись от настоящих бед,Но сообразно с тем: кто мы теперь,И где находимся, оставив мысльО мести, о войне. Вот мой совет.По сборищу, едва Маммон умолк,Пронесся ропот, словно из пещерВ утесах вырвался плененный гулПорывов шторма, что вздымал всю ночьМорскую глубь и лишь к зачину дняОхриплым посвистом навеял сонМатросам истомленным, чей баркасВ скалистой бухте после бури сталНа якорь. Так собранье зашумело,Рукоплеща Маммону. Всем пришлосьПо нраву предложенье мир хранить.Геенны горше демонов страшилВторой, подобный первому, поход.Меч Михаила[141] и Небесный громВнушали ужас. Духов привлеклоОдно желанье: основать в АдуИмперию,[142] которая с веками,При мудром управленье и труде,Могла бы Небесам противостать.Постигнув эти мысли, Вельзевул,Главнейший рангом после Сатаны,Вознесся властно, взором зал обвел;Казалось, поднялся опорный столпДержавы Адской: на его челе,О благе общем запечатленыЗаботы; строгие черты лицаЯвляли мудрость княжескую; онИ падший — был велик. Его плечаАтланта[143] бремена обширных царствМогли б снести. Он взглядом повелелСобранью замолчать и начал речьСредь полной тишины, ненарушимой,Как ночь, как воздух в знойный летний день.

«— Престолы, Власти, воинство Небес,Сыны эфира! Или мы должныЛишиться наших званий и наречьСебя Князьями Ада? Видно, так.Вы все за то, чтобы в Аду осестьИ государство мощное создать, —В мечтах, конечно, ибо Царь НебесУзилище нам уготовал в бездне,А не приют, куда не досягнетЕго рука, где неподвластны мыНебесному Верховному суду,Где против Трона горнего коватьКрамолу сможем вновь; наоборот!Он в ссылку нас отправил, чтоб в ярмеТомить неотвратимом, в кандалах,На каторге бессрочной, как рабов.Поверьте: наверху или внизу,Он — первый и последний Государь,Единый Самодержец; наш мятежЕго владений не приуменьшил,Напротив — Ад прибавил. Будет впредьОн здесь железным нас пасти жезлом,Как прежде пас на Небе — золотым.О мире и войне — к чему наш спор?Однажды мы, решившись на войну,Все потеряли. Мира не просилНикто, да и никто не предлагал.Какого мира вправе ждать рабыПлененные? Оковы, да тюрьма,Да кары произвольные. А мыЧто в силах предложить? Одну вражду,И ненависть, и яростный отпор,И месть, хоть медленную, но затоНеутомимо ищущую средствУбавить Триумфатору плодыЕго побед и радость отравитьОт созерцанья наших мук. НайдемВозможностей немало для борьбыПомимо новой, гибельной войныИ штурма неприятельских валов,Которым ни осада не страшна,Ни приступы, ни адовы набеги.Нельзя ли что полегче предпринять?Есть место некое (когда молва,Издревле сущая на Небесах,Неложно прорицает), мир другой,Счастливое жилище существа,Прозваньем — Человек; он должен бытьПримерно в это время сотворенИ сходен с нами, хоть не столь могущИ совершенен; и превыше всехСозданий Тем, кто правит в Эмпирее,Возлюблен. Так Господь провозгласилВ кругу богов, обетом подтвердивИ клятвою, потрясшей Небеса.Туда направим помыслы; узнаем,Что это за творенья, из какойСубстанции и чем одарены,В чем сила их и слабость, как вернейИх совратить, употребив обманИль принужденье. Путь на НебесаНам прегражден; Властитель там царит,Уверенный в могуществе своемНезыблемом. Быть может, новый мирНаходится на крайнем рубежеВладений царских и его охранаПоручена насельникам самим.Здесь, может быть, удастся учинитьНам кое-что: огнем пекельным сжечьМир новозданный или завладетьИм нераздельно, жителей изгнавБессильных, как с Небес изгнали нас.А если не изгоним, — привлечемНа нашу сторону; тогда их БогВрагом их станет; гневною рукой,В раскаянье, свои же истребитСозданья. Мы простое превзойдемОтмщение, блаженство умалив,Которое испытывает ОнОт бедствий ваших и к тому ещеВозрадуемся от Его смущенья,Когда увидит Он любимых чад,Стремглав летящих в Ад, чтоб разделитьМученья наши, и клянущих деньРожденья своего, в слезах, в тоскеО кратком счастье, сгинувшим навек,Подумайте: не стоит ли дерзнутьПопыткой, нежели коснеть во тьмеИ призрачные царства учреждать!»Так Вельзевул свой дьявольский советОтстаивал, предложенный вчернеВ начале совещанья Сатаной.Но кто ж иной, как зачинатель Зла,Столь темные дела измыслить мог:В зачатке погубить весь род людской,Смешать и Ад и Землю воединоИ славу Вседержителя попрать?Но прославленью вящему ТворцаИх заговор коварный послужил.

Собор Гееннский воодушевленОтважным предложением; в глазахБлеснула радость. Голосуют всеЗа дерзкий этот план, и Вельзевул,При общем одобренье, продолжал:«— Синод богов! Судили мудро выИ мудро завершили долгий спор,Под стать величью вашему, принявРешение великое; оно,Судьбе наперекор, подымет насИз бездны адской ближе к вышинеБылой, и нам удастся, может быть,К пределам лучезарным вознесясь,Ворваться в Небо, с помощью оружьяСоюзного, не то — сыскать приютВ благоприятной области иной,Где свет небес прекрасный озарятьНас ежедневно станет, где востокСияющий рассеет мрачность эту,И благовонный воздух, как бальзамЖивительный, ожоги исцелитОт едкого огня. Кого же мыПошлем разведать новозданный мир?Кто с этим справится? Какой смельчакСтопой скитальческой измерит безднуНеизмеримую, отыщет путьВ пространстве, без начала и конца,В тьме осязаемой?[144] Кого из насНад пропастью вселенской удержатьВозмогут неустанные крылаИ взмах за взмахом, продолжая лёт,В счастливый край гонца перенесут?Какая опытность, какая мощьЕму потребны? Как минует онГустую сеть отрядов и заставОхраны Ангельской вокруг Небес?Здесь надо осторожность проявитьОсобую; не меньшую — и намПри выборе посланца; ведь емуВверяем нашу общую судьбуС последнею надеждой заодно».Он, кончив, сел; пытливый взгляд вперилВ собрание: оспорят смелый план,Одобрят ли? Отважится ли ктоНа дерзкую попытку? Все молчат,Обдумывая, взвешивают риск,И с удивленьем каждый на лицеДругого тот же видит страх, что самИспытывает. Не нашлось героя,Средь первых удальцов Небесных битв,Который вызвался бы этот путьУжасный в одиночку одолеть.Тут Сатана, венчанный в этот мигНеоспоримой славой выше всех,В сознанье превосходства своегоИ с царственным величьем произнес:

«— Престолы эмпирейские, СыныНебес! По праву приутихли мы;Не страх, но опасенье нас гнететПо праву. Долог путь, безмерно тяжек,От Преисподней к свету. НерушимЗастенок наш; огнепалящий свод,Готовый жадно каждого пожрать,Девятикратно окружает нас.Врата из адаманта наверху[145]Надежно замкнуты, раскалены,И всякий выход ими прегражден.Тому, кто миновал бы их, грозитНочь невещественная, пустотаЗияющая; бездна, где смельчак,Решившийся пучину пересечь,Исчезнуть вовсе может, без следа.А если в некий мир он прилетитСохранно, в чуждый край, — что ждет его?Опасности, которые нельзяПредвидеть, коих трудно избежать.Но этого престола, о Князья,Достоин бы я не был, царский сан,Что с властью и величьем сопряжен,Не по заслугам бы стяжал, когдаПреграды и опасности меняМогли бы от попытки удержатьИсполнить нечто, признанное здесь,Для блага общего, необходимым.Приняв престол монарший и права,Неужто я, от сопричастных имОпасностей и славы откажусь?И то и это надлежит равноВластителю; чем выше он стоит,Тем больший воздают ему почет,Тем чаще испытанья, тем сложнейЗадачи, предстоящие Вождю.Вы, Силы мощные, гроза Небес,Хоть вы низвергнуты, займитесь домом,Ведь здесь — ваш дом на время. Вы должныУмерить злополучье, сделать АдОтчасти выносимым, если естьТакое средство или волшебство,Способное ослабить, облегчитьНевзгоды Преисподней; за ВрагомБессонным надо зорко наблюдать.А я пущусь в полет, за берегаБесформенного мрака, чтобы всехОсвободить. Попытку предпримуОдин; опасный этот шаг никтоСо мною не разделит!» Кончив речь,Монарх поднялся, наложив запретНа возраженья. Мудро он судил,Что, ободренные его примером,Другие полководцы захотятУчаствовать (предусмотрев отказ)В том, что недавно так страшило их,И с помощью отваги показной,Возвысившись в глазах собранья, статьЕго соперниками; без трудаЧесть раздобыть, которую ценойГеройских дел он должен обрести.Но голос повелительный ВождяНе меньше предприятья самогоВнушает ужас. Шумно все встают,Последуя Владыке; словно громРаскатисто вдали пророкотал.Почтительно склонясь пред Сатаной,В нем Бога величают, приравнявЦарю Небес; благодарят за то,Что он собою жертвовать готовДля блага общего. Не до концаЗаглохли добродетели у ДуховОтверженных, к стыду людей дурных,Кичащихся прекрасными на видПоступками, внушенными гордыней,И под личиной рвения к добру, —Тщеславной суетностью. После всехСомнений, совещаться перестав,Провозглашают славу Духи тьмыВластителю единственному. Так,Лишь только ветер северный уснет,Клубясь, густые тучи с гребней горПолзут, замглив приветный небосклон.Угрюмая стихия сыплет снегНа землю смутную, дожди струит,Но солнце, ввечеру, лучом прощальнымСквозь тучи улыбнется, и поляВнезапно воскресают; стаи птахЩебечут; блеют весело гурты,Холмы и долы оглашая вновь.О, срам людской! Согласие царитМеж бесов про́клятых, но человек, —Сознаньем обладающая тварь, —Чинит раздор с подобными себе;Хотя на милосердие НебесНадеяться он вправе и заветГосподний знает: вечный мир хранить, —Живет он в ненависти и вражде,Опустошают Землю племенаБезжалостными войнами, несяДруг другу истребленье, будто нет(Что, собственно, сплотить бы всех должно)У них врагов Гееннских, день и ночьГотовящих погибель для людей.

Собор Стигийский завершен. В порядкеРасходится блистательная знатьБесовская; меж ними — ВластелинИх наивысший, излучая мощь,Надменно шествует; казалось, онСпособен сам противостать Творцу,Один, как самодержца грозный санВ Аду ни с кем не делит, окружив,Из подражанья Богу, выход свойВеликолепьем царским и кольцомГорящих Серафимов, при оружьеИ с множеством хоругвей. Дан приказНемедля объявить, под гром фанфар,О принятом решенье и концеСовета. Приложив металл к устам,На все четыре стороны трубятЧетыре Херувима; вторят имГерольдов голоса, и далеко,По всем провалам бездны, эта вестьРазносится; несметные войскаВосторженно приветствуют ее.Затем, уже спокойней, ободрясьНадеждой ложной, Адские полкиНеспешно расстаются; их путиРазличны: каждый следует, кудаНаклонности влекут и грустный выбор,Где мнит найти покой от хмурых думИ тягостное время скоротатьДо возвращенья Сатаны.[146] ОдниСреди равнин, другие в вышине,Летают, соревнуясь меж собой,И в беге спорят, как во временаПифийских игр[147] и Олимпийских. ЗдесьУвлечены ристаньем колесниц,Там укрощают огненных коней,А тут — в шеренги строятся опять.На небосклоне так порой встаютВидения: две рати в облаках,Вещая войны гордым городам,Сражаются.[148] В побоище сперваВступают, с копьями наперевес,Наездники воздушные; потом,Перемешавшись в рукопашной схватке,Когорты рубятся; вся твердь в огнеОт ярого сверкания клинков.Иные Духи, как Тифон, взъярясь,Раскалывают горы, скалы в прахКрушат и мчатся, вихри оседлав;И Аду тяжко дикую гоньбуСнести. Так, победительный АлкидЭхалию покинул[149] и покровОтравленный на тело возложил;Несносную испытывая боль,Он сосны Фессалийские, в пылуНеистовства, с корнями вырывалИ в море, в глубину Эвбейских вод,С вершины Эты, Лихаса швырнул.Иные, кротче нравом, обрелиПриют в затишном доле; там поютРаспевом Ангельским, под звуки арф,О подвигах былых, о той беде,Что их постигла, и клянут судьбу,Поработившую свободный духСлучайностью и силою. ХотяПристрастны песни эти, но такойГармонией пленительной полны(Но разве может по-другому хорБессмертных петь?), что даже Ад умолкИ слушателям не мешал вниматьВосторженным. Другие, в стороне,Облюбовали для беседы холм(Умам — витийство, музыка — сердцамОтрадны), там раздумьям предались,Высоким помыслам: о Провиденье,Провиденье, о воле и судьбе —Судьбе предустановленной и волеСвободной, наконец, — о безусловномПрови́денье, плутая на путяхК разгадке; обсуждению ониПодвергли всестороннему: добро,И зло, блаженство счастья и страданьеКонечное, бесстрастие и страсть,Позор и славу, — праздных дум тщетаИ мудрость ложная![150] — но так моглиТоску и страх заклясть на краткий часВолшебным красноречьем, пробудитьНапрасные надежды и сердцаТройной броней терпения облечь.Еще другие, крупными сойдясьОтрядами, отважились разведатьЗловещий этот мир, дабы найтиУбежище помягче, и летятВдоль русел четырех Аидских рек,[151]Что в озеро пекучее несутПогибельные струи: Стикс — рекаВражды смертельной; скорбный Ахерон,Глубокий, черный; далее — Коцит,Наименованный за горький плач,Не молкнущий у покаянных водЕго унылых; наконец, потокНеистово кипящего огня, —Свирепый Флегетон. Вдали от нихБеззвучно и медлительно скользитРека забвенья Лета, развернувСвой влажный лабиринт. Кто изопьетЕе воды — забудет, кем он былИ кто он есть; забудет скорби все,Страданья, радости и наслажденья.За Летой простирается странаМорозов лютых, — дикий, мглистый край,Терзаемый бичами вечных бурьИ вихрей градоносных; этот град,Не тая, собирается в холмыОгромные, — подобия руинКаких-то древних зданий. Толща льдаИ снега здесь бездонна, словно топьСербонская,[152] меж Касием-горойИ Дамиатой, где уже не разТонули армии, а воздух здесьПронизывает стужей до костейИ словно пламя жжет. В урочный срокКогтями гарпий Фурии влекутПриговоренных грешников сюда.Виновные испытывают больСтократ сильней от резких перемен:Из пламени бросают их на льды,Чтоб выстудить эфирное тепло;И долго так лежат они, застыв,Мучительно-недвижные, покаОкоченеют; и в огонь опятьНесчастных возвращают. Взад-впередНад Летой перебрасывают их,Удвоив пытку тщетной маетой,Стремлением — хоть каплю зачерпнутьЖеланной влаги, что могла бы датьЗабвенье Адских мук. Они к водеПрипасть готовы, но преградой — Рок;Ужасная Медуза,[153] из Горгон —Опаснейшая, охраняет брод;Сама струя от смертных уст бежит,Как некогда из жадных губ Тантала.[154]Отважные отряды смущены,Растерянны; от страха побледнев,С глазами остеклелыми, бредутНапропалую, осознав теперьВпервые безнадежный свой удел;Им не нашлось убежища нигде.Не мало мрачных, вымерших долинОни прошли, не мало скорбных странУгрюмых миновать им довелось,И огненных и ледовитых гор,Теснин, утесов, топей и болот,Озер, пещер, ущелий, — и на всемТень смерти; целый мир, где только смертьВладычествует, созданный ТворцомВ проклятие, пригодный лишь для Зла;Где живо мертвое, мертво живое,Где чудищ отвратительных родитПрирода искаженная, — однихУродов мерзких; даже страх людскойТаких не мог измыслить; в сказках нетПодобной жуткой нежити: Химер[155]Убийственных, Горгон и гнусных Гидр.[156]

Тем часом быстрокрылый Сатана,Враг Бога и людей, отважный планОсуществляя, направлял к вратамГеенны одинокий свой полет.Порою влево он летел, порой —Направо; то крылами мерил глубьПровала, то взмывал под самый сводПалящий. Так, сдается, что вдали,Над морем, в тучах, корабли парят,Когда их равноденственный муссонУносит от Бенгальских береговИль островов Терната и Тидора,[157]Откуда пряности везут купцыИ, море Эфиопское пройдя,[158]На Кап[159] кормила держат; Южный КрестИм правильный указывает путь.Так выглядел парящий АрхиврагИздалека. Он, под конец, достигПредела свода страшного; пред нимГраница Ада; накрепко ееХранят девятистворные Врата:Три створа из железа, три из меди,И три — из адаманта. Впереди,По обе стороны, — два существа,

Два чудища огромные; одно —До пояса — прекрасная жена,От пояса же книзу — как змея,Чье жало точит смертоносный яд;Извивы омерзительных колец,Громадных, грузных, — в скользкой чешуе.Вкруг чресел скачет свора адских псов;Их пасти Церберские[160] широкоРазинуты; невыносимый лайТерзает слух. Но если псов спугнуть,Они в утробу чудища ползутИ, в чреве скрывшись, продолжают выть,И лаять, и пронзительно визжать.Не столь ужасные терзали Сциллу,Купающуюся в морских волнах,Меж Калабрийских берегов и скалТринакрии[161] рычащих, и не стольСвирепа свита, мчащаяся вследНочной колдунье,[162] что, почуя зовТаинственный, по воздуху летитНа запах крови детской, в хороводЛапландских ведьм, принудивших ЛунуУсталую померкнуть силой чар.Второе существо, — когда назватьВозможно так бесформенное нечто,Тенеподобный призрак; ни лица,Ни членов у него не различить;Он глубочайшей ночи был черней,Как десять фурий злобен, словно Ад,Неумолим и мощно потрясалОгромным, устрашающим копьем;То, что ему служило головой,Украшено подобием венцаМонаршего. Навстречу Сатане,Что той порою ближе подошел,Вскочив мгновенно, грозные шагиНаправил призрак с той же быстротой;Ад содрогается под гнетом стопТяжелых; но, виденье разгадатьЖелая, изумленный АрхиврагЧудовище бесстрашно созерцал;Пред Богом он и Сыном лишь склонялся,Созданий сотворенных не боясь.На яростного демона взглянувПрезрительно, он первым начал речь:«— Кто ты, проклятый призрак, и откуда?Зловещий, темный, — как ты смеешь мнеОбличием уродским преграждатьК вратам дорогу? Я сквозь них пройду,Не спрашивая дозволенья. Прочь!Иначе ты заплатишь за твоеБезумие, на опыте узнав,Исчадье Ада, — как вступать в борьбуС Небесным Духом!» Демон закричалВ ответ: «— Предатель — Ангел! Это тыНа Небе мир и верность преступил,Досель ненарушимые; увлекСвоей гордыней Сил Небесных третьК восстанью против Бога, и за тоИ ты и совиновники навекОсуждены в Геенне прозябатьВ невыносимых муках и тоске.И, обреченный Аду, ты дерзнул,Себя причислив к Ангелам, хулыВ моих владеньях нагло изрыгатьИ мне грозить? Узнай, что здесь — я царь,Твой царь и господин. Ступай туда,Где ты обязан кару отбывать,Презренный, беглый лжец, и трепещи,Чтоб я не приускорил твой полетВозвратный скорпионовым бичом,Не причинил неведомую больОдним ударом этого копьяИ в небывалый ужас не поверг!»Так молвил жуткий призрак, становясьГнусней десятикратно и страшнейПо мере возглашения угроз.Не дрогнув, Сатана пред ним стоял,Пылая возмущеньем; он был схожС кометой, озарившей небосводАрктический, в созвездье Змееносца,На землю стряхивающей чумуИ войны со своих зловещих косм.[163]Соперники стремятся поразитьДруг друга в голову, закончив бойОдним ударом, и глядят в упор,Кипя от ярости, подобно двум,Тяжелой артиллерией небеснойВооруженным, тучам, что висят,Недвижные, над Каспием, покаК воздушной стычке их не подстрекнетСигналом трубным ветер. ТаковыГиганты мощные. Ад помрачнелОт их бровей нахмуренных. ВрагиПо силе и неистовству равны.В единой схватке сходятся бойцыПодобные, но каждому из нихЕще однажды схватка предстоитС таким же всемогущим, но инымПротивником.[164] Вот-вот произойдетСобытие неслыханное! АдПоколебался бы из края в край;Но полуженщина, полузмея,Что ключ от врат хранила роковой,Рванулась между ними, возопив:«— Зачем, отец, десницу ты занесНа собственного сына? Что за гневТебя, о сын, безумно побудилИзбрать мишенью голову отцаДля дрота смертоносного? КомуПокорствуешь? Тому, кто с вышиныСмеется над готовностью раба,Под видом правосудья исполнятьВеления свирепости Его,Которая погубит вас двоих!»

Чума Геенны — Призрак, воплю вняв,Застыл, а Сатана в ответ сказал:«— Так странен возглас твой, значенье словСтоль непонятно, что моя рука,Не любящая медлить, замерла;Тебе я мог бы делом доказатьЕе могущество, но я хочуУзнать сначала: что за существоТы, двойственное диво? Почему,Впервые повстречавшаяся мнеВ долине Адской, ты меня зовешьОтцом, а эту демонскую теньМне в сыновья навязываешь? ЯТебя не знаю. Не видал досельУродов, мерзостней обоих вас!»Привратница Геенны возразила:«— Ты разве позабыл меня? КажусьЯ нынче отвратительной тебе?А ведь прекрасной ты меня считал,Когда в кругу сообщников твоих, —Мятежных Серафимов, — взор померкВнезапно твой, мучительная больТебя пронзила, ты лишился чувств,И пламенем объятое чело,Свет излучая, слева широкоРазверзлось, и подобная отцуОбличьем и сияньем, из главыТвоей, блистая дивной красотойНебесною, во всем вооруженье,Возникла я богиней.[165] Изумясь,В испуге отвернулась от меняСпервоначалу Ангельская ратьИ нарекла мне имя: Грех, сочтяЗловещим знаменьем; потом привыкли:Я им пришлась по нраву и смоглаПрельстить враждебнейших; ты чаще всехЗаглядывался на меня, признавСвоим подобьем верным, и, горяЖеланьем страстным, втайне разделилСо мною наслаждения любви.Я зачала и ощутила плодРастущий в чреве. Между тем войнаНа Небе вспыхнула, преобразивДолины благодатные в поляПобоищ. Победил Всесильный нашПротивник (разве мыслим был исходИной?); мы пораженье понеслиВо всем пространстве Эмпирея. Вниз,В пучину тьмы, с Небесной вышиныНизвергли вас; я пала заодно.Мне этот ключ вручили, приказавХранить сии Врата, дабы никтоНе мог отсюда выйти до поры,Пока я их сама не отомкну.Но, сидя на пороге, размышлятьНедолго одинокой мне пришлось:В моей утробе оплодотворенной,Разросшейся, почувствовала яМучительные корчи, боль потугРодильных; мерзкий плод, потомок твой,Стремительно из чрева проложилКровавый путь наружу, сквозь нутро,Меня палящей пыткой исказивИ ужасом — от пояса до пят.А он, мое отродье, лютый враг,Едва покинув лоно, вмиг занесУбийственный, неотвратимый дрот.Я прочь бежала, восклицая: Смерть!При этом слове страшном вздрогнул Ад,И тяжким вздохом отозвался гулПо всем пещерам и ущельям: Смерть!Я мчалась; он — вослед (сдается мне:Сильнее любострастьем распален,Чем яростью); испуганную матьНастиг, в объятья мощно заключив,Познал насильно. Э