Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения Страница 42

Джованни Батиста Досси(?).

Иллюстрация к седьмой песни поэмы Л. Ариосто «Неистовый Роланд» (изд. Винченцо Вальгризи, Венеция, 1542). Гравюра на дереве.

Рыбачить мы умеемИ на сухой земле.Мы ветерочком веемВдоль рощи. На седлеНе будем мы гнусавить:«Как одежонку справить?»Иль не вподъем заставитьПлатить того, кто в лесС тугой сумой полез?

В Франконии нам любоНи год, ни два сновать.Крестьяне точат зубыНа рыцарскую знать.Господь от бед избави!По полю, по дубравеДай волю всей оравеГулять, пока петлейНе стянут ворот мой.

Дай покарать нам, боже,Лихих бунтовщиков!Иль молодец пригожийНе стоит ста голов?Их спесь навеки скрутим,Смерть братьев не забудем.В них страх такой пробудим,Что с трепетом в сердцахПоймут, кто Шенкенбах.

Такой лихой печали,Таких великих бедСыздетства не видалиНи я, ни мой сосед.И господа и слугиНа покаянье туги.Живут по всей округеБез бога, без узды,Смирению чужды.

Не рыцарскому родуБить, грабить, жечь, пытать!Торговцам нет проходу:Всех тщатся обобрать.Легко ль от бед укрыться?Как лих в разбое рыцарь,И в песне говорится,Что лютая семьяСложила про себя.

Свят Юрий, божий витязь,Водитель ваших орд?Эх, подлые, стыдитесь —Над ним не властен черт!Свят Юрий вас оставит,Сразит мечом, удавитИль сам топор направитВ загривок гордый твойНа площади большой.

Вы пели о затравеОхотничьей в лесу?Не всякий час забаве,Приходит смерть и псу.Качнется в дреме вечнойПод балкой поперечной,Охотничек беспечный,Что по лесу гулял,Не заслужив похвал.

Хвалились вы заранеУхлопать дичь в упор.Эх, господа-дворяне,Не крепок ваш дозор,Не медлим мы с расправой,Сведем свой счет кровавый.А суд не знает правыйНи смердов, ни господ,На плаху всех сведет.

Дозорных ваших любоВ темнице зреть, в цепях,Под одежонкой грубой,В тревоге и мольбах.Иную песню птахиПоют при виде плахи.«О сударь! — молят в страхе.Хоть мессу нам пропойДуше на упокой».

Мы рассказать могли быПро муки, крики, плач;Невинного на дыбыС виновным взвил палач,Так вор-разбойник губитИ тех, кого он любит;Он жизнь под корень рубитСупруги и детей.А это мук больней.

Вы плутовством, нахрапомПозорили свой род;Нас звали «сиволапым»,Брань чести не берет.А вас — которых чтилиС младенчества не мы ли? —Дворянства-то лишили.В кого всадили клин,Уж тот не дворянин.

Дворянству денег мало,На то и господа!А слугам-то присталоЗа них платить всегда?Иссякнут все колодцы,А коли сердце бьется,Садись на иноходцаДа мчись в шумливый бор,А там виси, как вор.

Максимилиану славуМы, кесарю, поемЗа твердую расправуС сиятельным жульем.Петля пришлася впоруИ Гогенкранцу-вору.Колите песью свору,Что кесаря хулит,В них божий глас молчит!

Хотите песенке внимать,Что пелась про князей да знать,ВысокоблагородныхТеснителей народных?

Им христианскую-то кровьПивать за трапезой не вновь,Им миловать негоже,Спаси нас, бедных, боже!

В четверг стряслась у нас беда.Сошлись князья и господаПод Шлотгейм всей оравой,Грозили нам расправой.

Как герцог Юрий зол и лют,Расскажет эббелейдский люд;К князьям он едет в поле,Чтоб благ стяжать поболе.

Мюльгаузен — крепость хоть куда,Но взяли город господа,В том доктор был виноюС багряной бородою.

Ты, доктор, признанный злодей,Ты худо сделал, ей-же-ей!Но мы тебя отвадим,На кол тебя посадим.

И Генрих Баумгард был из тех,Кого не устрашает грех,Он знал, что доктор хочет,О чем злодей хлопочет.

Их плутни Кенемунд открыл.Зато и голову сложилВ угоду барам злобнымУ нас, на месте лобном.

Был Пфейфер честен и учен,Славней не сыщется имен.В пути его схватили,Навеки уложили.

Так нам Мюльгаузенский советНе мало понаделал бед,Из злобы и из местиНас бьют на лобном месте.

И даже тех, кому князьяСвободу дали, видел я,Прислужники хваталиИ насмерть убивали.

Людей не милуют они.Господь, теснителей казни!Пусть черти в хворостиныИх примут в час кончины.

Нам Ламгарт, воевода-плут,Сказал: на Попперекский прудИдите всей толпоюС повинной головою.

И жены бедные гурьбой,Ведомы докторской женой,Пошли молить злодеев…Спусти на ведьму змеев!

Кто эту песенку сложил,Тот на земле недолго жил —Он выпил злую чашу.Ты песню слышал нашу?

НАРОДНАЯ ЛИРИКА

Однажды с охоты граф ФалькенштейнСкакал по лесам и полянам.И вдруг на дороге увидел онДевчонку в платке домотканом.

«Куда ты, красавица, держишь путь?Не скучно ль бродить в одиночку?Поедем! Ты в замке со мной проведешьХмельную, веселую ночку!»

«Чего вы пристали? Да кто вы такой?Все хлопоты ваши напрасны».«Так знай же, я сам господин Фалькенштейн!Теперь ты, надеюсь, согласна?»

«Ах, коли взаправду вы граф Фалькенштейн,—Ему отвечает девица,—Велите отдать моего жениха.Он в крепости вашей томится!»

«Нет, я не отдам твоего жениха,Ему ты не станешь женою.Твой бедный соколик в поместье моемСгниет за тюремной стеною!»

«Ах, если он заживо в башне гниет,—Бедняжка в слезах отвечает,—Я буду стоять у тюремной стены,И, может, ему полегчает».

Тоскует она у тюремной стены,Звучит ее голос так жутко:«О милый мой, коли не выйдешь ко мнеНаверно, лишусь я рассудка».

Все ходит и ходит вкруг башни она,Свою изливая кручину:«Пусть ночь пройдет, пусть год пройдетНо милого я не покину!

Когда б мне дали острый меч,Когда б я нож достала,С тобою, граф фон Фалькенштейн,Я насмерть бы драться стала!»

«Нет, вызов я твой все равно не приму,Я с женщиной драться не буду!А ну-ка, бери своего жениха,И прочь убирайтесь отсюда!»

«За что ж ты, рыцарь, гонишь нас?Ведь мы небось не воры!Но то, что нам принадлежат,Берем без разговора!»

Я знал двух детей королевских —Печаль их была велика:Они полюбили друг друга,Но их разлучала река.

Вот бросился вплавь королевичВ глухую полночную тьму,И свечку зажгла королевна,Чтоб виден был берег ему.

Но злая старуха черницаХотела разбить их сердца,И свечку она загасила,И ночь поглотила пловца.

Настало воскресное утро —Кругом веселился народ.И только одна королевнаСтояла в слезах у ворот.

«О матушка, сердце изныло,Болит голова, как в чаду.Ах, я бы на речку сходила,—Не бойтесь, я скоро приду».

«О дочка, любимая дочка,Одна не ходи никуда.Возьми-ка с собою сестрицу,—Не то приключится беда».

«Сестренка останется дома,—С малюткой так много хлопот:Поди, на зеленой полянеВсе розы она оборвет».

«О дочка, любимая дочка,Одна не ходи никуда.Возьми с собой младшего брата,Не то приключится беда».

«Пусть братец останется дома,—С малюткой так много хлопот:Поди, на зеленой опушкеОн ласточек всех перебьет».

Ушла во дворец королева,А девушка в страшной тоске,Роняя горючие слезы,Направилась прямо к реке.

Вдоль берега долго бродила,Печалясь — не высказать как.И вдруг возле хижины ветхойЕй встретился старый рыбак.

Свое золотое колечкоЕму протянула она.«Возьми! Но дружка дорогогоДостань мне с глубокого дна!»

Свою золотую коронуЕму протянула она.«Возьми! Но дружка дорогогоДостань мне с глубокого дна!»

Раскинул рыбак свои сети,И вот на прибрежный песокУже бездыханное телоС немалым трудом приволок.

И девушка мертвого друга,Рыдая, целует в лицо:«Ах, высохли б эти слезинки,Когда б ты сказал хоть словцо».

Она его в плащ завернула.«Невесту свою приголубь!»И молча с крутого обрываВ холодную бросилась глубь…

…Как колокол стонет соборный!Печальный разносится звон.Плывут похоронные песни,Звучит погребальный канон…

Веселый рыцарь на конеСкакал по дальней стороне,Сердца смущая девамПленительным напевом.

Он звонко пел. И вот однаЗастыла молча у окна:«Ах, за певца такогоЯ все отдать готова!»

«Тебя я в замок свой умчу.Любви и песням научу.Спустись-ка в палисадник!» —Сказал веселый всадник.

Девица в спаленку вошла,Колечки, камушки нашла,Связала в узел платьяИ — к рыцарю в объятья.

А он щитом ее укрылИ, словно ветер быстрокрыл,С красавицей влюбленнойПримчался в лес зеленый.

Не по себе ей стало вдруг;Нет никого — сто верст вокруг.Лишь белый голубочекУселся на дубочек.

«Твой рыцарь, — молвит голубок,—Двенадцать девушек завлек.Коль разум позабудешь —Тринадцатою будешь!»

Она заплакала навзрыд:«Слыхал, что голубь говорит,Как он тебя порочитИ гибель мне пророчит?»

Смеется Улингер в ответ:«Да это все — пустой навет!Меня — могу дать слово —Он принял за другого.

Ну, чем твой рыцарь не хорош?Скорей мне волосы взъерошь!На траву мы приляжемИ наши жизни свяжем».

Он ей платком глаза утер:«Чего ты плачешь? Слезы — вздорИль, проклятый судьбою,Покинут муж тобою?»

«Нет, я не замужем пока.Но возле ели, у лужка,—Промолвила девица,—Я вижу чьи-то лица.

Что там за люди? Кто они?»«А ты сходи на них взгляни,Да меч бы взять неплохо,Чтоб не было подвоха».

«Зачем девице нужен меч?Я не гожусь для бранных встреч.Но люди эти вродеКружатся в хороводе».

Туда направилась онаИ вдруг отпрянула, бледна:В лесу, на черной ели,Двенадцать дев висели.

«О, что за страшный хоровод!» —Кричит она и косы рвет.Но крик души скорбящейНикто не слышит в чаще.

«Меня ты, злобный рыцарь, здесь,Как этих девушек, повесь,Но не хочу снимать яПеред кончиной платья!»

«Оставим этот разговор.Позор для мертвых — не позор.Мне для моей сестрицыНаряд твой пригодится».

«Что делать, Улингер? Бери —Свою сестрицу одари,А мне дозволь в наградуТри раза крикнуть кряду».

«Кричи не три, а тридцать раз,—Здесь только совы слышат нас.В моем лесу от векаНе встретишь человека!»

И вот раздался первый крик:«Господь, яви свой светлый лик!Приди ко мне, спаситель,Чтоб сгинул искуситель!»

Затем раздался крик второй:«Меня от изверга укрой,Мария пресвятая!Перед тобой чиста я!»

И третий крик звучит в бору:«О брат! Спаси свою сестру!Беда нависла грозно.Спеши, пока не поздно!»

Ее мольбу услышал брат.Созвал он всадников отряд,—На выручку сестрицыЛетит быстрее птицы.

Несутся кони, ветр свистит,Лес вспугнут топотом копыт.До срока подоспелиОни к той черной ели.

«Что пригорюнился, певец?Выходит, песенке — конец.Сестру свою потешу —На сук тебя повешу!»

«Видать, и я попался в сеть.Тебе гулять, а мне — висеть.Но только без одежиМне помирать негоже!»

«Оставим этот разговор.Позор для мертвых — не позор.Камзол твой и кирасуОтдам я свинопасу!»

И тотчас головою внизРазбойник Улингер повисНа той же самой ели,Где пленницы висели.

Брат посадил в седло сеструИ прискакал домой к утруС сестрицею родимой,Живой и невредимой.

Я песню новую своюГотов начать без страха.А ну, споемте про швеюИ черного монаха.

Явился к повару монах:«Давай скорей обедать!Что в четырех торчать стенах?Хочу швею проведать!»

Вот он поел да побежал,Плененный белой шейкой.Всю ночь в постели пролежалС красоткой белошвейкой.

Меж тем колокола гудят,Зовут монахов к мессе.«Эх, что сказал бы мой аббат,Когда б узнал, что здесь я?»

Он пред аббатом предстает,Потупив долу очи.«Мой сын, изволь-ка дать отчет,Где был ты этой ночью?»

И говорит ему чернец:«Я спал с моею милкойИ пил вино, святой отец,Бутылку за бутылкой!..»

Весь день томительно гудятКолоколов удары.Монахи шепчут: «Бедный брат,Побойся божьей кары!»

И говорит чернец: «Друзья,Погибнуть мне на месте,Но мне милей моя швея,Чем все монахи вместе!»

Кто эту песенку сложил,Ходил когда-то в рясе,В монастыре монахом жил,Да смылся восвояси.

Однажды я на берег вышла,По тропке спустилась к реке.Вдруг вижу: челнок подплывает,Три графа сидят в челноке.

Вот граф, молодой и прекрасный,В бокал иаливает вина.«Красавица, светик мой ясный,Ты выпить со мною должна».

Глядит на меня, чуть не плача,И шепчет, склонясь надо мной:«Была б ты немного богаче,Моей бы ты стала женой».

«Не смейтесь над девушкой честной.Зачем мне ваш графский дворец!Бедняк из деревни окрестнойМеня поведет под венец».

«А коль жениха не дождешьсяНи в том и ни в этом году?»«Тогда я монахиней стану,Тогда я в обитель уйду».

С тех пор миновало полгода,Зима наступила, и вотПриснилось ему, что голубкаМонахиней в келье живет.

Стрелой к монастырским воротамЛетит он на быстром коне…Открылось окошечко: «Кто там?»«Любовь моя, выйди ко мне!»

И девушка в белом нарядеВыходит к нему на порог.Отрезаны длинные пряди,И взгляд ее грустен и строг.

Он ей не промолвил ни слова,Он ей не сказал ничего.Но сердце от горя такогоРазбилось в груди у него.

В пути заметил я трактирИ постучал в ворота.«Я горемыка Швартенгальз.Мне пить и есть охота!»

Хозяйка отворила дверь.Я плащ и шляпу скинул,Налил вина — да стал глазетьИ кружку опрокинул.

Она тут потчевать меня,Что барина какого.Да только денег не возьмешьИз кошелька пустого.

Хозяйка сердится, бранит —Чуть не оглох от крика.Постель не стелит, гонит прочь:«Иди в сарай поспи-ка!»

Что делать, братцы! Лег я спатьВ сарае возле дома.Эх, незавидная кровать —Колючая солома.

Проснулся утром — смех и грех,—Дрожу, от стужи синий.Вот так хоромы! На стенеЗасеребрился иней.

Ну что же, взял я в руки меч,Пошел бродить по свету.С пустым мешком пошел пешком,Коль не дали карету.

А на дороге мне сынокКупеческий попался,И кошелек его тугойПо праву мне достался!

Под утро, в понедельник,Портняжка вышел в сад.Навстречу — черт: «Бездельник,Пойдем со мною в ад!Теперь мы спасены!Сошьешь ты нам штаны,Сошьешь нам одежонку,Во славу сатаны!»

И со своим аршиномПортняжка прибыл в ад.Давай лупить по спинамЧертей и чертенят.И черти смущены:«Мы просим сшить штаны,Но только без примерки,Во славу сатаны!»

Портной аршин отставилИ ножницы достал.И вот, согласно правил,Хвосты пооткромсал.«Нам ножницы странны!Изволь-ка шить штаны.Оставь хвосты в покое,Во славу сатаны!»

С чертями трудно сладить.Портной согрел утюгИ стал проворно гладитьЗады заместо брюк.«Ай-ай! Ужель должныНас доконать штаны?Не надо нас утюжить,Во славу сатаны!»

Затем он вынул нитку,Чертей за шкуру — хвать!И пуговицы началИм к брюху пришивать.И визг и плач слышны:«Проклятые штаны!Он спятил! Он рехнулся,Во славу сатаны!»

Портной достал иголкуИ, не жалея сил,Своим клиентам ноздриКак следует зашил.«Мы гибнем без вины!Кто выдумал штаны?За что такая пытка,Во славу сатаны?!»

На стену лезут черти —Шитье всему виной.«Замучил нас до смертиБессовестный портной!Не слезем со стены!Не будем шить штаны!Иначе мы подохнем,Во славу сатаны!»

Тут сатана явился.«Ты, парень, кто таков?Как ты чертей решилсяОставить без хвостов?Коль так — нам не нужныЗлосчастные штаны.Проваливай из ада,Во славу сатаны!»

«Ходите с голым задом!» —Сказал чертям портнойИ, распрощавшись с адом,Отправился домой.Дожив до седины,Он людям шьет штаны,Живет и не боитсяЧертей и сатаны!

Кабы мне птицей стать,Крылья бы где достать,—Был бы с тобой!Но как ни хочу — не взлечу,Проклят судьбой.

Ночью снишься ты мне,Вижу тебя во сне,Взгляд твой ловлю.А разомкну глаза —Слезоньки лью.

Верь, что каждую ночьСердцу уснуть моему невмочь,—С тобой говорит…Тысячу раз тебяБлагодарит.

В деревню мельник под хмелькомБез денег шел, да с кошельком.Но денежки найдутся.

Вот завернул он в лес густой —Навстречу три злодея: «Стой!»И три ножа сверкнули.

«Здорово, мельник! Нам нужнаТвоя брюхатая жена.Мы хорошо заплатим!

Чего ты струсил? Не дрожи!Вот — триста талеров держиИ убирайся с богом!»

«Как! Моего ребенка матьЗа триста талеров отдать?!Нет, мне жена дороже!»

«Бери шестьсот — и по рукам!Ее ты в лес отправишь к намНе позже чем сегодня!»

«Да вы в уме ль? — воскликнул муж.—Мне за вдовство столь жалкий куш?!Здесь тысячами пахнет!»

Хохочут изверги: «Разбой!На девятьсот — и черт с тобой!Но шевелись живее!»

Бедняга муж потер чело:«Ну, девятьсот — куда ни шло.Что ж! Сделка состоялась».

Домой вернулся он… ЖенаЖдет у ворот, как смерть бледна:«Откуда ты так поздно?»

«Жена! Я из лесу иду.Там твой отец попал в беду.Беги к нему на помощь!»

И лишь она вступила в лес,Как ей спешат наперерезРазбойники с ножами.

«Красотка, здравствуй! В добрый час!Твой муженек три шкуры с насСодрал за эту встречу!»

И принялись ее топтать,По лесу за косы таскать.«Сейчас помрешь, красотка!»

«О, боже! Не снесу я мук!Ах, проклят будь злодей супругНа том и этом свете!

Когда бы мой услышал крикМой брат — охотник, в тот же мигОн вас убил бы, звери!»

И тут, сестры заслышав зов,Явился брат из-за кустовИ уложил злодеев.

«Сестрица, не о чем тужить.Пойдем со мной! Ты будешь житьВ родном отцовском доме!..»

Прошло три долгих дня. И вотОхотник мельника зовет:«Зайди-ка, мельник, в гости!..»

«Ну, зять, здорово! Как живешь?Что без жены ко мне идешь?Сестрица не больна ли?»

«Ох, шурин, горе у меня.Твою сестру третьёва дняНа кладбище снесли мы.

Душа бедняжки — в небесах…»Но тут с младенцем на рукахК ним мельничиха вышла.

«Ах, мельник — изменник, мошенник и ворЖену заманил ты к разбойникам в бор —Так сам отправляйся на плаху!»

ИЗ НАРОДНОЙ КНИГИ «ГРОБИАНУС»