Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы Страница 25

И негодяй. Один оставшись с нею,

Он предложил ей связь, – позор злодею!

Констанца крик ужасный издала,

И с ней дитя. Но матерь всеблагая

В который раз бедняжке помогла.

Борясь искусно, грудью наступая,

Ей удалось отбросить негодяя.

Он из ладьи упал и утонул.

Христос Констанцу в чистоте соблюл.

Вот похоти конец обыкновенный!

Не только душу, но и тело нам

Она увечит слабостью презренной.

Один конец у любострастья – срам.

Не часто ль видеть приходилось вам,

Что небо за одно лишь вожделенье

Людей карает, как за преступленье?

Как этой слабой женщиной был дан

Отпор насильнику? Но вспомнить нужно,

Что Голиаф, безмерный великан,

Давиду сдался, словно бы недужный.

Как мог юнец, почти что безоружный,

Взглянуть в ужасный Голиафа лик?

Тут благодати бил живой родник.

Кто дал Юдифи мужество убить

Своей рукой злодея Олоферна

И этим свой народ освободить

От нечестивца? Так же достоверно,

Как то, что этих силой беспримерной

Бог наградил, Констанце дал господь

Лихого негодяя побороть.

Из узкого пролива Джебальтара

И Септы [116] вдаль несет ладью поток.

Туда-сюда кидает ветер ярый,

На юг и север, запад и восток.

Но вот исполнился скитанью срок,

И волей богоматери святою

Констанца радость обрела покоя.

Теперь мы от Констанцы перейдем

К владыке Рима. Получил он вести

Из отдаленной Сирии о том,

Что стан его весь перебит на месте,

А дочь Констанца извергом без чести

Оскорблена. Вам о султанше злой

Я говорю, пролившей кровь рекой.

Тут в Сирию отправил император

Сенатора и воинов не счесть,

Которых взял с собой в поход сенатор,

Чтоб учинить заслуженную месть.

Кровавую расправу кончив, сесть

На корабли спешило войско Рима,

Чтоб плыть обратно к родине любимой.

И вот когда с победной славой в Рим

Сенатор плыл, вдруг на морской равнине

Возникла утлая ладья пред ним

С Констанцей, предающейся кручине.

Ни кто она, ни по какой причине

Она на волю моря отдана,

Он не узнал, – была нема она.

Он в Рим ее привез и попеченью

Жены вручил с младенцем вместе. Там

Констанца стала жить в уединенье,

Вся отдаваясь набожным делам.

Ее судьба показывает нам,

Как чудно богоматерь помогает

Тому, кто к ней с молитвой прибегает.

Хотя была сенатора жена

Констанце теткой, все же не признала

В ней юную племянницу она.

Теперь вам сообщу, что сделал Алла,

Который плакал и стенал сначала,

Констанцу же оставлю под крылом

Сенатора и к ней вернусь потом.

Король, убивший мать, пронзен однажды

Был горестным раскаяньем таким,

Что, истомленный покаянья жаждой,

Решил отправиться в далекий Рим,

Чтоб там свой грех пред папою святым

Излить в слезах и вымолить прощенье

Себе от всеблагого провиденья.

Молву о том, что из чужой земли

Паломник прибывает именитый,

Гонцы по стогнам Рима разнесли,

И наш сенатор, славою повитый,

Навстречу выехал с роскошной свитой,

Чтоб гостя августейшего принять,

А также, чтобы блеск свой показать.

Друг друга чествовать тотчас же стали

Сенатор и король, – наперебой

Они пиры друг другу задавали,

И вот однажды, – через день-другой, -

На королевский идя пир, с собой

Сынка Констанцы взял сенатор славный, -

Об этом я осведомлен исправно.

По мненью многих, мальчик приведен

Был по желанью матери. Не знаю;

Присутствовал, так иль иначе, он, -

Все прочее я мелочью считаю,

Но вот что верно: сына отпуская,

Она велела между блюд свой взор

Ему на Аллу направлять в упор.

Взор этот встретив, Алла изумленно

Спросил сенатора: «Скажите, чей

Ребенок это?» И в ответ смущенно

Промолвил тот: «Не ведаю, ей-ей!

Живет он в Риме с матерью своей,

Отца же нет». Но через миг, не дале,

Все обстоятельства поведал Алле.

«Я должен вам сказать, – прибавил он, -

Что женщины я не видал доселе -

Среди девиц, и вдов, и мужних жен -

Столь чистой в разговоре и на деле;

Она бы предпочла, чтобы горели

Ее стопы на медленном огне,

Чем на соблазн пойти, поверьте мне».

Жила Констанца в памяти супруга,

А были схожи так дитя и мать,

Как мало кто похожи друг на друга.

Король невольно начал размышлять.

«У них одно лицо и та же стать.

Возможно ли?» В сомнениях без края

Тотчас из-за стола он встал, вздыхая.

«Клянусь творцом, – он думал, – это бред.

Ведь если дело обсудить в покое,

Уже давно в живых Констанцы нет».

Но через миг он думать стал иное:

«Что, ежели Христос рукой святою

Послал ко мне Констанцу и сейчас,

Как он послал ее к нам в первый раз?»

Чтоб посмотреть, что дальше будет, Аллу

Сенатор пригласил к себе домой

И, пир ему устроив небывалый,

Констанцу попросил войти в покой.

Ах, танцевать охоты никакой

Не вызвало в ней это приглашенье!

Она едва стояла от волненья.

Жену увидев, Алла перед ней

Склонился низко. В этой юной даме

Не мог он не признать жены своей

И залился горючими слезами.

Констанца же стояла, словно камень:

Ей причиненного супругом зла

Она забыть доселе не могла.

Теряла дважды бедная сознанье,

А он доказывал, что нет причин

Его винить за все ее страданья.

«Тому свидетель весь небесный чин!

Я так же чист пред вами, как мой сын

Маврикий, столь на вас лицом похожий.

Коль я солгал, срази меня, о боже».

И долго лился горьких слез поток,

Но души их спокойнее не стали.

Никто без жалости глядеть не мог,

Как муки их от плача возрастали.

Но я устал о горе и печали

Повествовать. Скажу лишь в двух словах:

Заря застала их еще в слезах.

Но наконец, когда ей стало ясно,

Что Алла перед ней не виноват,

Сменил стенанья поцелуй согласный

И повторенный сотни раз подряд.

Блаженством большим только райский сад

Их мог бы наделить. Счастливей пары

Не видел, не увидит мир наш старый.

Констанца попросила, чтоб супруг,

Вновь ею обретенный, в облегченье

Ее столь долгих и жестоких мук

Не отказал ей ныне в одолженье:

Чтоб от ее отца соизволенье

Пожаловать к обеду получил,

Ни слова чтоб о ней не проронил.

Передают, что к римскому владыке

Был послан с пригласительным письмом

Не кто иной, как маленький Маврикий;

Но я, признаться, сомневаюсь в том:

Ведь Алла вовсе не был простаком

И знал, что это было б неприлично.

Он, верно, с мальчиком явился лично.

Свое согласье император дал.

На мальчика при этом, вероятно,

Упорный взор не раз он устремлял

И думал о Констанце безвозвратной.

Король же поспешил к себе обратно,

Чтоб подготовить праздничный обед,

Принять достойно христианства цвет.

Назавтра Алла в пышном одеянье

Навстречу императору верхом,

Исполнен радостного ликованья,

С женой своей отправился вдвоем.

Отца увидев, перед ним ничком

Упала дочь. «Отец, – она вскричала, -

Констанцу, верно, помните вы мало.

Я – ваша дочь Констанца. Верьте мне:

Я – та, что вы когда-то в край неверный

Послали, та, что по морской волне

В ладье носилась, мучась беспримерно.

Теперь ко мне вы будьте милосердны,

К язычникам не посылайте вновь.

Вот мой супруг, – он заслужил любовь».

Кто в мире радость описать сумеет,

Которой предались они втроем?

Я мой рассказ кончаю, – вечереет,

И на ночлег уж скоро мы придем.

Веселую беседу за столом

Они всю ночь вели, не уставая,

В блаженстве этом их я оставляю.

Маврикий после папой на престол

Был возведен, и в нем оплот великий

Себе весь христианский мир нашел.

Но от рассказа в стороне Маврикий.

Прочесть о жизни этого владыки

В «Деяньях римских» [117] может всяк из вас.

Я посвятил Констанце свой рассказ.

Король страны Нортумберландской вскоре

С возлюбленной супругою святой

В Британию вернулся через море,

Где ждали их довольство и покой.

Но скоро счастье их затмилось мглой.

Царит над нами рок бесчеловечный, -

Все радости земные быстротечны.

Увы, прожить сумел ли кто-нибудь

Хоть день один, не омраченный тенью,

Не злобясь, не завидуя ничуть,

Не поддаваясь чувству раздраженья?

Я привожу вам это изреченье,

Чтобы сказать, что мрак чрез краткий срок

На счастье Аллы и Констанцы лег.

Еще не больше года миновало,

А смерть уже безжалостной рукой

Навеки вырвала из жизни Аллу.

Господь его на небе упокой!