Средневековая литература - Фламенка Страница 2

Дополнения [239]

Когда с вершинкиОльхи слетает лист,Дрожат тростинки,Крепчает ветра свист,И нем солистЗамерзнувшей лощинки -Пред страстью чистЯ, справив ей поминки.

Морозом сжатый,Спит дол; но, жар храня,Амор-оратайОбходит зеленя,Согрев меняДохой, с кого-то снятой,Теплей огня, -Мой страж и мой вожатый.

Мир столь прекрасен,Когда есть радость в нем,Рассказчик басенЗлых – сам отравлен злом,А я во всемС судьбой своей согласен:Ее приемМне люб и жребий ясен.Флирт, столь удобныйПовесам, мне претит:Льстец расторопныйС другими делит стыд;Моей же видПодруги – камень пробныйДля волокит:Средь дам ей нет подобной.

Было б и низкоЖдать от другой услад,И много риска:Сместится милой взгляд -Лишусь наград;Хоть всех возьми из спискаПотрембльский хват -Похожей нет и близко.

Ее устоиТверды и мил каприз,Вплоть до СавойиОна – ценнейший приз,Держусь я близ,Лелея чувства, коиПитал ПарисК Елене, житель Трои.

Едва ль подсуднаОна молве людской;Где многолюдно,Все речи – к ней однойНаперебой;Передает так скудноСтих слабый мойТо, что в подруге чудно.Песнь, к ней в покойВлетев, внушай подспудно,Как о такойПропеть Арнауту трудно.

О Лимузин, земля услад и чести,Ты по заслугам славой почтена,Все ценности в одном собрались месте,И вот теперь возможность нам данаИзведать радость вежества сполна:Тем большая учтивость всем нужна,Кто хочет даму покорить без лести.

Дары, щедроты, милость в каждом жестеЛюбовь лелеет, словно рыб – волна,Мила любезность ей, благие вести,Но также – двор, турниры, брань, война:В ком тяга к высшей доблести сильна,Не оплошай, ибо судьбой онаНам послана с доной Гвискардой вместе.

Любовь я ныне славлю всласть:Она дает мне спать и есть,Меня не жжет, не студит страсть,Я не блуждаю где невесть,Вдаль не гляжу, зареван,Не мучит душу мне разлад,Я не унижен, не распят,К посланцу не прикован,Предать меня не норовят,Дела мои идут на лад.

Против меня не ставят снасть,Не страшно мимо стула сесть,Не надо ни изменниц клясть,Ни грубого ревнивца месть,Никем не атакован,Ничьей внезапностью не смят,Не гнусь под грузом глупых лат,Не гол, не обворован,Не говорю, что я объятЛюбовью, ни что в сердце ад.

Не говорю, что должен пасть,Что мук любви не перенесть,Встреч не ищу, не славлю властьТой, что могла мне предпочестьЛюбого, будь готов он;Нет дела до ее наград,До сердца, сданного в заклад;Не бит, не ошельмован,

Любовью в кандалы не взят,Напротив, ускользнул и рад.Благую победитель частьИзбрал: его венчает честь,А побежденного ждет пастьМогилы, страшно произнесть.Но высший тем дарованУдел, кто из души развратИзгнал, кто армией усладНе мог быть завоеван;Победа эта им стократВажней, чем городов захват.

Хочу на тех охулки класть,Чья речь – ручей, чьих чар не счесть,Кто скор корысть красавиц красть,Вливая ловко в ласку лесть;Их раж и жар раскован,Они о нас надменно мнят;Визг розг и грязь грызне грозят,Но зря тот арестован,Чья явь – любовь, а яства – яд;Плачь, коль оплачен оптом клад.

Курс волей облюбованТакой, что чувства наугад,А не куда хочу, летят.

А. Г. Найман. О «ФЛАМЕНКЕ» – старопровансальском романе XIII в.

В начале XIX в. новоназначенный префект департамента Од обнаружил в каркассонской муниципальной библиотеке рукопись in-octavo в деревянном переплете, с вырванным началом и концом и несколькими недостающими в середине листами. 139 сохранившихся листов были записаны с двух сторон в одну колонку стихами на старопровансальском языке, 25 позолоченных заглавных букв и 221 монохромная (синего или красного цвета) украшены богатым орнаментом, пергамент листов был в хорошем состоянии. Рукопись направили ученому эрудиту Франсуа Рейнуару, и вскоре, в составе первого тома словаря провансальского языка, он опубликовал несколько сотен стихов новонайденного романа [240], дав ему название «Фламенка», каковое за ним и закрепилось (подлинное заглавие навсегда утрачено для нас вместе с титульным листом рукописи). Первое полное издание романа вышло в 1865 г [241]. Новейшее издание, снабженное превосходным научным аппаратом, появилось несколько лет назад в Швейцарии [242].

В последние годы читатели, интересующиеся средневековой куртуазной литературой Западной Европы, нередко получали возможность знакомиться с новыми ее памятниками. В серии «Библиотека всемирной литературы» был выпущен том «Трубадуры. Труверы. Миннезингеры» (серия I, т. 23), Главная редакция восточной литературы издательства «Наука» издала небольшую, но достаточно репрезентативную антологию старонровансальской поэзии [243], а в серии «Литературные памятники» вышли «Смерть Артура» Томаса Мэлори (1975), романы о Тристане и Изольде (1976), «Песни» Бернарта де Вентадорна (1979) и романы Кретьена де Труа (1980). К этому списку надо добавить и несколько выходящих в той же серии книг – итальянский сборник XIII в. «Новеллино» и собрание средневековых провансальских новелл, представляющих собой жизнеописания трубадуров. В том же ряду стоит и «Фламенка» – один из двух дошедших до нас провансальских куртуазных романов.

Как всякий выдающийся памятник литературы, «Фламенка», которой посвящена колоссальная научная литература [244], обросла несколькими устойчивыми характеристиками. Достаточно посмотреть на названия некоторых книг и статей о романе, постоянно именуемом «жемчужиной провансальской литературы», чтобы получить представление об основных подходах к нему: «У истоков психологического романа» [245]; «Фламенка», роман южно-французских нравов» [246]; «Провансальская „наука любви" XIII века» [247]; «Роман,,Фламенка" как изображение куртуазной речи» [248], и даже «Фламенка, средневековая сатира на куртуазную любовь» [249]. Как видим, интерпретации «Фламенки» весьма колеблются, достигая противоположностей в широком спектре его истолкования – от «науки любви» в средневековой, восходящей к Овидию, традиций (развитой в ХІІ в. близким ко двору Марии Шампанской северофранцузским клириком Андреем Капелланом, автором латинского трактата об искусстве куртуазной любви) – до сатиры на эту любовь. Для объяснения этого парадокса нам надо прежде всего сказать несколько слов не только о самой куртуазной любви, но и о том куртуазном обществе юга Франции, в котором зародилась и была развита ее концепция, определяющая культурные модели и модели сознания в Европе вплоть до сего дня. Здесь же заметим, что для русского читателя «Фламенка» представляет еще и особый интерес в связи с тем, что Александр Блок, специально изучавший этот роман, в большой мере использовал его материал в своей драме «Роза и крест», что было детально исследовано в специальной монографии В. М. Жирмунским [250].

Расцвет провансальской литературы связан с творчеством трубадуров – первых в Европе поэтов, сочинявших куртуазную лирику на народном языке юга Франции – Прованса. Зарождение поэзии трубадуров в конце XI – начале XII в. связано с феноменом «средневекового Ренессанса» – необычайным культурным взрывом, сопутствовавшим процветанию независимых южных феодально-аристократических дворов, издавна связанных (географически, исторически и династически) с соседней арабо-испанской культурой [251]. Выражением нового куртуазного идеала становится любовь к Даме. Не только самый уклад жизни средневекового замка, с той огромной ролью, какую в нем играла его хозяйка-кастелланша, но и понятные ограничения, защищающие честь девицы в регламентированном средневековом обществе, сделали объектом куртуазного поклонения замужнюю даму – жену феодального сеньора. Любовь к Даме трубадура носит характер идеальный по преимуществу, являясь для него источником духовного постижения и совершенствования. Муж, поэтому, должен был проявлять величайшую терпимость, тем более, что в мифологизированном мире куртуазной любви его супружеские права не подвергались ни малейшей опасности. Напротив, ревность, как тенденция к эгоистическому обладанию, в мире куртуазии считалась тягчайшим грехом. Куртуазная любовь породила великолепную поэзию, оказавшую влияние на всю последующую европейскую поэтическую традицию.

«Провансальский Ренессанс» был, однако, сравнительно недолгим. Уже в начале XIII в., в ходе войн, которые более отсталый в культурном отношении Север вел против Юга, Провансу с его аристократической куртуазной культурой было нанесено поражение, и оправиться от него он уже не смог. В такую тяжелую для Прованса пору и был создан роман «Фламенка» [252], явившийся своего рода литературной ретроспективой провансальской куртуазной жизни [253]. В этом свете проясняется значение одного из отступлений в начале романа, которое Шарль Кампру, поэт и ученый современного Прованса, предлагает, за неимением не дошедшего до нас Пролога, считать таковым [254]: