Ирландские предания - Джеймс Стивенс Страница 12

Глава VIII

Финн ушел, и теперь он остался один. Впрочем, он также легко переносил одиночество, как и журавль, что бродит в уединении среди унылых водяных просторов; ибо у человека товарищем может быть разум его, а он у Финна работал так же скоро, как и его тело. Одиночество для него не проблема, ведь даже в окружении он был одинок всю свою жизнь; ибо было в конечном счете сказано о Финне, что все обретенное он утратит и что счастье ни на мгновение не будет спутником его.

Однако нынче он не искал одиночества. Ему хотелось услышать глас толпы, и поэтому, когда встречал он людей, к ним присоединялся. Его глаза были зоркими, и когда он вглядывался в смутные сумерки, и когда смотрел на яркую, зеленую пестроту лесов. Его глаза умели выхватывать среди теней птиц с серо-коричневым оперением и замечать среди зарослей зверей, маскирующихся под цвет древесной коры. Он примечал и притаившегося в траве зайца, и рыбу, которая едва заметно шевелится среди бликов и зеленоватых водяных разводов на мелководье. Он видел все, что можно было приметить, и замечал все, что обычно и вполовину не видно нетренированным и ленивым глазам.

У Лиффи[38] он набрел на парней, плавающих в заливе; и, глядя, как они боролись с приливными волнами, подумал, что все их приемчики и фортели для него сущая ерунда, и он сам мог бы показать им много новых.

Мальчишкам же надо знать, на что способен другой парень и смогут ли они его превзойти. Поэтому перед внимательно взирающим на них Финном они старались изо всех своих сил, а по-том пригласили посоревноваться с ними, дабы показать себя. Та-кое приглашение — откровенный вызов; а у мальчишек почти объявление войны. Однако Финн настолько лучше их плавал, что даже слово «мастер» не подходило для описания его превосходства.

И пока он плавал, один из парней заметил: «Он красив и хорошо сложен». После этого его и стали называть Финном, то есть Красавчиком. Это прозвище дали ему мальчишки; возможно, они же его и сберегли.

Финн пожил некоторое время с этими ребятами, и, возможно, они поначалу боготворили его, ибо мальчишек вечно изумляют и восхищают подвиги; но в конце концов, что было неизбежно, они стали завидовать чужаку. Бывшие первыми и лучшими до его появления сплотились вместе, а потом надавили на прочих и настроили против него всех остальных, так что в конечном счете никто из этой ватаги не смотрел уже на Финна дружелюбно. Не только побеждал он их в плавании, превосходил в беге и в прыжках; когда спорт превращался в борьбу, а это случалось неизбежно, сила Финна была в десять раз сильнее, чем самая сильная сила, с которой они могли выступить против него. Храбрость — это гордость, особенно когда молод, а Финн был гордецом.

Наверное, когда он уходил, оставляя позади и этот залив, и этих озлобленных, хмурых мальчишек, он гневался в сердце своем и был даже разочарован, потому что в то время он стремился быть дружелюбным.

Оттуда он отправился в Аох-Аейн и поступил на службу к королю Финнтрею[39]. Возможно, его королевство было именовано благодаря самому Финну, и, когда он в него прибыл, оно было известно под другим названием.

Он охотился для короля Финнтрея, и вскоре стало ясно, что при дворе нет охотника, равного Финну. Более того, среди всех егерей не было ни одного стрелка, который хотя бы отдаленно мог приблизить к нему в мастерстве. Прочие преследовали оленей, используя быстроту собственных ног, нюх своих гончих и тысячи проверенных уловок, чтобы настичь его, и все же довольно часто добыча от них ускользала. Однако Финн всегда добывал выслеживаемого оленя, и, казалось, сами звери шли к нему, стольких он ловил.

Короля поражали истории, которые рассказывали об этом его новом охотнике, а поскольку короли выше прочих людей, они более и любопытны, ведь, находясь на верхотуре своего положения, они должны быть в курсе всех замечательных событий, о которых болтают люди.

Король возжелал его увидеть, и, пока король его рассматривал, Финн, должно быть, задавался вопросом, что думает о нем этот милостивый лорд. Однако, что бы там он ни думал, сказанное было столь же проницательным, как и наблюдения.

— У Кула, сына Башкне, есть сын, — молвил король. — Думаю, это ты и есть.

Неизвестно, сказал ли король Финнтрей что-нибудь еще, зато мы знаем, что вскоре после этого Финн оставил свою службу.

Он отправился на юг и затем оказался на службе короля Керри, того самого лорда, который женился на его матери. На этой службе он снискал уважение, и, говорят, он даже играл с королем в шахматы[40], и по этой забаве мы можем судить, что он по своему развитию оставался все-таки подростком, хотя физически был силен не по годам. Как бы ни был хорош он во время состязаний или на охоте, Финн был еще слишком молод, чтобы быть политиком; он им и не был до конца своих дней, ибо все, что он мог делать, он делал, не обращая внимания, что это могло кого-то задеть, а все, что он сделать не мог, он делал точно также. Таков был Финн.

Однажды во время привала на охоте среди фениев возник спор, какие звуки самые лучшие в мире.

— Каково твое мнение? — просил Финн, повернувшись к Ой-сину[41].

— Зов кукушки, сидящей на вершине самого высокого дерева в роще, — воскликнул его веселый сын.

— Славный звук, — ответил Финн. — А для тебя, Оскар, какие звуки самые прекрасные?

— Лучшие звуки — звон копья при ударе по щиту, — воскликнул этот крепыш.

— Славный звук, — согласился Финн.

Потом и прочие молодцы рассказали, какие звуки им по сердцу: крик оленя над озером, несущееся издалека блеяние стада, песня жаворонка, радостный девичий смех или ее взволнованный шепот.

— Все это славные звуки, — согласился Финн.

— Скажи нам, предводитель, — осмелился один из них, — а сам ты что думаешь?

— Звуки происходящего, — сказал великий Финн, — вот лучшие звуки в мире.

Он любил «происходящее», и ни на волос не уклонялся от него; будь что будет, пусть происходит, хотя бы его