Ирландские предания - Джеймс Стивенс Страница 10

Они сказали Финну, что этой ночью он должен спать на дереве, и они строго-настрого наказали ему, чтобы он не пел, не насвистывал, не кашлял и не чихал до утра.

А Финн расчихался. Он никогда в жизни столько не чихал. Он взобрался на дерево и чуть было не слетел с него, оглушительно чихнув. К нему в нос лезли какие-то мошки, причем одновременно две зараз, по одной в каждую ноздрю, и, чихнув, он так мотанул головой, что она у него едва не отвалилась.

— Ты это нарочно! — раздраженно шептали стоявшие внизу у ствола женщины.

Однако Финн чихал не специально. Он приник к развилке ветвей, как его и просили, и провел на дереве самую паршивую и беспокойную ночь в своей жизни, во время которой его все время донимали мурашки. Через некоторое время ему хотелось уже не чихать, а выть, и ему страшно хотелось слезть с этого дерева. Однако он героически молчал и не слезал с дерева, ведь он же дал слово. И он молча торчал на этом своем дереве, схоронившись, как мышь, и боролся со сном до тех пор, пока в конце концов не сверзился вниз.

А утром к ним подошла группа странствующих поэтов, и женщины передали им Финна. На сей раз они не смогли помешать ему послушать, о чем шла речь.

— Все дело в сынах Морны! — сказали они.

При этих словах сердце Финна могло бы переполниться яростью, но сильнее в нем была жажда приключений. Ведь происходило ожидаемое. Сыновья Морны стояли за каждым их днем и за каждым мгновением их жизни. Финн оленем бежал за ними, скакал бок о бок, как заяц, плыл и нырял подле, как рыба. Они присутствовали в его жилище: сидели за одним столом и делили с ним трапезу. Они снились по ночам, их появление было предсказуемо, словно восход солнца. Они ведали, что сын Кула жив, и знали, что их собственным детям не будет покоя, покуда жив он; ибо в те дни верили, что подобное порождает подобное и что сын Кула превзойдет своего родителя.

Его опекунши знали, что их убежище рано или поздно обнаружат и что, когда оно будет найдено, появятся сыны Морны. Они в этом не сомневались, и каждый их поступок основывался на этой уверенности. Ибо ни один секрет не может долго оставаться тайной. О ней наверняка узнает какой-нибудь бредущий к своим домашним раненый ветеран; пастух, разыскивающий заблудившуюся скотинку, или о ней пронюхает группа странствующих музыкантов. Сколько людей проходит за год даже через самый глухой уголок леса! А если никто и не расскажет этот секрет, так о нем прокаркают вороны, да и сколько глаз скрывается под каждым кустом, за каждым пером папоротника! Твой секрет не скрыть, ведь ножки у него, как у козленка! Его язык вываливается наружу, как у волка! Можно сокрыть младенца, но мальчишку не спрячешь. Начнет повсюду бегать, если только не привязать его к столбу, да и тогда начнет он свистеть.

И когда сыны Морны все-таки заявились, перед ними предстали только две хмурые женщины, живущие в одинокой лесной хижине. Можно думать, что их встретили должным образом. Наверняка Голл обшаривал все кругом своим нахальным взором, а Конан мрачно всматривался в лица двух женщин, словно был готов пустить в ход свой язык. А Гарра Мак-Морна по прозвищу Грубиян наверняка с топором в руке рыскал по хижине и вокруг нее, а Арт Ог забегал в лес и клялся, что, если щенок где-нибудь прячется, он непременно его достанет.

Глава VI

Однако Финн улизнул. Он был уже далеко — ушел вместе с ватагой поэтов в горы Галти[34].

Вполне вероятно, что это были юные поэты, прошедшие годичное обучение и возвращавшиеся теперь в свои родные места, чтобы снова увидеть домашних и удивить их, демонстрируя то искусство, которому они научились в знаменитых поэтических школах. Отдыхая временами на полянах или на берегу реки, они повторяли выученные уроки, и Финн слушал их. Наверняка они поглядывали при этом на свои палочки, где с помощью знаков[35] были записаны начальные строфы. Скорее всего, они рассказывали об этих знаках Финну, ведь и для них самих это искусство было внове. Полагая, что он ничего в нем не смыслит, они объясняли ему значение этих символов, хотя наверняка опекунши Финна уже поведали ему о них.

Однако эта группа молодых бардов страшно интересовала Финна не тем, чему они научились, а тем, что они знали. Его интересовало все, что любой другой ребенок узнавал и так: значение взглядов и жестов, чувство локтя, мужское общение; дома и как люди ведут себя в них и за их пределами, передвижение войск, виды получаемых ран, рассказы о рождениях, браках и смертях, о погонях с участием множества людей и собак — в общем, вся эта суета, мельтешение и треволнения обычной жизни. Все это для Финна, явившегося в этот мир из лесной чащи, из ее сумрака и пестролистного ее трепета, казалось удивительным, равно как и рассказы о господах, их облике, причудах, строгости и чудачествах.

Поэты эти щебетали и шумели, словно птичий базар.

Должно быть, были они просто молоды. И вот однажды напал на них некий лейнстерманец; то был ужасный разбойник, звали его Фиакул Мак-Кона[36]. И он убил этих поэтов. Искромсал их, не оставив ни поэтинки. Он как бы вычеркнул их из мира и из жизни, и они просто перестали существовать. Во всяком случае, никто не мог сказать, куда они подевались и что с ними на самом деле стало. Это само по себе удивительно — что такое можно сотворить с человеком, не говоря уже о целой ватаге людей. Не будь они юнцами, этот жуткий Фиакул с ними бы не справился. Возможно, с ним была целая банда, хотя в летописях об этом ни слова; в любом случае он их уничтожил, и все они погибли от руки его.

Финн видел, что произошло,