Бонаккорсо Питти - Хроника Страница 13

1398. Сентября 15-го дня я вступил в должность члена «Коллегии Двенадцати» по суме[78]1381 года. И затем 30 октября мы занимались списками и выборами подестерии Пистойи, против чего я сколько мог и умел протестовал – и речами и голосованием, поскольку мне казалось, что мы наносим обиду пистойцам, так как тем самым нарушаем обещания сохранить их вольности. Второго декабря началось общее голосование и 11-го указанного месяца оно закончилось, и аккопиаторами[79] были кузнец Лоренцо д'Аньоло, Настаджо Бучелли, Франческо ди Нери Ардингелли и Андреа, сын мессера Уго делла Стуфа. Моими помощниками были Герардо Каниджани и Герардо Бовоньуоли.

1399. Июля первого дня 1399 года я вступил в число приоров. Моими сотоварищами были Джованни, сын мессера Донато Барбадоро, Стефано Рафакани, Део Бентакорди, Микеле Альтовити, Антонио ди Дуранте, Симоне Биффоли и Аттавиано ди сер Тино дала Каза; а гонфалоньером справедливости – Джованни ди Джованни Альдобрандини.

В то время, когда я был приором, пришла к нам весть, что король Владислав взял Неаполь и отвоевал все королевство и что король Луи[80] ушел во Францию. Из-за этого весь народ хотел устроить большие празднества; я, однако, больше пятнадцати дней сопротивлялся, чтобы открытого празднования не происходило, учитывая, что еще не истек срок лиги с королем Франции. Я советовал лучше отправить посольство, чтобы поддержать короля и тайно передать ему 10 тысяч флоринов, в которых он должен был очень нуждаться, чем потратить 6 тысяч флоринов, которые, по моим подсчетам, стоили бы нам празднества. В конце концов празднества все же состоялись с большими джострами и армеджаментами,[81] и три ночи под звон колоколов с колокольни Дворца устраивались фейерверки.

1399. И в это же время случилось великое волнение по всей Италии, а именно все люди, великие и самые маленькие, облачились в одежды из белого льна и ходили большими отрядами, закрыв голову и лицо, с криками и пением моля бога о милосердии и мире.[82] И так как весь этот народ был охвачен названным движением, то были уста, которые говорили: «Пойдем к Стинкэ,[83] чтобы освободить заключенных». Милостью божией дело не дошло до оружия, ибо была большая опасность этого. И все кончилось хорошо, поскольку многие ссоры были окончены миром; и мы, Питти, помирились с Антонио и Джери ди Джованни Корбицци, племянниками того Маттео дель Рикко, который умер в Пизе, и с Маттео ди Паоло Корбицци, о чем был составлен документ сером Антонио ди сер Келло.

22 сентября указанного года я вступил в должность капитана Пистойи,[84] и во время исправления должности между другими делами мне случилось арестовать одного известного вора. Наши синьоры послали ко мне гонца и написали, чтобы я передал этого вора в его руки, а он отвезет его к подесте Флоренции. Я этого не сделал, но написал синьорам, что мне бы хотелось, чтобы они соблюдали вольности пистойцев. Они же снова мне ответили, что, если я не передам вора после этого их второго письма, они поступят со мной так, что это станет вечным примером для всякого, кто не повинуется их синьории. Я опять воспротивился и написал своим братьям, у которых были родственники и друзья, чтобы они, если сочтут возможным, пошли бы к синьорам просить их предоставить мне осуществлять правосудие в Пистойе и тем соблюсти присягу, которую я принес пистойцам, вступая в свою должность. Пошли мои братья с большим числом родичей и друзей на поклон к нашим синьорам и их коллегиям,[85] чтобы умолить их, приводя все доводы, и т. д.; и, когда они вышли из зала, Джованни ди Тиньосино Белланди, который был председателем, поставил на голосование предложение, чтобы меня послали в изгнание на двадцать лет. При голосовании было положено 23 черных боба, не хватило всего двух. Позвали их снова в зал и сказали, какое предложение голосовалось и что они намерены, если в течение трех дней я не отдам указанного вора и т. д., ставить на голосование это предложение столько раз, сколько потребуется, пока оно не победит. Тогда мои братья сообщили мне, что все наши родичи и друзья советуют, чтобы я больше не сопротивлялся. Находясь вместе с приорами Пистойи и многими их согражданами, я в их присутствии рассказал все, что произошло, и дал им прочесть все письма, которые я получил, а затем сказал им – пусть они решают, что я должен, по их мнению, сделать, поскольку я твердо решил перенести ссылку и любое другое наказание ради защиты их вольностей, и что без их согласия я их не нарушу. Они посовещались и затем ответили мне со слезами и вздохами, что я сделал столько, что они навсегда мне за это благодарны, но что, видя волю наших синьоров, которая направлена на то, чтобы отнять у них их вольности, и видя опасность, которой я подвергаюсь, продолжая сопротивление, и которая может привести к дальнейшему ухудшению их положения и т. д., они согласны, боясь худшего, на то, чтобы я отправил этого вора во Флоренцию, что я и сделал.

В 1400 году я решил поехать в Савойю, чтобы востребовать злополучные деньги, которые я дал в долг графу; приехав в Падую, я рассказал синьору, куда я хочу поехать; он сказал мне: «Ты не сможешь проехать в Савойю, не будучи задержан по требованию герцога Миланского; я знаю это наверняка благодаря приказу, который был им отдан; и это было ему обещано синьорами и другими повсюду, где тебе случится проехать». Посему решил я вернуться назад, тем более что весьма неохотно и с большим неудовольствием оставил по причине смертности из-за чумы, которая была во Флоренции, своих братьев и наши семьи в Сорбильяно. Я вернулся в Болонью и написал своим братьям, чтобы они со всеми нашими семьями приехали бы в Болонью, и послал к ним лошадей и водителей мулов. Они приехали в Болонью, и примерно через неделю я снял дворец и сад деи Бианки, приблизительно в двух милях от Болоньи, и там мы поселились все вместе – мои братья и наши семьи, исключая Пьеро и его семью, которые остались в Монтуги. Милостью божией все мы спаслись, за исключением родившегося у меня там сына, каковой умер. Всего нас там было, считая семьи наши и родственников, которые приехали туда и были на нашем иждивении, постоянно 25 человек. Пробыли мы там около четырех месяцев и, вернувшись во Флоренцию, подсчитали, что потратили там за это время 480 новых флоринов.

В вышеуказанный год, когда много флорентинцев бежало в Болонью, изгнанники из Флоренции стали побуждать многих молодых людей к заговору против нашего правительства; главарем их был Сальвестро ди мессер Россо деи Риччи. Заговор был раскрыт во Флоренции, поскольку о нем донес Сальвестро ди мессер Филиппо Кавиччули; и был схвачен Самминьято д'Угуччозо деи Риччи, которому отрубили голову, а также одному из деи Давици, и многие подверглись изгнанию, а многие получили прощение, и город успокоился.

В указанный год я был назначен послом и поехал в Германию к вновь избранному императору, каковым стал герцог Рупрехт Баварский,[86] граф Пфальцский; и поручения, мне данные, заключались в следующем: во-первых, поздравить его с избранием; во-вторых, просить его, чтобы он прибыл в Рим для коронования; в-третьих, подтвердить права империи, и в частности те, которые захватил как тиран герцог Миланский; в-четвертых, сообщить, что, если бы он захотел предпринять все это в данном году, т. е. в 1401, наша коммуна дала бы ему 100 тысяч золотых флоринов; в-пятых, чтобы он снова подтвердил в качестве викариата те привилегии, которые мы имели от империи, и сверх того, чтобы он на подобных же основаниях уступил нам Ареццо, Монтепульчано и все другие имперские земли, которые мы тогда имели, и т. д.

Выехал я из Флоренции 15 марта в сопровождении сер Перо ди сер Перо да Самминьято, нотариуса, чтобы он мог ревизовать меня. Мы направились по пути через Падую, и я заранее оповестил синьора Падуи о своей поездке, поскольку так мне было поручено. Он послал с нами своего посла по имени Дорде.

Поехали мы дальше через Фриуль и затем в Германию через Зальцбург, затем Мюнхен и Ингольштадт, и затем в Амберг, где и застали избранного императора, и, после того как должным образом мы его приветствовали и передали поздравления нашей коммуны, я сказал ему, что, когда только угодно будет Его Величеству, я изложу ему, секретно или открыто, как он сочтет нужным, цель моего посольства. Он отнесся к этому благосклонно, сказав, что даст мне знать, когда захочет меня выслушать. Повелел он разместить нас в прекраснейшем доме, в каковом мы пообедали, и в отношении еды и всего прочего были весьма достойным образом обслужены его людьми.

На другой день император послал за нами и в присутствии восьми членов своего Совета пожелал, чтобы я изложил цель моего посольства. Я изложил ее, однако не указал суммы денег, сказав лишь о возможности выплатить их; он ответил, что поручит это деловым людям, и так и поступил. В переговорах с нами эти последние спросили нас, какова же сумма, которую наша коммуна могла бы дать, и т. д. Я ответил им, чтобы они просили столько, сколько им покажется подходящим. Ответили они, что если мы хотим, чтобы он [император] пришел в этом году, то пусть наша коммуна поможет ему 500 тысячами флоринов. Я сказал, что на это ответить я хотел бы в его присутствии. Мы явились перед ним, и я сказал: «Ваше священное Величество и т. п., ваши комиссары спросили у меня такую сумму, что мы подивились, и кажется нам, что это вежливый способ отказать в вашем приезде, поскольку вы, конечно, хорошо понимаете, что такая сумма невозможна для нашей коммуны», и т. д. Он на это сказал, что я говорю верно, что в этом году он не может прибыть, так как не имеет денег, поскольку около 300 тысяч флоринов, которые были у него до его избрания, все были истрачены, когда он дважды после своего избрания держал поле;[87] что если мы подождем этот год, то на следующий год у него будут деньги, и нам будет много легче; но если мы все же захотим, чтобы он в этом году прибыл, нам следует нести большую часть расходов. В конце концов, после долгих речей, которыми я стремился побудить его прибыть в этом году, я назвал ему ту сумму, которую мне поручили предложить. Он ответил мне, что, если это все, что мне поручено, я должен написать во Флоренцию, изложив то, что он мне сказал, и что действительно у него нет денег. Я все так и написал в письме, с которого велел сделать копию, и послал письмо с собственными гонцами. Получил ответ: мне поручалось всячески настаивать на прибытии в этом же году, приводя в виде доводов то, что сейчас обстоятельства складываются благоприятно для него, а при промедлении они могут измениться и т. п.; в помощь предложить ему вплоть до 200 тысяч золотых флоринов, обнадеживая его, что, когда он будет там, мы постараемся по всей возможности помочь ему и т. д. Мы отправились к Его Величеству, и после многих речей с его стороны и с нашей, и после того, как я с каждым разом в течение переговоров понемногу повышал сумму нашей помощи, я в конце концов назвал ему, согласно поручению, сумму и сказал, что я не могу идти свыше поручения. Он ответил, что созовет выборщиков и других великих баронов в Нюрнберге, который находится отсюда в двух днях пути, и с ними обсудит все и затем нам ответит.