Шарль Сорель - Правдивое комическое жизнеописание Франсиона Страница 17

Впрочем, не позабыла я еще своего начального ремесла, и оно-то меня нежданно выручило. Я долго упражнялась в нем, не брезгая никем, лишь бы подносил он вещественные дары. В эту пору некий простофиля, собиравшийся жениться, захотел наперед узнать, в какое место разят врага в любовной схватке, в коей еще ни разу не приходилось ему доказать свою храбрость. Сего жениха направил ко мне двоюродный его братец, дабы дала я ему несколько уроков. Зашел он ко мне как-то в воскресный день после обеда, и так как ему сказали, что я отправилась в церковь послушать проповедь, то и он поспешил туда же, чтобы меня разыскать. Как раз проповедник коснулся первоначальной жизни св. Магдалины и, яростно обрушившись на блудниц, расписал всеми красками муки, уготованные им в преисподней, от чего мой поклонник решил про себя, что придется поискать кого-нибудь другого для оказания ему вышереченной любезности, ибо после таких назиданий я не премину испытать сильное раскаяние; когда же он по окончании проповеди подошел ко мне и высказал свою мысль, то я дала ему ответ, который, может статься, покажется вам нечестивым, но мне наплевать: не для того я здесь, чтоб притворяться перед вами, будто раскаиваюсь в прежних своих грехах.

— Право слово, — сказала я ему, — у меня не такая слабая душонка, чтоб принимать к сердцу россказни этого монаха. Разве же я не знаю, что у всякого свое ремесло. Он занимается своим, забавляя простой народ подобными речами и отвращая его от разгульной жизни, ведущей к мотовству, ссорам и дракам; а я занимаюсь своим, из милосердия угашая в людях огонь любострастья.

Вот какой ответ он получил от меня, и так как душа у него была простецкая, воспитанная по моде доброго старого времени, когда люди в рукав сморкались, то подивился он распутному моему нраву, каковой почел весьма дурным и противным истинной религии. Коротко вам сказать, обучила я его тому, чему он пожелал обучиться, но столь для него несчастливо, что приобрел он венец Венеры, каковой пришлось ему носить так же терпеливо, как небосвод носит сию звезду; печальнее же всего было то, что не успел он проспать и недели со своей новобрачной, как заразил ей асе тело. Поистине, недурную науку прошел он в моей школе!

Наконец годы так испортили цвет и черты моего лица, что ни белила, ни румяна уже не были в состоянии вернуть мне красоту. Мало-помалу число моих полюбовников стало таять, и навещали меня одни только шалопаи, у коих водились не столько деньги, сколько желание их раздобыть. Это побудило меня перейти из разряда «девиц» в разряд «мамаш», ищущих корма для своих птенцов. Дабы половчее справиться со своими обязанностями, нарядилась я ханжой, и не было такой храмовой процессии, где бы я не трепала подола. Я узнавала добрых молодцев по ухватке и, сведя с ними знакомство, зазывала их в такие места, где они получали всяческое удовольствие. Прослышав, что кто-либо влюбился в девицу, я старалась услужить ему изо всех сил и ловко передавала цедульки его возлюбленной.

А теперь, Франсион, навострите уши и слушайте то, что я расскажу про Лорету, ибо я поведу речь о ней.

Живя за городом с одной из своих кумушек, прогуливалась я как-то вечером одна в весьма уединенном месте, когда мимо меня прошел незнакомый человек, державший что-то под плащом. Не успел он отойти и двадцати шагов, как я услыхала крик ребенка, что заставило меня немедленно повернуть назад и догадаться, какую ношу тащит прохожий.

— Куда вы несете этого младенца? Чей он? — спросила я.

Он тотчас же остановился и сказал, что несет ребенка в соседнюю деревню, где надеется найти хорошую кормилицу. Я пристала к нему с настойчивыми расспросами, и под конец из слов его выяснилось, что то был плод тайного греха, содеянного одним местным дворянином со служанкой своей матери; но никаких имен прохожий назвать не пожелал. Несмотря на густую темноту, мне захотелось взглянуть, красивое ли личико у этого маленького существа, но не успела я взять его на руки, как незнакомец, передавший мне крошку, крикнул, что должен переговорить с приятелем, и засверкал пятками. Этот залог пришелся мне не по вкусу, а потому я положила его на траву и погналась за беглецом, впрочем, без всякой для себя пользы, ибо обладал он столь быстрыми ногами, что я скоро потеряла его из виду. К тому же я услыхала псиный лай подле оставленного мною дитяти, и это заставило меня вернуться из опасения, как бы не приключилось с ним какого-нибудь несчастья. Сострадание побудило меня взять его на руки и отнести домой, где я обнаружила при свете, что то была девочка, весьма хорошенькая, как и все дети от любовных связей, матери коих должны быть по большей части красавицами, раз им удается пленять мужчин.

Я знала в Руане кормилицу, у которой было столько молока, что согласилась она за небольшое вознаграждение кормить, помимо своей девочки, также и мою. Когда она отняла ее от груди, я взяла крошку к себе и продолжала называть Лоретой, ибо человек, подсунувший мне малютку, сказал, что так нарекли ее при крещении. Ее пропитание не стоило мне ни гроша, ибо все вольные девицы нашего города находили ее такой миленькой, что по очереди таскали к себе домой; и, право, была она им не в обузу, особливо когда гуляли они с ней по улицам, так как прохожие, глядя на девочку, принимали их не за то, чем они были, а за порядочных женщин и мужних жен.

Как только стала она кое-что смыслить, то все наперебой старались показать ей всякие уловки и обучить ее искусным речам на разные случаи жизни. Присматриваясь к другим, Лорета усвоила много хитростей, с помощью коих обманывают мужчин, а когда она, по моему разумению, достаточно выросла, то я взяла ее к себе из страха, как бы не дала она сорвать прекрасный цветок своего девичества, не получив от того достодолжной пользы. Руан казался мне городом, недостойным такой отроковицы, ибо обладала она всеми прелестями и совершенствами, какие только пожелать можно. А потому положила я отвезти ее в Париж, где чаяла получить от моей девчурки изрядную наживу, дабы вознаградить себя за ее воспитание. В ту пору не было у меня больше никаких господских нарядов; давно уже не оставалось от них ни духу, ни паху. Пришлось дать Лорете остроконечный чепец, какие носят девушки из горожанок, и выглядела она в нем такой милашкой, что просто выразить не могу. Когда она шла рядом со мной по улице, то один говорил, что у нее ангельское личико, другой выхвалял русые и кудрявые волосы или юные ее перси, полегоньку наливавшиеся, добрую половину коих выставляла она напоказ. А ежели случалось, что кто-нибудь на нее заглядится и увяжется за ней до самого нашего дома, то следила я за ним в оба и затем выводила ее на порог, дабы мог он, проходя мимо, еще раз на нее полюбоваться и пуще запутаться в тенетах ее красоты.

Тут я решила, что настало время показать ее в самых высших сферах и преподать ей более мудрые советы. А потому я перестала обращаться с ней, как с ребенком, и принялась обучать ее всему необходимому, дабы могла она причалить к какой-нибудь счастливой гавани мира сего.

С тех пор Лорета щедро делала глазки всем, кто на нее заглядывался, и притом, доложу вам, с такою страстью, что всякий раз уносила в награду чье-либо сердце. Послушайте же, к какой уловке я заставляла ее прибегать, дабы все почитали меня за то, что называется почтенной особой. Стоило мне обернуться на нее, как она незамедлительно опускала взоры, словно не осмеливалась долее тайком переглядываться с мужчинами, и делала это лишь тогда, когда я не замечала.

Среди молодых хватов, очарованных ею, был один похрабрее и, как мне казалось, побогаче других, по имени Вальдеран; живя по соседству, он вскоре познакомился с нами и попросил у меня дозволения навестить нас, каковое я и дала ему, поблагодарив за оказанную честь; тем не менее я настоятельно посоветовала Лорете обходиться с ним неизменно с некоей непреклонной суровостью, пока не отсчитает он ей изрядное количество ефимков, дающих, как я объяснила, божественное достоинство на земле тем, кто ими располагает, подобно тому как небесные светила оказывают ту же честь духам, властвующим над ними. Я женщина ученая… да-с, а вы мне не верите; но я докажу вам, что иногда почитывала умные книжки и научилась по ним нести всякую напыщенную дребедень.

Итак, мои нравоучения не пропали даром для Лореты; она отлично применяла их на деле и при всякой встрече с Вальдераном жаловалась ему тайком, что ее тетка — сиречь я — самая что ни на есть скаредная женщина на свете.

— Мой родитель, — говорила она ему, — послал тетке немало денег, дабы одела она меня с головы до пят, а та и не думает ничего покупать и, сдается мне, сама истратила все на личные свои нужды, хотя, бог свидетель, ей недурно платят за мое содержание.

После такого вранья не стеснялась она просить у Вальдерана денег на покупку юбки или платья, а когда он говорил, что ему трудно исполнить ее просьбу, то отвечала: