Гаргантюа и Пантагрюэль — III - Рабле Франсуа Страница 6

– О, святой Иоанн, – сказали они, – хороши мы.

Сами догадаетесь, что из двух им оставалось делать: или спрятаться от стыда, или смеяться над забавным приключением.

– Ну, сегодня, – сказал дворецкий, – если нас станут поджаривать, то мы не подгорим, потому что мы хорошо прошпигованы. О, мальчуган, славно ты нас окрутил: увижу я тебя когда-нибудь папою!

Глава оканчивается разговором между Гаргантюа и гостями, состоящим из непереводимых острот и игры слов, а также непристойностей.

ГЛАВА XIII. Как Грангузье узнал об изумительном уме Гаргантюа, когда тот изобрел подтирку

К концу пятого года Грангузье, возвратившись после поражения канарийцев, навестил своего сына Гаргантюа и был этим обрадован так, как мог обрадоваться такой отец при виде такого своего сына. Целуя его и обнимая, он расспрашивал о том и о сем из области Ребячьих интересов. При этом он выпил и с сыном и с нянюшками, у которых тщательно расспрашивал, держат ли они его в чистоте и опрятности. На это сам Гаргантюа ответил, что он завел такой порядок, что во всей стране нет мальчика чище его.

– Как так? – спросил Грангузье.

– После настойчивых и любопытных опытов, – отвечал Гаргантюа, – я изобрел способ подтираться, самый знатный, самый блестящий, самый удобный, какой только когда-либо видели.

– Какой способ? – спросил Грангузье.

– Сейчас вам расскажу, – сказал Гаргантюа. – Однажды я подтерся бархатным кашнэ одной барышни и нашел это неплохим, потому что мягкость шелка доставила очень большое наслаждение. Другой раз шапочкой – то же самое. Третий раз – шейным платком; затем – атласными наушниками; но чертова куча золотых шариков ободрала мне весь зад. Антонов огонь в кишки ювелиру, который их сделал, и барышне, которая их носила! Боль прошла, когда подтерся шляпой пажа, отделанной перьями по-швейцарски. Присев однажды под кустом, я нашел мартовскую кошку и подтерся ей, но ее когти изъязвили мне весь задний проход. На следующий день я вылечился, подтершись перчатками матери, надушенными бензоем. Подтирался шалфеем, укропом, анисом, майораном, розами, ботвой от тыквы, свеклы, капустными листьями, виноградными, девичьей кожей, травой-акулинкой (она краснеет от этого), салатом латук, шпинатом… Все это было весьма полезно для ног. Потом еще брал крапиву, бурьян, почечуй, живокость, но у меня сделалось кровотечение. Вылечился, подтираясь гульфиком.

«Я обратился затем к простыням, одеялам, занавескам, скатертям, салфеткам, носовым платкам, женским халатам.

Все это мне доставило большее удовольствие, чем шелудивому, когда его скребут.

– Вот как! – сказал Грангузье. – Но чем же подтираться лучше всего?

– Я уже подошел к этому, скоро и вы все узнаете. Подтирался я сеном, соломой, паклей и волосом, шерстью, бумагой. Но:

– Как, мое яичко золотое, – сказал Грангузье, – ты уж и стихами говоришь?

– Да, да, мои король, – ответил Гаргантюа.

– Ну, – сказал Грангузье, – вернемся к нашему предмету.

– К какому предмету?

– К подтиранию.

– А не хотите выставить большой бочонок бретонского, если я припру вас к стенке?

– Непременно, – сказал Грангузье.

– Нет нужды подтираться, если нет г… А г… не бывает, не… потому, значит, надо раньше…, чем подтираться.

– Ого, – сказал Грангузье, – какой ты здравомыслящий мальчуган!

Я тебя на этих же днях представлю к докторской степени, ты умен не по возрасту. Но продолжай, пожалуйста, свое подтиральное рассуждение. Клянусь бородой, вместо одного бочонка, ты получишь шестьдесят бочек хорошего бретонского, которое, однако, идет не из Бретани, а из доброго Веррона[20].

– Потом я подтирался, – продолжал Гаргантюа, – колпаком, подушкой, туфлей, охотничьим ягдташем, корзинкой. Какая скверная подтирка! Затем – шляпами. Обратите ваше внимание: есть шляпы гладкие, есть шерстистые, есть ворсисто-бархатные, есть шелковистые, атласные. Но лучше всех шерстистые: отлично подчищают. Затем приходилось подтираться курицей, петухом, цыпленком, телячьей шкурой, зайцем, голубем, бакланом, адвокатской сумкой, капюшонами, чепцами, птичьим чучелом.

«В заключение говорю вам и удостоверяю, что нет лучшей подтирки, чем гусенок с нежным пушком, только надо его взять за голову, когда кладешь между ног. Тогда чувствуешь удивительную приятность нежности его пуха, и от теплоты самого гусенка, которая передается по прямой кишке и по другим внутренностям доходит до области и мозга.

«И не верьте, что блаженство героев и полубогов в Елисейских Полях проистекает от златоцвета, нектара и амврозии, как болт старухи. По моему мнению, блаженство их в том, что они подтираются гусятами; таково и мнение магистра Иоанна Шотландского».

ГЛАВА XIV. Как некий софист обучал Гаргантюа латыни

Услышав такие речи, добряк Грангузье изумился и восхитился, видя столь высокий разум и удивительное соображение сына своего Гаргантюа. И он сказал его нянюшкам:

– Филипп, царь македонский, узнал ум своего сына Александра по тому, как он искусно правил конем, который был до того необуздан и страшен, что никто не осмеливался сесть на него, так как всех всадников сбрасывал он с себя – одному шею сломает, другому – ноги, тому – череп, этому – челюсть.

Наблюдая все это на ипподроме (так называлось место, где выезжали лошадей), Александр подметил, что ярость лошади происходит только от страха, который внушает ей собственная ее тень. Тогда, вскочив на коня, он пустил его против солнца, так что тень падала сзади, и таким способом сделал коня послушным своей воле. По этому отец узнал, что у сына его божественное разумение, и приставил к нему наставником в науках Аристотеля, которого чтили в ту пору выше всех философов Греции. Но я скажу вам, что по одному этому разговору, который я сейчас перед вами имел с моим сыном Гаргантюа, я познал, что в его разуме есть что-то божественное, столь он остер, тонок, глубок и ясен, и достигнет высокой степени мудрости, если его хорошо образовать. Поэтому я хочу поручить его какому-нибудь ученому, чтобы научить его по его способностям, и ничего не пожалею для этого.

Действительно, ему указали на одного великого ученого софиста по имени магистр Тюбаль Олоферн, который обучил Гафгантюа азбуке так хорошо, что он говорил ее наизусть в обратном порядке; на что ушло пять лет и три месяца.

Потом прочел с ним Доната[21], а также Фацета, Тэодолэ и «Параболы» Алана[22], на что ушло тринадцать лет, шесть месяцев и две недели. Заметьте, что одновременно он учил Гаргантюа писать готическим шрифтом, и тот переписал все эти книги, потому что искусство печатания еще не было изобретено.

Гаргантюа носил обыкновенно большой письменный прибор, весивший более семи тысяч квинталов[23], пенал из которого равнялся по толщине и величине колоннам аббатства Энэ[24], а чернильница висела на толстых железных цепях и равнялась вместимостью огромной бочке.

Потом Тюбаль прочел ему «De modis significandi»[25] с комментариями Гуртебиза, Факина, «Беззуба» Галео, Иоанна Тельца, Биллонио, и кучи других. На это пошло времени свыше восемнадцати лет и одиннадцати месяцев.

Он так хорошо изучил этот труд, что на испытании ответил все наизусть от конца к началу и на пальцах и сказал матери, что «De modis significandi» не есть наукой. Затем Тюбаль прочел «Церковный календарь». На это пошло шестнадцать лет и два месяца, когда названный наставник его умер: