Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения Страница 14

ПИСТОЙЯ

На лавры притязая, стар и младПустопорожние рифмуют строчкиИ на Парнасских склонах рвут цветочки,Сорвав на Геликоне весь салат.

Орфей, негодованием объят,Разнес злодейку-лиру на кусочки,И в горе мать: «Что с нами будет, дочки?Они семейство наше разорят.

Проклятых птиц не подпускайте к саду,Что на бесплатный претендуют столЗа карканье скрипучее в награду».

Облюбовав потяжелее кол,Орфей устроил на певцов засаду,И я в ногах спасение нашел.

Едва я в дом вошел,Я сел орлом, подставил зад сонетамИ, право, не раскаиваюсь в этом.

— Ну что, какие новости, сосед?— Последняя — из жизни Ватикана:У папы сын. Еще не слышал? Странно.— А что сказал апостольский Совет?

Что прецедентам много сотен летИ это, мол, не оскорбленье сана.При наших бедах лишь кричать: осанна!Прекрасное лекарство. Разве нет?

— Невероятно: пастырь делит ложе!..— Однако у Петра была женаИ дочка. — От него? — А от кого же?

— Ай да святые! Вот тебе и на!Ну что же, не зевай, наместник божий,Коль не переменились времена!

Спасибо, старина,Скажи Петру святому за иауку,Идя за ним, но только не на муку.

А впрочем, мог бы рукуЯ, если хочешь, дать на отсечение,Что наступает светопреставление.

МАТТЕО БОЯРДО

Отрывки

Роланд и Агрикан вступили сноваВ жестокий бой по воле нежной страсти.Не видел мир побоища такого!Бойцы друг друга резали на части.Зрит Агрикан, что рать его готоваРассеяться, уж нет над нею власти.Роланд же перед ним стоит так близко,Что избегать единоборства низко.

И сразу мысль в мозгу его созрела:Завлечь Роланда в лес и, где их двоеОстанется, убить его и смелоВернуться в тот же час на поле боя.«Тех трусов разгромить — пустое делоИ одному!» Еще не знал герояСам Галафрон, и все в поганой ратиПрыщом его считали, — да некстати.

И замысел исполнен. АгриканаКонь во весь дух уносит по равнине…Роланд не понял хитрости: обманаПодозревать не мог он в паладине.За беглецом он устремился рьяно,—И вот они в лесу. ПосерединеВсегда тенистой луговины злачнойПо мураве струится ключ прозрачный.

Здесь Агрикан и спешился, желаяСам отдохнуть и сил коню прибавить.Сел на траву, но, шлема не снимая,Меч при себе и щит решил оставить.Тут и Роланд, минуты не теряя,К тому ключу успел коня доправитьИ, видя Агрикана, крикнул зычно:— Ну и храбрец! Как убегал отлично!

Терпеть позор ужели рыцарь станет,Сопернику ужель покажет спину?Бежать от смерти? — Труса смерть обманет.Кто честно жил, как дар прими кончину.Отважного она не больно ранит,Легко придет он к вечному притину,А кто за жалкий век свой кровью платит,Тот с жизнью заодно и честь утратит.

Царь на коня вскочил без промедленьяИ так ответил, повода не тронув,Учтивой речью, полной умиленья:— Не видывал подобных я баронов!За вежество и храбрость ты спасеньяДостоин. Нет среди людей законовПревыше чести: ты в разгаре бояНам показал бесстрашие героя.

Тебе я жизнь оставлю. Но покорноПрошу мне не мешать. Дозволь признаться:Я, чтоб тебя спасти, бежал притворно,Иначе я не мог за дело взяться.Но если драться будем мы повторно,Ты здесь не должен с жизнью распрощаться.О солнце и луна! Удостоверьте,Что вовсе не ищу твоей я смерти.

Ответствовал Роланд добросердечно,Уже невольной жалостью смущенный:— Ты рыцарствуешь, — молвил, — безупречно.Сразимся… Но страшусь, что некрещеныйТы здесь умрешь и попадешь навечноВ сон окаянных, мукам обреченный.Хочу, чтоб спас и душу ты и тело.Крестись — и уходи на волю смело.

Тот отвечал, в Роланда взор вперяя: —Коль ты, храбрец, христианин, тем пачеТы сам Роланд, — на все услады раяНе променяю нынешней удачи.Но говорю, тебя предупреждая:О вере спор не затевай, — иначеПустое словопренье мы устроим;Пусть каждый веру защищает боем.

И смолкли. Царь извлек свою ТраншеруИ на Роланда бешено стремится.Теперь меж ними бой идет за веру,—Пред их отвагой солнца луч затмится!Секут и рубят, распалясь не в меру,Грудь с грудью, как искусство учит биться;С полудня и до полночи глубокойМеж храбрецами длится бой жестокий.

Меж тем уж солнце скрылось за горою,И вызвездило небо; ночь спадала.Тут граф сказал: — Нельзя ночной пороюБой продолжать. — Не думая нимало,Так Агрикан ответил: — Нам с тобоюЗдесь на траве прилечь бы не мешало.А завтра утром, с первыми лучами,Мы можем вновь заговорить мечами.

Решили вмиг. Ослабив узденицыСвоим коням, их в роще привязалиИ на траву легли, испив водицы,Как будто бы вражды и ие знавали.Роланд разлегся ближе, у криницы,А Агрикан устроился подале,Но в той же самой роще, под одноюОгромною развесистой сосною.

Шел разговор меж ними величавыйО том, что их достойно обсужденья.И, глядя в небосвод, сиявший славой,Промолвил граф: — Предивное творенье!Все создано Единого державой,И дня восход, и ночи нисхожденье,Сребро луны и звезд несчетных злато —Всем род людской бог наградил богато.

Ответил Агрикан: — Я разумею,Что хочешь ты беседовать о вере.Но никаких я знаний не имею,Сызмальства убегал от школьной двери.А после череп проломил злодеюУчителю, — но возместить потерюУже не мог, меня, как грех случился,Боялись все, и я уж не учился.

Я с детства не знавал иных занятий,Как зверя бить, владеть мечом умело.Над буквами корпеть с какой же стати?Читать и думать — рыцарское ль дело.По-моему, должны мы и в дитятиЛишь ловкость упражнять и силу тела.Наука — для ученых и священства.Важней в другом достигнуть совершенства.

— Да, рыцаря первейшее призванье —Оружие; мы думаем согласно.Но человека украшает знанье:Поляна без цветов не так прекрасна.Тот — вол, кремень, бездушное созданье,Кто о Творце не мыслит ежечасно.Но без науки мыслить мы не можемО высшей мощи, о величье божьем.

А Агрикан ответил — НеприличноПри очевидном перевесе биться:Тебе открылся я и самоличноВ учености твоей мог убедиться.Ты говори, — мне и молчать привычно,Иль спи, коль есть охота, сколько спится.Так начинай, но только по условью,Пленяй меня лишь кровью и любовью.

Прошу тебя, как человека чести,Скажи, — я жду правдивого ответа:Ты ль тот Роланд, которого без лестиВысоко чтут во всех пределах света?Как ты пришел? Зачем ты в этом месте?Влюблен ли так же, как в былые лета?Ведь рыцарь без любовного порываЛишь с виду жив, по сердце в нем не живо.

Ответил граф: — Я тот Роланд, которымУбит Альмонт с Тройном, — было дело.Весь мир презреть я вынужден Амором,—Он вел меня до чуждого предела.Раз занялись мы длинным разговором,Признаюсь, что душой моей всецелоВладеет ныне дочка Галафрона,Живущего в Альбракке без урона.

С ее отцом воюешь, хочешь кровьюЗалить поля и замутить криницы.А я сюда был приведен любовью.Единственно во славу той девицы,По верности, по чести и условьюЯ много раз касался узденицы;Чтоб путь завоевать к прекрасной даме,Я бьюсь, — иными не пленен мечтами.

Лишь Агрикан из речи убедился,Что то — Роланд, в Анджелику влюбленный,В лице превыше меры изменился,—Но скрыл волненье, ночью защищенный.Душой, умом и сердцем распалился,Стонал и плакал, как умалишенный,—Удары сердца так в груди стучали,Что чуть не умер он в своей печали.

Потом сказал Роланду: — Сам с собоюПоразмышляй, — едва лишь солнце глянет,Мы выйдем в поле и приступим к бою,И кто-нибудь из нас уже не встанет.Так обращаюсь с просьбою одною:Чтоб раньше, нежли этот суд настанет,Желанную души своей царицуТы бы отверг и отдал мне девицу.

Не потерплю я, жизнь доколе длится,Чтобы другой любил тот лик прелестный.На утре дня один из нас лишитсяДуши своей и дамы в битве честной.И кроме ручейка, что здесь струится,О том узнает только лес окрестный,Что ты отверг ее в таком-то месте,В такой-то срок, — не долог он, по чести.

Роланд ответил — Не сдержать обетаМне не случалось, если обещаю.Но если я пообещаю это,Хоть клятвенно, — не выполню, я знаю.Глаза свои скорей лишу я света,Сам собственное тело искромсаю,—Без сердца и души мне легче влечься,Чем от любви к Анджелике отречься.

Царь Агрикан, пылавший свыше мочи,Не потерпел такого возраженья,И хоть была лишь середина ночи,Сел на Баярда и в вооруженье,Уверенно и гордо вскинул очи.И, вызывая графа на сраженье,Воскликнул: — Рыцарь, о желанной дамеТеперь забудь иль ратоборствуй с нами.

Уже и граф схватил арчак рукою,Лишь прянул царь, врага сразить взыскуя;Быть преданным языческой душоюБоялся он и, на коне гарцуя,Отважной речью отвечал такою:Ее никак отвергнуть не могу я,—И если б мог, все ж не отверг бы милой,А ты ее получишь — за могилой.

Как в море вихрь вдруг зашумит жестоко,—Два рыцаря напали друг на друга,На травяном лугу, в ночи глубокой.Пришпорили коней, зажали туго;Врага при свете лунном ищет око,Безжалостны удары архалуга,Затем что каждый — доблестный боец…Но замолкаю: песни здесь конец.

Прошу господ и рыцарей влюбленных,А также дам прекрасных и прелестныхПослушать вновь о подвигах, свершенныхВелением любви, вообще известных,О рыцарях, высоко оцененных,О их делах и поединках честных,—Сказ о Роланде и об АгриканеИ благородстве их любовной брани.

Из предыдущей песни вы узнали,Как рыцари в их ярости жестокойИз-за любезной дамы в бой вступали,Хоть ночь была и мрак царил глубокий,Доверившись своей надежной стали,Изготовлялись к схватке одинокой,Надвинув шлемы, опустив забрала,—Как будто в полдень солнце им сияло.

В бой Агрикан как бешеный стремился,Роланд же фехтовал со знаньем дела.Уж пять часов их поединок длился,Уже заря на небе забелела.Тут страшный бой меж ними разразился.Горд Агрикан, досада в нем кипела,Что не сдается враг его удалый,—И он удар наносит небывалый.

Все раскроил булат неотразимый:Как мягкий хлеб, разрезал щит упругий.Но цел Роланд, таинственно хранимый,—Лишь задыхался граф, зажатый туго;Хоть сам он жив остался, невредимый,Раскромсаны и панцирь, и кольчуга.Тут пал удар такой ужасной силы.Что кости обнажил ему и жилы.

Не дрогнул граф, — Роланд не знает страха!Опять разит врага, но вдвое рьяно,Вот разрубил он царский щит с размахаИ в бок ударом валит Агрикана.Царь весь в крови — кольчуга и рубаха,Обагрена у конских ног поляна.Щит рассеченный отлетел куда-то.Граф три ребра сломал у супостата.

Как оглашает вдруг лесные чащиЛев раненый своим рыканьем ярым,Так Агрикан, неистовством горящий,Ответный выпад устремил недаром:Врагу на темя пал булат разящий,—Граф под страшнейшим не бывал ударом!Лежит без чувств — ничто не уврачует! —И, есть ли голова иль нет, пе чует.

Звенит в ушах, совсем померкло зренье,Но конь ретивый, верный господину,Затрепетал и вскачь, без управленья,Понес его уже за луговину.И, если б дольше длилось оглушенье,Грозила бы погибель паладину.Но он воспрял, когда уж приближалсяПоследний миг: в седле он удержался.

И, устыженный собственным позором,Сказал Роланд, уныньем удрученный: —Как покажусь перед прекрасным взоромАнджелики, перед ее влюбленнойУлыбкой, из сражения, в которомЯ посрамился, ею поощренный?Кто слишком медлит в рыцарском служенье,Утратить может и вознагражденье,

Уже два дня себя позором крою,С одним не слажу, жалкий я воитель!Вот он опять стоит передо мною,Мой супостат и чести похититель.Коль час еще конца не будет бою,Свой меч я брошу и уйду в обитель,Монахом стану. Будь я окаянным,Коль опояшусь впредь оружьем бранным.

Но речь его едва ли кто расслышит;Стучит зубами, путает, как спьяна,Сам словно горн, и ртом и носом пышет,—И вихрем поскакал на Агрикана.Он весь — огонь, весь ненавистью дышит,Двумя руками сжата Дуриндана.И вот наотмашь, только начал схватку,Врагу рассек он правую лопатку.

В грудь меч проник, не знавший сожаленья,—Разбиты панцирь и броня стальная,—Хоть и была изрядного плетенья,—Подвздошной кости чуть не достигая.Мир не видал такого пораженья!Но Агрикан вскочил и, нападая,Погнал коня, да поздно: АгриканаС конем в траву повергла Дуриндана.

В паху застрял, внезапно омертвелом,Меч, стан его могучий рассекая.Погасли очи, лик стал вовсе белым,—Так человек бледнеет, умирая.Его душа уж расставалась с телом,Но он позвал Роланда и, вздыхая,Проговорил чуть внятно: — Рыцарь честный,Мой бог — твой бог, умерший смертью крестной…

Я видел, как из моря вдалекеСветило поднималось, озаряяМорской простор от края и до краяИ золотом сверкая на песке.

Я видел, как на утреннем цветкеРоса играла — россыпь золотая,И роза, словно изнутри пылая,Рождалась на колючем стебельке.

И видел я, с весенним встав рассветом,Как склон травою первою поросИ как вокруг листва зазеленела.

И видел я красавицу с букетомЕдва успевших распуститься роз,И все в то утро перед ней бледнело.

Я вас прошу — со мною пойте, птицы,Как с вами петь Амур меня зовет,Влюбленные певицы;И ты, журчанье вод,Наполни стих музыкой сладкогласной.

О милой сердце бедное поет,Но столь она прекрасна,Что трепет превозмочьИ в полный голос петь оно не властно.

Что с вами, птицы? Вы летите прочь.Вернитесь. НеужелиТакая в сердце ночь,Что вы блаженства в нем не разглядели

Вы всё же улетели,И я кричу вослед:Как ветерку присуще дуновенье,На свете счастья нет,Которое с моим бы шло в сравненье.

С отарой белорунною в долинуПастушка держит путь — и ей с холмаВидны, с дымком над крышами, домаВ тени, уже заполнившей низину.

Усталый ратай разгибает спину,Пока над пашней не сгустилась тьма,Волов освобождает от ярмаИ к дому гонит сонную скотину.

И только мне, тревожных дум в плену,Не ведать сна, судьбе дивясь превратной,И вздохами сопровождать луну.

Как сладостна и как ты благодатна,Любви печаль: я снова не усну,И на душе — и больно и приятно.

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ