Никита Хониат - История Страница 57

4. Став лагерем и окопавшись валом на южной стороне города — так как с этой стороны, по ровности места, городская стена казалась доступной, не то что с других сторон, где она возвышается на каменистом, круглом и весьма крутом холме,— Андроник на следующий день начал осаду. И машины, и люди не стояли праздно, но делали что следует, а сам Андроник писал записки и, обернув ими нижнюю часть стрел, бросал их в город. В этих по воздуху пересылаемых письмах он убеждал прузейцев переменить мысли и обещал всепрощение, если они отворят ворота и впустят его в город, а Федора Ангела, бродягу Лахану, глупого Синесия — я употребляю собственные его выражения — и их единомышленников схватят и предадут смерти. Это он делал довольно долго, потому что война, завязавшаяся под стенами Прузы, нисколько не уступала никейской ни по храбрости воинов, вступивших в борьбу с царскими легионами, ни по ненависти к Андронику, которая и была причиной войны. Да и самый город Пруза укреплен со всех сторон хорошими башнями и обнесен крепкой стеной, а с южной стороны даже двойной. Неоднократно днем происходили и здесь вылазки, войска бросались друг на друга, и много падало с обеих сторон. Но и этому городу суждено было {365} покориться Андронику, и очень многим захваченным в нем — потерпеть ужасные мучения. Под беспрерывными ударами стенобитной машины стена в одном месте несколько осыпалась, а затем упала в том же месте и деревянная пристройка, скреплявшая старую стену. Находившиеся в городе вообразили, что потрясена и упала вся стена, на которую действовала стенобитная машина. Разнесся об этом событии неясный слух, и сердца всех поражены были страхом. Никто не позаботился хорошенько узнать о несчастьи, но при первом же шуме упавших камней все почти умерли от страха. На стенах не осталось ни одного защитника, и сбежавшие со стен толпились по улицам совершенно растерянные. Тогда враги приставили лестницы и через ворота и стены без труда проникли в город. Хватая прузейцев, они беспощадно умерщвляли их, расхищали их имущество, рубили скот, который весь, и мелкий и крупный, собран был, чтобы жителям было чем питаться, если осада протянется долго. Такими-то ужасами сопровождалось это событие! Когда же вошел в город и остановился в нем сам царь Андроник, то и он поступил с прузейцами не как царь кроткий, хранящий тех, которые и прежде были и опять будут его подданными, хотя на время и возмущались; и даже не с той снисходительностью, какую каждый человек оказывает своим единоплеменникам. Напротив, как голодный царь зверей, напав на овец, не защищенных никакой оградою и не охраняе-{366}мых пастухом, одной ломает шею, у другой вырывает внутренности, с иными поступает еще каким-нибудь жестоким образом, а остальных разгоняет по скалам, горам и пещерам, так и Андроник в то время без всякой пощады погубил и умертвил множество людей, излив свой дикий гнев в различных и разнообразных казнях за то, что город был взят военной силой, а не по предварительному соглашению и договору с прузейцами и не по добровольной их сдаче. Так, Федора Ангела, юношу, у которого только что стала пробиваться борода, лишил очей и, посадив на осла, велел вывести за римские границы и бросить, предоставив ему блуждать там, куда занесет бродящее по своему произволу животное. Вероятно, он сделался бы пищей зверей, что и имел в виду Андроник, назначая ему это наказание, если бы попавшиеся навстречу турки не сжалились над его молодостью, не взяли его в свои палатки и не позаботились о нем. Льва Синесия, Мануила Лахану и многих других, числом сорок человек, повесил на ветвях деревьев, растущих около Прузы. Но гораздо большее число подверг другим казням: одним отрубил руки, другим отрезал пальцы, как виноградные побеги, а у иных отнял ноги. Многие лишились и глаз, и рук, а были и такие, которые потеряли правый глаз и левую руку, и такие, которые потерпели то же, только в обратном виде. Отняв таким бесчеловечным образом у своего царства людей, цветущих крепостью тела и отличавшихся воин-{367}ской опытностью, Андроник пошел к Лопадии. Там он поступил подобным же образом. Одного из епископов он лишил глаз за то, что тот не обличал бунтовщиков из своей паствы, но спокойно и равнодушно смотрел на восстание их против царя Андроника. Вслед затем он возвратился в столицу, восхищаясь такими победами. В Прузе он не позволил похоронить никого из повешенных, но оставил тела их, как особенного рода гроздья, висеть на виноградных лозах, которые поднимались и вились около деревьев. Трупы высохли на солнце и поворачивались от ветра, подобно пугалам, которые выставляются сторожами в смоковничных садах.

По возвращении в Константинополь, принятый народом с радостными восклицаниями, приветствованный речами льстецов, которых всегда воспитывают царские дворцы, и сделавшись оттого еще надменнее, Андроник занялся зрелищами и конскими скачками, так как время было летнее. Однажды обрушились некоторые из смежных с царским седалищем перил и задавили около шести человек. Бывший в театре народ пришел по этому случаю в страшное смятение. Андроник побледнел от страха и, созвав к себе копьеносцев, хотел было встать со своего места и уйти во дворец; но окружавшие его приверженцы упросили его оставить это намерение и убедили сидеть спокойно, сказав, что, чуть только встанет, тотчас же погибнет, потому что народ столпится в кучу {368} и бросится на него и на его свиту. Поэтому он еще немного помедлил и дождался окончания конской скачки и гимнастической борьбы, но решительно отказался от дальнейших представлений, когда зрителей забавляли удальцы, взбиравшиеся вверх по веревкам и плясавшие на высоко протянутом, небольшом и тонком канате, а также быстроногие зайцы и охотничьи собаки — зрелища, очень нравящиеся непривычным посетителям театра. Так-то происходило это.

5. Был некто, человек знаменитого рода, по имени Исаак, не Ангел Исаак, а другой, сын дочери севастократора Исаака, о котором мы сказали в своей истории, что он был родной брат царя Мануила. Этот Исаак, получив от своего деда и царя Мануила Комнина власть управлять Арменией и начальствовать над Тарсом и над сопредельными странами, начал войну с враждебными армянами, был взят в плен и заключен под стражу, что случилось уже по смерти Мануила. Много лет провел он в заключении, но, наконец, был выкуплен иерусалимлянами, которых называют фрериями*, и получил полную возможность возвратиться в отечество. Выкупу его содействовал и Андроник, по просьбе Феодоры, с которой, как мы уже несколько раз говорили, Андроник был в связях, а этот Исаак был ее пле-{369}мянник. К принятию же Исаака и к состраданию над его долговременным пребыванием вне отечества убеждали Андроника Константин Макродука, женатый на родной тетке Исаака, и Андроник Дука, родственник Исаака и друг его с детства. Но этот Исаак не хотел подчиниться царю Андронику, свое отечество считал как бы на звездах, родство и любезное сотоварищество ставил ни во что. Желая господствовать, питая в себе стремление к власти и вовсе не имея расположения повиноваться другим, он воспользовался присланными ему из Византии деньгами как средством и пособием для злокозненного достижения власти. Приплыв на Кипр с весьма значительным войском, он сначала выдавал себя за законного, присланного царем начальника, показывал кипрянам сочиненные им самим царские грамоты, читал вымышленные царские указы относительно того, что ему следует делать, и вообще вел дела так, как по необходимости ведут их люди, поставленные начальствовать от других. Но спустя немного времени он объявил себя тираном и, раскрыв свою врожденную жестокость, начал бесчеловечно поступать с жителями острова. Жестокосердием и свирепостью нрава он столько превзошел Андроника, сколько этот последний превзошел всех, когда-либо прославившихся жестокостью к врагам. С тех пор, как он вообразил, что прочно овладел властью, он непрестанно совершал над жителями Кипра тысячи различных злодеяний. Каждый {370} час он осквернял себя убийством людей невинных, терзал человеческие тела, изобретая, как какое-нибудь орудие злосчастной судьбы, казни и мучения, которые доводили до смерти. Нечестивый и развратный, он бесстыдно предавался преступным связям с женщинами и растлевал девиц. Семейства, прежде благоденствовавшие, лишил всего имущества без всякой причины, старожилов, которые вчера и третьего дня обращали на себя общее внимание и по богатству могли соперничать с Иовом, пустил по миру голодными и нагими, если только по своей крайней раздражительности не погубил мечом. Увы! Увы! Как путь нечестивых благоуспешен! Процвели все делающие беззакония. Ты насадил их и возрастил; они родили детей и принесли плод. Так на это еще пророк жаловался Господу. И точно, тогдашнее поколение произвело людей, которые, как цикута, выросли только на смерть ближним и на погибель множеству городов, которыми они совершенно беззаконно овладели. Когда все это дошло до слуха царя Андроника, он от неистовства никак не мог прийти в себя. Но так как видел, что ему грозит то, чего он давно боялся,— а он всегда опасался начальной йоты, как буквы, гибельной для его власти,— то начал изыскивать средства, как бы схватить Исаака и изъять из среды людей того, кто угрожает ему погибелью. Он боялся, чтобы Исаак, приплыв с Кипра, не лишил его власти, так как знал, что все примут его с радостью, потому {371} что отдаленное бедствие сноснее настоящего и ожидаемое зло, даже более тяжкое, легче того, которое уже гнетет. Мы, люди, обыкновенно с радостью принимаем и кратковременное облегчение своих страданий.