Греческая мифология, сформировавшая наше сознание - Ричард Бакстон Страница 10

После Античности

Пересказы эпох Средневековья и Возрождения разнообразят и усложняют историю Медеи, изложенную греками и римлянами. В зависимости от того, на чем делается акцент в той или иной версии, содержание мифа меняется неожиданным, а иногда и противоречивым образом.

Давайте для начала обратимся к паре примечательных народных сказок – из Тосканы и Венеции – конца XIII века[71]. На обратном пути из Колхиды Ясон бросает Медею на острове, подобно тому как Тесей вероломно покидает Ариадну на Наксосе. Однако вскоре сюжет принимает другой поворот и более не напоминает историю Ариадны. Оставленная Ясоном Медея беременна двойней. Она рожает детей без чьей-либо помощи, после чего в течение трех лет борется за выживание, питаясь одними кореньями и травами. Однажды проходящее мимо судно подбирает ее и привозит туда, где ныне живет Ясон, женившийся на дочери местного царя. Страшная месть Медеи превосходит все то, что описано классиками. Ей мало убить своих сыновей – она скармливает детские сердца ничего не подозревающему отцу и вдобавок (по венецианской версии) пригвождает их останки к двери, ведущей в спальню Ясона (невольно вспоминается Прокна, наказавшая своего жестокого мужа-насильника, скормив ему их сына). Но сколь бы отвратительным ни было преступление Медеи, ей самой не удается избежать душевных терзаний после детоубийства. Отказавшись от возможности побега, она бросается на лезвие меча.

Медея убивает своих сыновей. Фреска из дома Диоскуров в Помпеях. 62–79 гг. н. э.

Museo Archeologico Nazionale, Naples.

Сравните эту Медею с женщиной, изображенной Кристиной Пизанской (1365 г. – ок. 1430 г.), одной из самых очаровательных писательниц в литературе средневековой Европы. Уроженка Венеции, она переехала в Париж, куда ее отца пригласили в качестве придворного астролога. Кристина стала пионером современного феминизма – вполне закономерно, учитывая сочетание ее личных качеств с литературным даром: писательством она обеспечивала себя и своих детей после того, как муж умер от чумы. Она периодически возвращалась к образу Медеи, которую считала не только просвещенной, но и вполне по-женски понятной особой. В одном из своих произведений, «Книге о Граде женском», Кристина исследует оба эти аспекта в двух отдельных отрывках:

Невероятно красивая женщина, высокая, стройная, очаровательная, Медея была дочерью Ээта, царя Колхиды, и его жены Персеиды[72]. В обучении она превзошла всех прочих женщин – она знала свойства всякого растения и то, для каких целей можно использовать каждое из них. Не существовало такого искусства, какое она не могла бы постичь… Дочь царя, Медея была столь очарована красотой, благородной родословной и впечатляющей репутацией Ясона, что посчитала его достойной для себя парой. Дабы продемонстрировать ему свою любовь, она решила спасти Ясона от смерти, поскольку чувствовала сострадание к нему и не смогла бы вынести, если бы рыцарь пострадал. Она легко вовлекала его в долгие беседы и постепенно рассказала, какие обереги и заклятья помогут ему завоевать Золотое руно. В ответ Ясон обещал, что никакая женщина, кроме нее, не сможет стать его женой, и поклялся любить ее вечно. Однако Ясон нарушил свое слово. После того как все прошло успешно и по плану, он оставил Медею ради другой женщины. Медея же, которая скорее позволила бы разорвать себя на части, нежели сыграла бы подобную злую шутку с любимым, впала в крайнее отчаянье. С тех пор никогда в жизни она больше не испытывала ни радости, ни счастья[73].

Выбор рассказчиком того или иного эпизода играет решающую роль в том, какое нравственное впечатление производит персонаж. Медея – наглядный пример. Она, кроме прочего, не сидит на месте, и как раз эта подвижность позволяет истории быть столь разнообразно выразительной. Подобная «зависимость от эпизода» особенно заметна в одном материальном контексте визуального искусства Возрождения – в кассоне. Кассоне – это свадебные сундуки, в которых хранилось приданое невесты. В XV веке во Флоренции их проносили по улице от дома отца невесты до дома ее будущего мужа – в рамках свадебной церемонии. Примечательно – по крайней мере, на первый взгляд, – что одним из мифов, выбранных для украшения таких сундуков, был миф о Ясоне и Медее[74]. Можно вспомнить десятки эпизодов из жизни Медеи, которые, будучи выставленными на всеобщее обозрение, вынудили бы гостей на флорентийской свадьбе ощутить угрозу будущему реальной пары, за благополучие которой они пили. Однако именно свадебную церемонию Ясона и Медеи окружала совершенно другая аура: дочь царя соединялась в браке с благородным молодым героем. Во всяком случае, такой логикой, вероятно, руководствовался художник Бьяджо д’Антонио, на чьей картине Медея и Ясон протягивают друг другу правые руки, символизируя предвкушение будущего блаженства.

Правда, и о темной стороне личности Медеи не забыли. Немного раньше работ Бьяджо появились иллюстрации к рукописям, выполненные при дворе Филиппа Доброго, герцога Бургундии. На одной из них Медея ранит в голову Ясона, прежде чем омолодить его. На другой – части тела Апсирта гротескно плавают в морских водах между «Арго» и кораблем колхов, а Медея невозмутимо наблюдает за этой сценой. На третьей – яростные драконы Медеи учиняют кровавую расправу на свадьбе Ясона и его новой невесты[75]. Контекст – и, как следствие, изображение – весьма далеки от того, что мы видим на праздничном флорентийском кассоне. Иллюстрации эти сопровождают рукопись прозаического романа-биографии Рауля Лефевра под названием L’Histoire de Jason (фр. «История Ясона») (1460) – произведения, призванного воспеть героя и оправдать его недостойное поведение. В этом повествовании любовь Ясона к Медее подана как результат магии, и потому, по мнению автора, Ясон был прав, покинув бывшую возлюбленную из-за ее лукавства[76]. Нравственную чистоту Ясона требовалось закрепить: не потому ли герцог Филипп основал рыцарский орден и назвал его в честь Золотого руна?[77]

Визуальные интерпретации истории Медеи возникают периодически и в наши дни. В процессе появляются любопытные знаковые моменты, напоминающие о разных сторонах этого мифического персонажа. Раздираемую противоречиями мать, покровительственно обнимающую своих детей и одновременно сжимающую в руке кинжал, который прервет их жизни, мы видим на знаменитом полотне Эжена Делакруа (1838). Тридцать лет спустя Фредерик Сэндис выбрал в качестве сюжета своей картины одинокую колдунью с безумными глазами; ее образ дополняют жабы, дракон и таинственное зелье, которое она переливает в горелку. Еще через десять лет художник Жорж Моро де Тур создает полотно «Убийство Пелия его дочерьми»: на нем несчастного старика вот-вот заколют насмерть («омолодят») его обманутые дочери, одна из которых выглядит так, словно сошла с порноснимка. (Сексуальная подоплека, опирающаяся на безупречное классическое происхождение, – в этой комбинации находят рациональное оправдание десятки тысяч европейских произведений искусства!) На тонущем во мраке заднем плане за происходящим зловеще наблюдает Медея.

Авторство приписывается Бьяджо д’Антонио. Обручение Ясона и Медеи. Ок. 1486 г.

Musée des Arts Décoratifs, Paris.

Медея ранит Ясона. Миниатюра из рукописи Рауля Лефевра L’istoire de Jason extraite de pluseurs livres et presentée a noble et redouté prince Phelipe, par la grace de Dieu duc de Bourgoingne et de Brabant («История Ясона, извлеченная из множества книг и преподнесенная в дар благородному и грозному принцу Филиппу, Божьей милостью герцогу Бургундии и Брабанта»). XV в.

Bibliothèque nationale de France, Paris.

Расчлененный Апсирт. Миниатюра из рукописи Рауля Лефевра L’istoire de Jason extraite de pluseurs livres et presentée a noble et redouté prince Phelipe, par la grace de Dieu duc de Bourgoingne et de Brabant («История Ясона, извлеченная из множества книг и преподнесенная в дар благородному и грозному принцу Филиппу, Божьей милостью герцогу Бургундии и Брабанта»). XV в.

Bibliothèque nationale de France, Paris.

Однако в случае Медеи изобразительное искусство играет вторую скрипку в сравнении со сценическими постановками[78]. Причина,