Альбрехт Дюрер - Дневники. Письма. Трактаты. Том 1 Страница 6

Всеобщее брожение захватило и Нюрнберг. В начале 20-х годов город становится ареной ожесточенных споров между лютеранами и представителями различных левых сект. Здесь печатают свои сочинения анабаптисты, находившиеся под сильным влиянием Мюнцера и выдвигавшие требование общности имущества, здесь формируется секта «безбожников», не только отрицавших отдельные догматы и таинства католической церкви, но усомнившихся даже в самом существовании бога и в истинности священного писания. Много сторонников нашло в Нюрнберге учение швейцарского реформатора Ульриха Цвингли, расходившегося в ряде вопросов с Лютером и придерживавшегося более радикальных взглядов. Особенно напряженной становится обстановка в 1524 году. Еще весной вокруг города вспыхнули крестьянские восстания, за которыми последовали волнения городской оппозиции, выразившиеся в выступлениях цехов против патрицианской аристократии Совета. Положение еще более обострилось с приездом в Нюрнберг Томаса Мюнцера, выпустившего здесь брошюру против Лютера, озаглавленную «Против сытно живущей плоти виттенбергской». «Я мог бы сыграть славную шутку с нюрнбержцами, если бы у меня была охота поднять восстание», – вспоминал позднее Мюнцер. В таких условиях, видимо желая избежать худшего, городской Совет решил сам провести реформу церкви и одновременно удалить из города наиболее радикальных представителей оппозиции.

В январе 1525 года в Нюрнберге происходит несколько процессов представителей левых сект. 21 января был осужден за свободомыслие и приговорен к изгнанию из города молодой преподаватель только что основанной в Нюрнберге высшей школы Ганс Денк, один из видных деятелей оппозиции, разделявший взгляды анабаптистов. За этим последовал процесс «трех безбожных художников» – лучших учеников Дюрера, братьев Ганса Себальда и Бартеля Бехамов и Георга Пенца, высказывавших сомнение в истинности библии и существования бога. Все они также были осуждены на изгнание. Любопытно, что художники Нюрнберга играли большую роль в этих оппозиционных группировках. Так, сохранились известия о преследовании художников Ганса Грейфенберга и Ганса Платнера за «неуместные речи о таинстве причастия» и основание новых сект, о привлечении к суду по обвинению в ереси художника Пауля Лаутензака, об аресте за связи с революционным крестьянством резчика Иеронима Андреа.

Известно, что революционное движение низов вывезло у большинства гуманистов и представителей ученой интеллигенции глубокое разочарование и страх, которые побудили многих из них отказаться от реформации, ранее вызывавшей у них сочувствие. Именно так реагировал на события Пиркгеймер. После процесса Денка он резко порывает со всеми представителями радикальных учений, а затем и с самим лютеранством. Мрачное и тревожное настроение Пиркгеймера яснее всего отразилось в написанном уже после смерти Дюрера, в 1530 году, письме венскому архитектору Иоганну Черте. Описывая всеобщее падение нравов и раздоры между сектами, Пиркгеймер возлагает на Лютера ответственность за создавшееся положение. «Я признаю, – пишет он, – что вначале я был так же хорошим лютеранином, как и наш покойный Альбрехт, потому что мы надеялись, что исправлено будет римское мошенничество, как и жульничество монахов и попов, но как посмотришь, дело настолько ухудшилось, что евангелические мошенники заставляют тех мошенников казаться невинными». Особенно беспокоит Пиркгеймера то обстоятельство, что «простые люди, наставленные этими евангелическими, уверены, что должен совершиться всеобщий раздел имущества; и истинно, если бы не было большого предостереженья и наказанья, совсем скоро начался бы всеобщий грабеж, как это случилось во многих местах».[8] В результате Пиркгеймер приходит к полному разочарованию в учении Лютера, в котором он видит теперь источник всех бед, зло, еще худшее, чем папская церковь.

Такова была обстановка, в которой протекали последние годы жизни Дюрера. Возвратившись из Нидерландов в июле 1521 года, он безвыездно живет в Нюрнберге. В эти годы он много работает как живописец и создает самые зрелые свои портреты и картины, на которых благотворно сказалось соприкосновение с нидерландским искусством. Одновременно Дюрер работает над завершением и изданием своих трактатов, широко пользуясь консультациями своих ученых друзей.

Сохранилось лишь небольшое количество заметок и писем Дюрера, относящихся к 1521—1528 годам. В них содержится мало фактических данных, но все же они позволяют услышать голос художника, звучащий взволнованно и тревожно. Чувствуется, что Дюрер глубоко захвачен религиозными спорами. На время он поддается увлечению учением Ульриха Цвингли, которому он в 1523 году посылает в подарок несколько своих гравюр (см. письмо пастору Фрею). В период, когда представители левых сект, выступая против «идолопоклонства», стали уничтожать в ряде городов священные изображения в храмах, Дюрер также высказывается против поклонения «чудотворным» иконам и статуям (см. надпись на гравюре с изображением св. Марии Регенсбургской), однако в своем трактате об измерениях он отстаивает необходимость изображений в церквах. О тревожном настроении Дюрера в эти годы свидетельствует описание привидевшегося ему сна о всемирном потопе, навеянного слухами о предстоящем конце света, и, в особенности, письмо его другу Никласу Кратцеру, написанное 5 декабря 1524 года, в период проведения церковной реформы в Нюрнберге и в разгар борьбы Совета с оппозиционными сектами. Отвечая на поздравления Кратцера по поводу реформации в Нюрнберге, Дюрер писал: «Из-за христианской веры мы должны подвергаться обидам и опасностям, ибо нас поносят, называют еретиками… О новых вестях в нынешнее время писать неудобно, но много на нас злых нападок». Мы не знаем, что он имел здесь в виду. По мнению одних, он намекал на угрозы по адресу мятежного города со стороны императора, бамбергского епископа и некоторых князей, по мнению других – жаловался на нападки, которым он мог подвергаться в связи с выступлением «трех безбожных художников», его ближайших учеников. К сожалению, никаких сведений об его отношении к этому выступлению и последовавшему затем процессу не сохранилось.[9]

Глубоким волнением проникнуто и сопроводительное письмо, и надписи на картине «Четыре апостола», преподнесенной Дюрером городскому Совету в 1526 году. Картина эта представляет собой две доски, на которых попарно изображены четыре апостола – Иоанн и Петр, Павел и Марк. В нижней части ее помещены надписи, текст которых заимствован из евангелия. Предостерегая мирских правителей, чтобы они не приняли «за божественное слово человеческие заблуждения», Дюрер приводит гневные слова апостолов, направленные против пагубного сектантства и лжепророков. Хотя известный нюрнбергский каллиграф Иоганн Нейдёрфер, выполнявший, по просьбе Дюрера, надписи на картине, утверждал, что художник изобразил в ней четыре человеческих темперамента, такое толкование, как явствует из самих текстов, суживает замысел картины. Правда, Дюрер нигде ясно не высказывает своего мнения, что породило множество разногласий по вопросу о занимаемой им позиции,[10] но несомненно, что появление этой картины было вызвано яростными религиозными спорами, все еще не затихавшими в Нюрнберге. Сопроводительное письмо к картине «Четыре апостола» – последний сохранившийся собственноручный документ художника. С этого момента мы не имеем о нем прямых известий вплоть до его смерти, последовавшей 6 апреля 1528 года.

«Все потребности человека настолько пресыщаются преходящими вещами в случае их избытка, что последние вызывают в нем отвращение, исключая одну только жажду знаний, которая никому не досаждает. Желание многое знать и через это постигнуть истинную сущность всех вещей заложено в нас от природы». Так писал в 1512 году Альбрехт Дюрер, подготовляя первый вариант своего трактата о пропорциях.

Рационализм составляет существеннейшую особенность всей культуры Возрождения. В те времена, когда после долгих веков безраздельного торжества веры над разумом, теологии над наукой, люди впервые восстали против гнета духовной диктатуры церкви, утвердилась безграничная вера в силу разума, в истинность извлекаемых из опыта знаний. Сочинения гуманистов проникнуты мыслью о том, что именно разум делает человека могущественнейшим из всех созданий, почти равным богу. Человек, – так писал в середине XV века глава флорентийской Платоновской академии известный гуманист Марсилио Фичино, – «…измеряет землю и небо, а также исследует глубины Тартара. Ни небо не представляется для него слишком высоким, ни центр земли слишком глубоким. А так как человек познал строй небесных светил, и как они движутся, и в каком направлении, и каковы их размеры, и что они производят, то кто станет отрицать, что гений человека (если можно так выразиться) почти таков же, как у самого творца небесных светил; и что он некоторым образом мог бы создать эти светила, если бы имел орудия и небесный материал».[11] Как далеки эти дерзкие слова от смиренного: «Верую, через то познаю» одного из виднейших средневековых схоластов Ансельма Кентерберийского.