Фьямметта. Фьезоланские нимфы - Джованни Боккаччо Страница 6

class="a">8} в своем пути от той минуты, когда он подымает с Ганга{9} свои светлые лучи, до того часа, когда для отдыха он погружает усталую колесницу в Гесперидские воды{10}, над всем, что заключает холодный Арктур{11} и раскаленный полюс[25], над всем царит бесспорно наш сын крылатый{12}. И на небе, где много ясть богов, нет его могучее, потому что никто не избежал его оружья. На золоченых крыльях, легчайший, он в одно мгновенье облетает свое царство и всех посещает, положив на тугую тетиву стрелы, нами сделанные и в наших водах[26] закаленные; и выбрав достойнейшую себе на служение быстро ее направляет, куда хочет.

Он возжигает жесточайшее пламя в молодых и в усталых старцах вызывает потухший пыл, воспламеняет неведомым огнем чистую грудь девственниц, и замужних со вдовами вновь зажигает. И богов, загоревшихся от его факела, он принуждает, покинув небо, сходить на землю под личинами. Разве Феб[27], победивший великого Пифона{13} и настроивший парнасскую кифару{14}, разве он не был много раз под его игом, то из-за Дафны[28]{15}, то из-за Климены[29]{16}, то из-за Левкотои[30]{17}, то из-за многих других{18}? Конечно да; и наконец, заключив свое сиянье в форму пастушка, влюбленный, пас он стада Адмета[31]{19}.

Сам властитель неба, Юпитер, побуждаемый любовью, принимал низшие формы, то под видом белой птицы{20}, хлопая крыльями, издавал более нежные звуки, чем предсмертная песнь лебедя, то обернувшись тельцом{21}, украсив лоб рогами, мычал в полях, свою спину унизил девичьей ношей и чрез братское владенье греб раздвоенными копытами, избегая пучин, и насладился своей добычею. То же он сделал для Семелы{22}, не меняя лика, для Алкмены, обратившись в Амфитриона{23}, для Каллисто, приняв вид Дианы{24}, для Данаи, сделавшись золотым дождем{25}, — всего не перечислить[32]. И гордый бог войны{26}, чья сила внушает до сих пор страх гигантам, под властью любви укротил свой дикий нрав и сделался влюбленным. И привыкший к огню Юпитеров кузнец, сделавший трезубую молнию{27}, был поражен еще более могучею, и я сама, хотя и мать, не смогла уберечься, ибо все видели, как я открыто плакала о смерти Адониса{28}. Но для чего утруждаться словами? Ни один небожитель не остался целым кроме Дианы; одна она, любительница лесов, избежала любви, хотя и думают другие, что скрыла ее только, не избежала.

Но, может быть, примеры небожителей тебя не убеждают и ищешь ты услышать земных подтверждений, — их столько, что начинать почти не стоит, упомяну лишь те, что отличались наибольшей силой. Посмотри прежде всего на сильнейшего сына Алкмены[33], как, отложив стрелы и грозную львиную шкуру{29}, он украсил пальцы изумрудами, причесал растрепанные волосы и рукою, что прежде носила палицу, убил великого Антея{30} и вывел из ада пса{31}, принял пряжу за Иолиной прялкой, а плечи, что вместо Атланта груз высокого неба принимали, теперь впервые заключенные в объятья Иолой, покрылись, чтоб ей понравиться, тонкими пурпурными одеждами[34]. А что сделал Парис, любовью движимый? Елена? Клитемнестра?{32} А Эгист? Всему миру это известно; не нужно говорить также о Ахилле[35], Скилле{33}, Ариадне[36], Леандре[37], о Дидоне[38] и многих других. Верь мне, это пламя — свято и могуче. Ты видела, как все на небе и на земле, люди и небожители подчинены моему сыну, но что сказать тебе о его власти, простирающейся даже на бессловесных животных и птиц? Чрез него горлица следует за своим самцом и наши голубки{34} с теплым чувством возвращаются к своим и никогда их не покидают, а в рощах робкие олени свирепеют, когда другой коснется с желанием той, которой первый боями и мычаньем своей любви давал пламенные признаки, дикие вепри бесятся и скалят клыки, покрытые пеной от любви а африканские львы, пораженные любовью, трясут шеей. Но оставляя леса, замечу, что стрелы моего сына даже чрез холодную воду поражают стадо морских и речных божеств. Не думаю, чтоб неизвестно тебе было свидетельство Нептуна[39]{35}, Главка[40], Алфея{36} и других, которые своею мокрою водою не то что залить, но утишить не могли того пламени, которое, всем будучи известно на земле и под водою, проникает в глубь земли до самого властителя темных болот[41].

Итак, небо, земля, море, ад — по опыту знают его оружие; и чтобы ты из кратких слов могла понять всю величину его могущества, скажу тебе: все подчинено природе, ничто от нее не свободно, она же покорствует любви. Когда она повелевает, стихает древняя вражда и новый гнев сменяется огнем любви; так широка ее власть, что даже мачехи становятся благосклонными (о диво!) к пасынкам[42]. Итак, чего ищешь? В чем сомневаешься? Чего бежишь, безумная? Когда столько богов, людей, зверей побеждены любовью, стыдишься быть ею побежденною? Ты не знаешь, что делать, но если ты боишься нареканий за то, что поддалась любви, они не должны иметь места, потому что примеры тысячи поступков людей, более тебя знаменитых, тебе, менее сильной и менее впавшей в ошибку, будут служить оправданием.

Если же эти слова тебя не трогают и ты все-таки хочешь сопротивляться, Значит ты думаешь быть доблестнее Юпитера, мудрее Феба, богаче Юноны и краше меня, — а мы все побеждены. Ты одна думаешь победить? Ты обманываешься и, наконец, погибнешь. Тебе довольно того, что только вначале было достаточно