Мари Мадлен де Лафайет - Принцесса Клевская (сборник) Страница 16

– Смею задать вам вопрос, сеньор, не слишком ли долго я ждал, чтобы представить вам свою сестру, и не слишком ли прекрасна она, чтобы не вызвать у вас чувств, которых я опасался?

– Я потрясен ее красотой, – ответил он. – Но если я уверен, что нельзя увлечься, не испытав потрясения, то я не менее уверен и в том, что потрясение необязательно ведет к увлечению.

Дон Гарсия, следуя моему примеру, также уклонился от серьезного ответа. Но поскольку мой вопрос смутил его, и он сам почувствовал это смущение, в его ответе прозвучало едва уловимое недовольство, которое убедило меня, что я не ошибся. Герцог понял, что его чувства к моей сестре не являются для меня тайной. Он все еще питал ко мне дружеское расположение и испытывал в моем присутствии чувство неловкости, зная что его поведение причиняет мне боль, но уже настолько был захвачен страстью к Герменсильде, что не находил сил отказаться от попыток одержать новую победу. Я не рассчитывал на то, что его дружеское ко мне отношение отрезвит его, и, желая уберечь сестру от ухаживаний герцога, посоветовал ей во всем следовать указаниям Нуньи Беллы. Она пообещала мне выполнить мою просьбу, и я поделился с Нуньей Беллой своим беспокойством относительно поведения дона Гарсии. Я рассказал ей о пугающих меня последствиях его возможных домогательств, и, согласившись со мной, она заверила меня, что ни на минуту не оставит Герменсильду одну. И действительно, с этого момента они всегда, как бы невзначай, появлялись только вдвоем, лишив его возможности оставаться с моей сестрой наедине. Оказавшись в столь необычном положении, герцог почувствовал себя оскорбленным. Обычно он всегда делился со мной своими переживаниями, но на сей раз не стал откровенничать и вскоре резко изменил свой образ действий.

– Вас не поражает несправедливость, на которую способны, пожалуй, только мужчины? – как-то обратился я к дону Рамиресу. – Герцог уже не терпит меня за то, что мне пришлись не по вкусу его ухаживания за моей сестрой, а если она ответит ему взаимностью, он увидит во мне помеху своим домогательствам и просто возненавидит меня. Я как в воду глядел, опасаясь его ухаживаний за Герменсильдой. Если так будет продолжаться, я уже в ближайшее время перестану считаться его фаворитом даже для окружающих, поскольку для него лично я таковым уже не являюсь.

Дон Рамирес, так же как и я, не обманывался насчет намерений герцога, но, чтобы развеять мои грустные мысли, сказал:

– Я не знаю, на чем вы основываетесь, утверждая, что дон Гарсия увлекся Герменсильдой. Да, при первой встрече он восхищался вашей сестрой, но впоследствии я не увидел ничего, что могло бы подтвердить ваши догадки. А если даже это и так, что же здесь плохого? Он вполне может жениться на ней и будет далеко не первым представителем королевского рода, женившимся на своей подданной. Вряд ли ему удастся найти более достойную пару. А если они поженятся, разве это не будет великой честью для вашего дома?

– Именно по этой причине король никогда не согласится на подобный союз, – возразил я другу. – А без согласия короля я тоже буду этому противиться. Что касается герцога, то и он не пойдет против воли отца, а если и решится на такой шаг, то не проявит ни упорства, ни терпеливости, чтобы довести дело до конца. Короче говоря, ничего путного из этого не выйдет, и я не хочу, чтобы кто-то подумал, будто наш дом готов пожертвовать репутацией Герменсильды в иллюзорной надежде породниться с королевским домом. Если дон Гарсия не прекратит ухаживаний за моей сестрой, я буду вынужден положить конец ее пребыванию при дворе.

Мои слова удивили и обеспокоили дона Рамиреса. Его пугала моя размолвка с доном Гарсией, и он решил рассказать ему о моем намерении, не спрашивая у меня согласия, так как считал, что действует в моих интересах. На самом деле в еще большей степени он хотел услужить герцогу и войти к нему в доверие.

Дон Рамирес улучил минутку, чтобы остаться с ним наедине, и, оговорившись, что боится показаться по отношению ко мне неверным другом, и что толкает его на этот шаг лишь долг служения королевскому дому, рассказал о состоявшемся между нами разговоре. Он сообщил герцогу, что я знаю о его чувствах к Герменсильде и настолько переживаю, что готов отправить ее обратно в Кастилию. Слова дона Рамиреса до такой степени поразили герцога, а опасение потерять Герменсильду так встревожило его, что в первый момент он не мог скрыть своего негодования, но, тут же овладев собой, постарался удержать себя от поспешных действий. Подумав немного, дон Гарсия решил, коль скоро дон Рамирес уже наслышан о его страсти, открыться ему, как бы вводя его этой откровенностью в круг своих приближенных, и склонить моего друга к тому, чтобы он сообщал ему обо всех моих намерениях. Действуя по своему обыкновению, герцог не стал откладывать дело в долгий ящик. Он подошел к дону Рамиресу, обнял его и рассказал о своей любви к Герменсильде, заявив, что по-прежнему испытывает ко мне самые добрые чувства, но не может жить без моей сестры и поэтому просит помочь ему удержать ее при дворе и сохранить тайну его любви. Дон Рамирес был не из тех, кто мог бы устоять перед ласками всесильных, тем более что он уже видел себя в числе фаворитов герцога. Дружба, даже скрепленная чувством признательности, не устояла перед честолюбием. Он пообещал герцогу тщательно оберегать его тайную любовь от чужих глаз и содействовать в осуществлении всех его планов в отношении Герменсильды. Дон Гарсия обнял нового фаворита еще раз, и они принялись обсуждать пути претворения в жизнь своих замыслов.

Первым препятствием, мешавшим осуществлению их планов, была Нунья Белла, которая ни на шаг не отходила от Герменсильды. Они решили переманить ее на свою сторону, хотя и понимали, что это будет непросто, учитывая мои с ней близкие отношения. За эту задачу взялся дон Рамирес, который, однако, заявил герцогу, что прежде надо попытаться разубедить меня в его увлечении Герменсильдой, и посоветовал ему сказать мне в дружеской непринужденной беседе, что его обидели мои подозрения и в отместку он решил подшутить надо мной, но, видя, как я легко поддался на уловку и принял все слишком близко к сердцу, раскаивается и просит поверить в отсутствие у него каких-либо чувств к моей сестре.

Такое предложение пришлось дону Гарсии по вкусу, и осуществить его ему не составило никакого труда. Зная от дона Рамиреса причину моих подозрений, он с наигранной веселостью заявил, что его поведение было сплошным притворством, шуткой, и я поверил ему. Более того, ко мне не только вернулось доброе к нему расположение, но я стал относиться к нему даже лучше, чем прежде. Меня, правда, не оставляла мысль о том, что все-таки в его сердце что-то произошло, в чем он не хочет до конца мне признаться, но я убедил себя, что это было всего лишь мимолетное увлечение, которое он превозмог, и даже был ему признателен за его благородный поступок, совершенный, как мне казалось, во имя нашей дружбы. Дон Рамирес также был доволен, видя мое успокоение. Мое беспечное неведение требовалось ему, чтобы легче войти в доверие к Нунье Белле.

Продумав свои действия, дон Рамирес стал искать случая для встречи с Нуньей Беллой. Это было не так уж сложно, поскольку временами она с ним виделась, и, зная, что я никогда от него ничего не скрываю, свободно обсуждала с ним все наши дела. Начал он с того, что выразил ей свое удовлетворение нашим с герцогом примирением.

– Я, так же как и вы, очень этому рада, – ответила она, – так как, зная, с какой заботой Консалв опекает свою сестру, боялась разрыва между ним и герцогом.

– Я хотел бы надеяться, сеньора, – продолжал дон Рамирес, – что вы относитесь к числу тех женщин, которые способны в интересах любимого человека хранить от него некоторые секреты. Если это так, то мне было бы значительно легче разговаривать с вами, лицом, наиболее, пожалуй, заинтересованным в судьбе Консалва. Мне кажется, что могут произойти события, которые пугают меня, и вы являетесь единственной, с кем я могу поделиться своими опасениями, но только, сеньора, при условии, что вы ничего не расскажете Консалву.

– Я обещаю вам это и сохраню любой услышанный от вас секрет. Я прекрасно понимаю, что от друзей нельзя скрывать правды, но нельзя и говорить ту, знание которой может обернуться для них несчастьем.

– Сейчас вы увидите, синьора, насколько важно сохранить в тайне от Консалва то, о чем я хочу вам рассказать. На днях дон Гарсия вновь заверил Консалва в своей дружбе и просил его больше не волноваться за сестру, но, сдается мне, он по-прежнему от нее без ума. Зная характер герцога, я думаю, он не сможет долго скрывать своих чувств, а Консалв тоже не из тех, кто смирится с открывшимся обманом. Он не удержится от ссоры с герцогом и навсегда потеряет его благоволение.

– Признаюсь вам, что у меня те же предчувствия, – ответила Нунья Белла. – Судя по тому, что мне довелось наблюдать самой и что я слышала от Герменсильды, умоляя ее при этом ничего не говорить брату, мне трудно поверить в искренность герцога, действия которого не похожи ни на игру, ни на желание подзадорить Консалва.