Елена Тудоровская - Приключения Одиссея. Прозаический пересказ «Одиссеи» Гомера Страница 17

— Мы готовы поклясться, — поспешно ответил Эврилох. — На берегу мы принесем жертву Зевсу, Гелиосу и подземным богам, и над телом жертвы поклянемся повиноваться тебе.[44]

Нехотя согласился Одиссей подвести корабль к острову. Наконец под ногами путников снова оказалась твердая земля. В наступающих сумерках итакийцы увидели одно из стад Гелиоса. Огромные быки, белые и рыжие, с тяжелыми лбами и кривыми рогами, лежали на траве и не спеша пережевывали жвачку. Около них бродили черные как ночь бараны. Их волнистая шерсть ниспадала почти до земли. Завидев пришельцев, быки тревожно замычали. Один за другим поднялись они с примятой травы и медленно удалились вглубь острова. Черные бараны побежали за ними.

Путники расположились на мягком лугу. Из расщелины прибрежного утеса бил прозрачный ключ; в окрестных рощах было вдоволь валежника. В вечернем сумраке засветились костры итакийцев. Путники приготовили обильный ужин: Цирцея щедро снабдила их на дорогу и медвяносладким вином, и белой ячной мукой, и немолотым зерном, и сушеными оливками. Утолив голод, странники улеглись на косматые плащи и вскоре заснули на приютном берегу.

Итакийцы проснулись на рассвете от рева и свиста ветра и шума волн. Грозные облака неслись по небу, седые валы вздымались и с грохотом обрушивались на берег. Пенистые волны обливали корабль, хотя он стоял высоко на покатом берегу.

Опытные мореходы с унынием смотрели на бушующее море. Дул свирепый Нот, бурный южный ветер. А на юго-восток лежала родная Итака! Пока боги не пошлют другой ветер, благоприятный мореходам, итакийский корабль не сможет покинуть Тринакрию.

Путники перетащили корабль подальше от волн. Затем Одиссей собрал товарищей и сказал:

— Друзья, на корабле вдоволь запасено и еды и вина. Помните же, что вы не должны поднимать руку на пасущиеся здесь стада. Ими владеет светлый Гелиос, который всё видит, всё слышит и всё знает.

День проходил за днем, и каждое новое утро не приносило путникам отрады. То же бушующее море, то же суровое небо. Низко неслись облака, выл Нот; изредка лишь он уступал место Эвру, восточному ветру. Но Эвр был так же враждебен мореходам.

Понемногу запасы итакийцев истощились. Напрасно скитальцы выворачивали и выбивали мехи, где хранилась их пища: они не могли собрать и горсточки муки.

Путники бродили по острову с копьями и луками. В лугах они стреляли быстроногих зайцев, среди утесов выслеживали диких коз. Иногда им удавалось поднять из зарослей тростника свирепого вепря. В рощах они расставляли силки и ловили длиннокрылых дроздов и лесных голубей. Понемногу дичь стала исчезать; тогда итакийцы принялись удить рыбу.

— Какой позор! — вздыхали они. — Если бы наши боевые друзья знали, что воины Итаки питаются рыбой, как последние жалкие бродяги!

Но воины помнили свою клятву и старались даже не смотреть на тучных, криворогих быков. Животные уже привыкли к пришельцам. Они лениво щипали траву возле самой стоянки итакийцев. Их протяжное мычание оглашало окрестные луга.

Наконец настал день, когда воинам не удалось добыть ничего — ни одного жирного дрозда, ни одной рыбы из светловодного потока… А море попрежнему бушевало, и ветер дул не ослабевая. Одиссея томила тревога. Он был уверен, что это бог Посейдон не дает им покинуть Тринакрию. Озлобленный бог хочет заставить голодных итакийцев совершить преступление.

Герой вооружился и сам отправился на охоту. В поисках дичи он отошел далеко от стоянки и попал на поляну среди обширной дубовой рощи. Здесь было совсем тихо: кряжистые дубы и гряда прибрежных утесов защищали поляну от бури. Тихое убежище манило усталого Одиссея. Он прилег на свежую траву и крепко заснул.

Между тем безрассудный Эврилох воспользовался долгим отсутствием вождя. Он подозвал своих удрученных товарищей и сказал им:

— Друзья, какая бы гибель ни грозила нам, голодная смерть страшнее всего. Выберем несколько быков, заколем их и принесем их бедра и утробы в жертву бессмертным богам, владыкам Олимпа. А Гелиосу, богу, проходящему по небу, пообещаем построить в Итаке богатый храм. Так мы искупим нарушенную клятву.

Голодные итакийцы одобрили слова Эврилоха. Несколько человек отправились ловить быков. Оставшиеся воины нарвали дубовых листьев, чтобы заменить ими ячмень, которым осыпали жертву. С ближнего ключа принесли кувшин ключевой воды, так как вина для возлияний богам тоже не было.

Поспешно шел отдохнувший Одиссей на взморье. Он уже подходил к кораблю, когда ветер донес до него запах жареного мяса. Герой содрогнулся и обратился к богам с горьким упреком:

— Зевс, владыка, и вы, олимпийские боги! На беду вы коварно низвели на меня сон. Не вините меня, если мои спутники осмелились оскорбить лучезарного Гелиоса!

Одиссей вышел к морю. Его товарищи сидели вокруг костров и жарили на вертелах мясо, Поодаль на песке лежали окровавленные шкуры и кривые рога убитых быков.

Одиссей напустился на малодушных с упреками и бранью, но исправить зла уже было нельзя. Вдруг итакийцы с воплем вскочили: кожи, содранные с быков, поползли по песку, как живые. В тот же миг раздался жалобный и грозный рев: куски мяса на вертелах стали издавать протяжное мычание.

— Плохой знак! Нам грозит беда! — твердили испуганные путники.

Только Эврилох снял свой кусок с вертела и воскликнул:

— Пусть так, а я всё-таки буду есть это мясо! Если даже боги захотят утопить нас в море, лучше сразу захлебнуться в волнах, чем медленно умирать с голоду на диком острове!

Страшное мычание утихло. Ободрившиеся итакийцы поснимали мясо с вертелов и тоже принялись за еду. Одиссей отвернулся и ушел подальше от своих безрассудных товарищей. Герой говорил про себя:

— Эти несчастные обречены. Но пока еще есть надежда спастись, я не стану своей рукой готовить себе гибель!

Высоко в небе, выше всех окрестных гор, поднимается вершина Олимпа, обвитая грядой облаков. По склонам горы качаются черные ели, но на вершине громоздятся одни лишь голые утесы. Изредка срываются отсюда камни и в тучах пыли и щебня с грохотом стремятся вниз, в пропасть.

На самой вершине Олимпа, на потрескавшемся, мшистом камне сидел владыка богов и людей, громовержец Зевс. Золотой венец обвивал его кудри, седая борода кольцами падала на широкую грудь. Громадный орел, как изваяние, высился на плече грозного бога. Орел впился когтями в пурпурную мантию своего владыки; полузакрыв глаза, он неподвижно смотрел вдаль.

За отрогами Олимпа лежала обширная котловина, словно гигантская каменная чаша, а за ней застывшими волнами вздымались несчетные горные кряжи. Косматый лес покрывал их склоны. За гористым материком до самого края неба голубело море. Среди волн, как выпуклые черепашьи спинки, мелькали каменистые острова.

Далеко на западе одиноко лежал большой остров. Он возвышался над морем тремя вершинами, за что и дали ему имя Тринакрия.[45]…Белые гребни валов вскипали вдоль его извилистого берега. С острова поднималась струя густого дыма; дым свивался и тянулся к Олимпу. Ветер доносил к Зевсу запах горящего жертвенного мяса.

Вдруг по окрестным скалам разлилось несказанное сияние. Громовержец поднял голову, а встревоженный орел расправил широкие крылья и щелкнул клювом. Над Олимпом с резким свистом пронеслась огненная колесница. Четверка золотых коней с пылающими гривами влекла колесницу. Конями правил прекрасный бог в золотом плаще и шлеме. Его кудри, как пламя, развевались из-под шлема. Сильной рукой небесный возница удержал коней и воскликнул в неудержимом гневе:

— Отец наш и владыка! Жалуюсь тебе на дерзких спутников Одиссея, Лаэртова сына! Они высадились на острове Тринакрии и там безжалостно умертвили быков, моих любимцев! Если ты не накажешь святотатцев, клянусь, я покину небо, сойду в область Аида и останусь гам, чтобы светить для мертвых!

Громовержец спокойно ответил:

— Нет, Гелиос, смело продолжай сиять для богов и для людей, живущих на плодоносной земле. Я сурово покараю твоих дерзких оскорбителей. Как только они на своем чернобоком корабле покинут остров, моя неотвратимая молния поразит их в открытом море, и они не достигнут своей желанной Итаки.

Снова пылающая колесница Гелиоса взвилась над Олимпом, а Зевс продолжал сидеть на камне, и темные тучи медленно собирались к подножию скалы.

Буря над островом Тринакрией вскоре утихла. В синем небе еще проплывали клочья облаков. Но море успокоилось, только теплый Зефир поднимал сверкающую зыбь. Теперь можно было продолжать путь. Обрадованные итакийцы поспешно спустили на воду чернобокий корабль, утвердили мачту, подняли парус и пустились в открытое море.

Краток был их путь. Как только остров исчез вдали, поднялся сильный ветер. С востока понеслись тучи, снова грозно потемнело небо. Сильный порыв ветра налетел на корабль. Разом лопнули веревки, державшие мачту; она с грохотом рухнула на корму, прямо на кормчего. Ослепительная молния ударила из клубящихся туч, и мгновенно огонь охватил весь корабль. Вместе с товарищами Одиссей был сброшен в воду. Ему удалось выплыть, и среди бурных волн он увидел горящее судно.