Средневековая литература - Тиль Уленшпигель Страница 6

XX История рассказывает, как Уленшпигель просеивал муку в свете месяца

Уленшпигель странствовал по разным местам и пришел в Ульцен, деревню.[38] Здесь он снова заделался подмастерьем у пекаря. Когда он уже находился у мастера в доме, мастер намерился печь и Уленшпигель должен был ночью просеять муку,[39] чтобы к раннему утру все было готово. Уленшпигель говорит: «Мастер, вы должны дать мне огня, чтобы я мог видеть, как сеять». Пекарь ему отвечает: «Не дам тебе огня. Я своим работникам в эту пору никогда огня не давал. Они просеивали муку в свете месяца. Так и ты должен делать». Уленшпигель говорит: «Ну, раз они муку так просеивали, то и я, как они, сделаю».

Мастер ушел и хотел часок-другой поспать. Тем временем Уленшпигель взял сито, выставил его за окно, где светил месяц, и давай сеять муку во двор. Когда хозяин проснулся и захотел печь, Уленшпигель еще стоял и сеял. Тут пекарь увидел, что Уленшпигель сыплет муку во двор, который весь белел от муки. Мастер тут и говорит: «Какого черта ты тут делаешь? Разве мука уж даром дается, что ты ее в грязь сыплешь?» Уленшпигель отвечает: «А разве вы не приказывали мне сеять в свете месяца, без огня? Я так и делаю». Хлебопек ему говорит: «Я приказывал, чтобы ты сеял при свете месяца», Уленшпигель опять говорит: «Вот прекрасно, мастер! Вы должны быть довольны, я так и сделал: и в свете месяца, и при свете месяца. Потеря не велика, не больше пригоршни. Я ее сейчас подберу. Это муке ни капли не повредит». Мастер говорит: «Пока ты будешь муку подбирать, я не смогу тесто ставить, а потом уж будет поздно печь». Уленшпигель говорит: «Хозяин, у меня есть хороший совет: мы выпечем хлеб так скоро, как наш сосед. У него тесто в бадье стоит. Хотите получить, так я мигом тесто достану, а нашу муку вместо него поставим». Мастер рассердился и говорит: «Черта ты добудешь! Иди к виселице, притащи мне вора оттуда». «Хорошо», – сказал Уленшпигель и отправился к виселице. Под ней лежал скелет вора, сорвавшийся вниз. Уленшпигель взвалил его на спину, принес в дом и сказал: «Вот, я принес то, что под виселицей лежало. Зачем только оно вам понадобилось? Я не знаю, от чего оно помогает». Пекарь ему сказал: «А больше ты ничего не принес?». Уленшпигель ответил: «Там больше ничего не было». Пекарь был разгневан и сказал со зла: «Ты господ судей обокрал и их виселицу ограбил. Я на тебя бургомистру нажалуюсь, вот увидишь». И мастер пошел из дому на рынок, а Уленшпигель пошел за ним, причем мастер так торопился, что не оглянулся ни разу и даже не знал, что Уленшпигель идет сзади.

Вот стоит голова городской или бургомистр на рынке, а пекарь подходит к нему и начинает жаловаться. Но Уленшпигель был расторопным: как только мастер стал жаловаться, Уленшпигель встал вплотную к нему и вытаращил глаза. Когда пекарь увидел Уленшпигеля, он так взбесился, что у него из головы вылетело, на что он хотел жаловаться, и он сказал Уленшпигелю со злостью: «Что тебе надо?». Тот ответил: «Ничего не надо. Только вы обещали, что я увижу, как вы на меня бургомистру пожалуетесь. Раз мне надо видеть, так надо глаза пошире раскрыть, чтобы увидеть». Хлебопек ему сказал: «Иди с моих глаз! Ты плут». Уленшпигель ответил: «Так меня часто звали. Сидел бы я у вас в глазах, так мне с них пришлось бы сквозь ноздри лезть, коли вы бы глаза закрыли». Бургомистр услышал, что все это глупости, пошел от спорщиков и оставил обоих стоять. Когда Уленшпигель это увидел, обернулся он к мастеру и сказал: «Хозяин, когда же мы печь-то будем? Солнце уже закатилось». И убежал прочь, так и оставив пекаря стоять на рынке.

XXI История рассказывает, как Уленшпигель всегда ездил на светлой лошади и неохотно находился там, где были дети

Уленшпигель всегда любил бывать в обществе и всю жизнь избегал трех вещей: во-первых, никогда не ездил на лошади серой (никому не служил правдой и верой), а седлал соловую или гнедую (по кличке «Обману» и «Надую»). Во-вторых, он не хотел оставаться там, где были дети, потому что о них больше пеклись, чем о нем. В-третьих, он неохотно останавливался на постоялом дворе, если хозяином там был какой-нибудь старый и щедрый человек, потому что старый щедрый хозяин обыкновенно оказывался простофилей и не жалел своего добра. Для Уленшпигеля там не находилось компании и денег, чтобы поживиться.

Каждое утро просил он в молитве, уберечь его от здоровой пищи, и от большого счастья, и от крепкого питья. Ибо здоровой пищей обычно называют всякую зелень. Также чурался он пищи, которую продают аптекари, ибо, как бы здорова она ни была, все же это знак болезни.

Большим счастьем было бы, если б камень упал с крыши или балка с дома сорвалась. Можно было бы сказать: «Если бы я стоял внизу, меня бы этот камень или балка насмерть пришибли, что было бы для меня большим счастьем». От такого счастья он и хотел уберечься.

Крепкое питье – это вода. Ведь вода своей силой приводит в движение мельничные колеса, и немало славных парней испили в ней свою смерть!

XXII История рассказывает, как Уленшпигель нанялся к графу Ангальтскому[40] стражем на башню[41] и, когда подошли враги, он не затрубил в рог, а когда их не было, затрубил сигнал тревоги

В скором времени после этого Уленшпигель пришел к графу Ангальтскому и нанялся к нему служить стражем на башню. У графа было много врагов, и в ту пору он держал в городке и в замке множество рейтаров и придворных слуг, их надо было каждый день кормить, поэтому Уленшпигеля забыли на его сторожевой башне и не послали ему еды. В тот день случилось так, что враги появились перед городом и графским замком, захватили коров и всех их угнали. А Уленшпигель лежал на своей башне и глазел в окно, но не поднял тревоги криком или трубя в рог.

Когда шум набега донесся до графа, он со своими людьми поспешил в погоню, и некоторые заметили, что Уленшпигель лежит на окне в башне и смеется. Граф окликнул его: «Почему это ты лежишь на окне и ведешь себя так тихо?». Уленшпигель ответил сверху: «Я натощак ни кричать, ни плясать не люблю». А граф ему скова: «Ты что же, не хочешь чтобы враги твой рожок услыхали?». А Уленшпигель в ответ: «Не к чему мне трубить, врагов рожком созывать, их и так на лугу много. Правда, некоторые вместе с коровами отсюда ушли, но, если я всех сюда созову, они вас насмерть перебьют. Бот славно-то будет!..».

Граф поспешил за врагами и сошелся с ними в схватке. Через некоторое время граф воротился довольный, он отбил у неприятеля гурт скота. Его люди принялись жарить и парить, а Уленшпигеля опять забыли накормить. Тут стал он раздумывать на своей башне, как ему получить толику от их добычи, и дождался, когда пришел час обеда. Тут он стал кричать и трубить: «Враги, враги!». Граф впопыхах выскочил из-за стола, уставленного кушаньями, надел доспехи и помчался со своими людьми к воротам и в поле. Уленшпигель тем временем проворно и резво сбежал с башни, пришел к графскому столу, схватил жареное и пареное и все, что ему приглянулось, и снова отправился на башню.

Когда рейтары и пешие люди прибыли на место, они не застали там никаких врагов и стали говорить: «Страж на башне эту штуку из озорства выкинул» – и двинулись домой, к воротам. А граф закричал наверх Уленшпигелю: «Ты что ли рехнулся, с ума сошел?». Уленшпигель сказал: «У меня злых намерений не было». Граф спросил: «Ты зачем трубил: „Враги, враги", когда их тут не было в помине?». Уленшпигель ему отвечал: «Раз их не было, значит надо было мне их созвать, хотя бы нескольких».

Граф сказал: «Видно шельму по повадке. Когда враги здесь, ты не хочешь трубить, а когда их здесь нет, ты о них возвещаешь. Это, можно считать, чистая измена». И граф сместил его и нанял другого стража, а Уленшпигель отныне должен был следовать за графом в походы на своих двоих, как пеший стрелок. Последнее его донельзя огорчило, он охотно ушел бы оттуда, однако не мог надеяться, что его великодушно отпустят.

Когда они выступали против неприятеля, Уленшпигель всегда выходил из ворот последним, а когда, навоевавшись, возвращались домой, он первый спешил в ворота.

Граф стал спрашивать, как это надо понимать, что в поход на врага он идет последним, а домой стремится всегда попасть первым. Уленшпигель отвечал: «Не во гнев вам будь сказано, когда вы с вашей свитой за столом закусывали, я томился на своей башне от голода и от этого совсем обессилел. Если я должен теперь первым идти на врага, так мне надо поспешить и сберечь время, чтобы первым усесться за стол и последним уйти от стола и таким образом снова набраться сил. Вот тогда-то я первым пойду на врага и последним уйду от него». «Я слышал, – сказал граф, – что ты собираешься вести себя так ровно столько, сколько времени ты сидел на башне». Уленшпигель сказал на это: «Людей охотно лишают того, на что каждый имеет право». Граф сказал: «Ты больше не будешь служить у меня» – и отпустил его, чему Уленшпигель обрадовался, так как ему не очень-то нравилось все время воевать с врагами.