Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения Страница 46

Джакомо Франко. Иллюстрация к поэме Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим».

1590 г. Резец, офорт

МЕЛЛЕН ДЕ СЕН-ЖЕЛЕ

Распутница, владея светом целым,Такой себе присвоила почетИ власть такую над душой и телом,Как бог, который в небесах живет.И долго тешилась она. Но вотСтрелу в нее какой-то враг направил.А там и лекарь вдруг ее оставил,Беспомощную и больную тяжко,Плоха она, и кто-то уж расславил,Что впала в слабоумие бедняжка.

Глаза и рот ваш целовать прекрасныйГотов я много, много тысяч раз,Когда вы отбиваетесь напрасно,А я держу в объятьях крепких вас.Но в это время мой влюбленный глаз,Чуть отстранясь, на прелести косится,Которые мой поцелуй крадет.Я так ревнив, что глаз мой не миритсяС соперником, хотя б им был мой рот.

МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ

Бог дал мне в пастыри Христа —К иным владыкам мне ль стремиться?Я хлебом бытия сыта,—На пищу смерти мне ль польститься?Меня хранит его десница,—Мне ль верить собственной руке?Мое спасенье в нем таится,—Мне ль строить веру на песке?Лишь на Христа надеюсь я,—Не отступлюсь ни впредь, ни ныне.Он сила, мощь и власть моя,—Так припаду ль к иной святыне?Он духа моего твердыня,—Как я могу его забыть?Увязнуть стоит ли в пучине,Чтоб славу ложную добыть?Вся жизнь моя в любви к Христу,—Прельщусь ли суетой земною?Его завет я свято чту,—Пойду ли я стезей иною?Такой учитель дан судьбою,—Кого я с ним могу равнять?Он не гнушался править мною,—Так отступлю ли хоть на пядь?Бог дочерью меня зовет,—Я ль звать отцом его не буду?Мои слова весь мир клянет,—Я ль слух открою злу и блуду?Он дух мой вынул из-под спуда,—Меня ли осыпать хвалой?Нет, ибо бог — везде и всюду.Ему — любовь и трепет мой.

Спаситель мой, что я могу добавить?Перед тобою нет нужды лукавить:Ты с тайн срываешь полог темноты.Ты видишь, помыслы мои просты:Тобой дышать, тебя любить и славить.

Я научилась ни во что не ставитьЗемную власть. Кому же мною править,Как не тебе, средь этой суеты,Спаситель мой.

Лишь ты один сумел меня избавитьИ оградить от зол, на путь наставить.Плоть, дух и мысль питаешь только ты.Яви свою заботу с высотыИ помоги мне жизнь мою исправить,Спаситель мой.

Приправа смерти пряна и остраИ тело жжет до самого нутра.Кому ее не хочется хлебнуть?Ведь только смерть дает душе прильнутьК сосуду очищенья и добра.

Утратив брата, вслед за ним сестра —Ей смерть была страшна еще вчера —Свой хлеб скорее жаждет обмакнутьВ приправу смерти.

Она душой спокойна и бодраИ чувствует, что ей теперь пораК Спасителю идти в последний путь,И нетерпенье ей стесняет грудь.Она губами тянется с одраК приправе смерти.

КЛЕМАН МАРО

Король французский, страждущих оплот,Заутра день шестнадцатый пойдет(Ошибки в счете нет — даю вам слово),Как в монастырь Отсидия святогоМаро на кошт казенный помещен,И хоть я этим несколько смущен,Дерзну поведать все ж, в чем дело было.К вам во дворец три пристава-верзилыВнезапно ворвались, чтоб мне сказать:«Король вас повелел под стражу взять».И удивил меня приказ такойКуда сильней, чем гром с небес зимой.Предъявлен был пергамент мне потом.Он нелюдским был писан языком:Там говорилось лишь о пресеченье,Поимке, задержанье, заключенье.«Вы помните, — прохвосты изрекли,—О том, как арестанту помоглиИз наших рук намедни ускользнуть?»Тут я, конечно, стал твердить: «Отнюдь!»Ведь если б я ответил: «Да» — оноВ вину мне после было б вменено.К тому ж я в этом случае к лжецамОткрыто бы себя причислил сам:Ну, где мне от тюрьмы спасать других,Коль разделю я вскоре участь их!Но понапрасну тратил я слова:Им внять не пожелали пристава.Меня они, скомандовав: «Ни с места!».Под локти подхватили, как невесту,Но чуть грубей, и повлекли в тюрьму.И все ж скорей прощу я и поймуИх неучтивость, наглость, шельмовство,Чем подлость прокурора моего —Чтоб в ад он шел точить с чертями лясы!Я зайца, перепелку и бекасаЕму послал, но до сих пор сижу;А если куш побольше предложу,Он хапнет и его без лишних слов:Свои силки подобный птицеловТаким липучим клеем покрывает,Что в них любая птичка застревает.Но к делу! Вот о чем посланье это:Боюсь, что будет песня моя спетаИ пропоют отходную мне вскоре,Коль на мое не призрите вы горе.Одна надежда у меня осталась —На ваше милосердие и жалость.Да и к чему вам надо мною суд? —Лишь пересуды лишние пойдут.А коли впрямь понатворил я бед,Что тоже, кстати, доказать бы след,С меня вполне довольно порицанья.Такое мне и дайте наказанье —Его принять от вас я буду рад.А если крючкотворы возопят,Со мной — тут остановка лишь за вами —Всегда их можно поменять местами.Итак, пусть вашим, государь, указомЯ из тюрьмы отпущен буду разом,А уж когда я выберусь на волю,Меня сюда не заполучат боле.Прощения прошу у вас смиренноЗа то, что к вам решился дерзновенноС посланьем этим глупым обратиться,Хоть лично б должен во дворец явиться.Но тут уж, право, нет моей вины —Прогулки мне сейчас воспрещены.

Обитель бросив на день целый —Пускай себе брюзжит приор,—Скакать в Париж как угорелый,—Тут брат Любен на дело скор;Но жить страстям наперекорИ, как Писание велело,Не устремлять к соблазну взор,—Тут брат Любен не скор на дело.

Содрать у человека смело,Коль тот, бедняга, не хитер,Последнюю рубаху с тела,—Тут брат Любен на дело скор;Но устыдиться клички «вор»И в пользу жертвы оскуделойОтдать хоть часть того, что спер,—Тут брат Любен не скор на дело.

Искусней сводни закоснелойВнушать, что блуд не есть позор,Девице юной и незрелой,—Тут брат Любен на дело скор;Громит он пьянство с давних пор,Но пусть, коль жажда одолела,Пьет воду пес его Трезор,—Тут брат Любен не скор на дело.

Посылка

Посеять зло, разжечь раздор —Тут брат Любен на дело скор;Но ближнему помочь умело —Тут брат Любен не скор на дело.

Когда я в пост, повздорив с милой,Ревнивый бросил ей упрек,Со зла красавица решила,Что дать мне следует урок,И вот она, не чуя ног,Спешит с доносом на того,Кто за нее костьми бы лег:«Он сало ел. Хватай его!»

Так эта весть святош взбесила,Что через самый краткий срокЯвились стражники-верзилыМеня упрятать под замок,И толстый их сержант изрекС порога дома моего:«Вот он, Клеман, убей нас бог!Он сало ел. Хватай его!»

Хоть всякое со мною было,Такого все ж я ждать не мог!В тюрьму злодейка посадилаМеня за сущий пустячок,Хоть не пойму, какой ей прокЛишаться друга своего,Властям духовным дав намек:«Он сало ел. Хватай его!»

Посылка

Принц, только та, чей нрав жесток,В чьем сердце злость и ханжество,Шепнуть способна под шумок:«Он сало ел. Хватай его!»

На воле я, друзья, гуляю снова,А все-таки томился под замком.Ну, до чего ж судьба ко мне сурова!Но благ господь. Сменилось зло добром.

Меня в Нуэ, узилище сыром,Завистники сгноить давали слово,Но не смогли поставить на своем.На воле я, друзья, гуляю снова.

Рим на меня косился, строил ковы,Хоть не бывал я в обществе дурномИ не содеял ничего плохого,А все-таки томился под замком.

Как только стала та моим врагом,Кто мне дороже бытия земного,В тюрьму Сен-При я брошен был тайком.Ну, до чего ж судьба ко мне сурова!

В Париже долго я влачил оковы,А в Шартре был до этого знакомС темницею, где света нет дневного.Но бог велик: сменилось зло добром.

Друзья, похлопотали вы о том,Чтоб отпустили узника больного,И ныне извещаю вас письмом,Что вновь гуляю, бодрый и здоровый,На воле я.

Фортуна долго нянчилась со мной,Но, подавая мне рукой однойИмения, чины и блага прочьи,До коих мы во Франции охочи,Она петлю вила рукой другою,И та петля была моим слугою,Спасти хотевшим жизнь свою младую,Надета мне на голову седую;И я глазам своих детей, с рожденьяК высокому привыкших положенью,Предстал, увы, и перед смертью в нем,На виселицу вздернут палачом.Лишился я столь дорогой мне чести,Которая со мной погибла вместе.Меня мое богатство не спасло,А до постыдной казни довело.Не многим помогли мне и друзья:Оплакан для приличья ими я.Так щедро взыскан я судьбою был,Что от щедрот оскомину набил.Меня своим отцом король наш звал,Но даже это суд в расчет не взял.Там все ошибки мне в вину вменили,Заслуг же и трудов не оценилиИ обрекли меня по приговоруУдавке, разоренью и позору,И мне одно осталось — к месту казниПроследовать, не выказав боязниИ ни на миг не побледнев с лица,Чем так привлек к себе я все сердца,Что вынудил, идя в последний путь,Завистников своих и тех всплакнуть.Не стану спорить, жил я столь богато,Что зависть в людях пробуждал когда-то,Но пусть она теперь уснет спокойно:Болтаюсь я, считавший, что пристойноМеня по смерти предадут земле,На Монфоконе в мерзостной петле,И сильный ветер труп мой охладелыйКачает в вышине остервенело,А слабый — в волосах моих седыхИграет, как в листве дерев густых.Мои глаза, что молнией блистали,Добычею ворон голодных стали,А шею, коей я вовек не гнул,Ошейник смертный мне, как псу, стянул.Носил я встарь изысканный наряд,А ныне бьет меня нещадно град,И дождь сечет, и солнце сушит там,Где место лишь убийцам да ворам.Заканчивая жалобу свою,Богач злосчастный, я совет даюИ королю, и смертному простомуЗа славою не гнаться по-пустому.Я в жизненной игре брал верх не раз,Но и меня — не первого из нас! —Фортуна, уготовив мне веревку,В последний час переиграла ловко:Я слыл за ловкача из ловкачей,Она же оказалась половчей.Итак, прошу я люд честной молиться.Да и с душой моей не сотворитсяТого, что плоти довелось узнать;А также заклинаю всех понять,Что золото хоть и сулит услады,Да за него платиться горем надо.

Хочу, чтоб вы, когда я вас целую,Твердили «нет» с улыбкою, но строго!Ведь слыша «да», вас упрекнуть могу я,Что вы наговорили слишком много.Не полагайте только, ради бога,Что цвет любви ненужен стал мне вдруг,И все ж, отнюдь не корча недотрогу,Шепчите; «Нет, он не про вас, мой друг!»

Как солнце разгоняет сумрак синийСияньем несказанно золотым,Так разгоняешь и мое уныньеТы, Анна, появлением своим.Тебя не видя, я тоской томим,Тебя увидев, оживаю вновь я,И это объясняется одним —Тем, что к тебе пылаю я любовью.

Увидев ту брюнетку, что поспоритС Венерою слоя «еньем и красой;Услышав голосок, чьим звукам вторитСпинет, звенящий под ее рукой,Я радости исполнен неземной,Как праведники перед ликом бога,И становлюсь в блаженстве им ровнёй,Чуть вспомню, что и я ей мил немного.

Как раб, я предан госпоже, чья плотьСтыдлива, непорочна и прекрасна,В чьем сердце постоянство поборотьНи радости, ни горести не властны;С чьим разуменьем ангельским напрасноСоперничать бы тщился ум людей.На свете нет чудовища странней —Такому слову не дивитесь вчуже,Затем что тело женщины у ней,Но разум ангела и сердце мужа.

Настолько дивный дар стихосложеньяДан грациями госпоже моей,Что я сержусь, дивясь ему при чтенье,На то, что не дивлюсь еще сильней.Когда же я, ведя беседу с ней,Вновь на ее творенья брошу взгляд,Дивлюсь я неразумью тех людей,Кого плоды пера ее дивят.

Пленен я самою прекраснойИз женщин, живших в мире сём,За что хвалу своим стихомПою Венере громогласно.

Когда б Амур себе напрасноГлаз не завязывал платком,Он в девушку с таким лицомИ сам бы мог влюбиться страстно.

Она ко мне небезучастна,А я готов поклясться в том,Что счастлив, став ее рабом,Служить ей всюду и всечасно.

Когда на моифоконский эшафотВел Самблансе Майар, служитель ада,Кто выглядел бодрей — судья иль тот,Кого судье повесить было надо?Бросал вокруг Майар так робко взглядыБыл Самблансе так тверд, хоть он и старЧто мнилось: на расправу без пощадыВедом своею жертвой сам Майар.

С хозяином слуга аббата схожТак, что порою различить их трудно;Бесчинство этот любит, тот — дебош;Тот шутит непристойно, этот — блудно;Тот пьет мертвецки, этот беспробудно.Лишь вечером идет у них война:Аббат боится, что во время снаУмрет, коль ночью глотку не промочит;Слуга ж, пока хоть капля есть вина,Упорно отойти ко сну не хочет.

Уж я не тот любовник страстный,Кому дивился прежде свет;Моя весна и лето красноНавек прошли, пропал и след.

Амур, бог возраста младого!Я твой служитель верный был;Ах, если б мог родиться снова,Уж так ли б я тебе служил!

БОНАВАНТЮР ДЕПЕРЬЕ