Александр Немировский - Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим Страница 2

Прочь отступите вы, римляне, прочь вы, и греки,

Нечто творится важней здесь «Илиады» самой.

Десять лет работал Вергилий над поэмой о троянце Энее, и завершения этого труда, затаив дыхание, ждала едва ли не вся Италия. Известно, что Август в шутливой форме угрожал поэту, требуя, чтобы тот прислал ему хотя бы строку или даже полустишье «Энеиды». Некоторые части поэмы Вергилий читал в политизированном семействе Августа, и родственница императора, услышав строки о своем недавно погибшем сыне, упала в обморок. Обнародовать поэму Вергилий не торопился. Ему хотелось побывать в местах, откуда его герой начал свои странствия. Но во время путешествия в городе Мегаре поэт был поражен солнечным ударом. Умирая уже в Италии, он завещал уничтожить незавершенную поэму, видимо, не просто ощущая ее «недолизанность»[2], а чувствуя в себе силы для ее полной переработки. Предсмертная воля Вергилия не была выполнена[3]. Август приказал обнародовать «Энеиду». И хотя им руководило честолюбие (ведь он был едва ли не главным героем поэмы), это было величайшим из его решений, которое могло быть оценено уже современниками и тем более нами, ибо благодаря именно этому произведению Вергилия можно без преувеличения назвать отцом европейской литературы.

Слава предшествовала появлению «Энеиды» и знакомству с нею читателей. Она же сопровождала ее в веках, хотя уже в древности не было недостатка в хулителях посмертного детища Вергилия, которые отмечали ее подражательность и погрешности стиля. Был у Вергилия и свой Зоил[4], написавший трактат «Бич Энея». Но среди римских критиков, кажется, не было ни одного, кто бы поднял голос против исторической концепции «Энеиды», и эта патриотическая концепция одержала победу в создававшемся одновременно историческом труде Тита Ливия.

Римляне знали «Энеиду» со школьных лет. На стенах разрушенных Везувием Помпей мы видим тщательно выписанные ее строки, нередко с ошибками, говорящими об уровне простонародных знатоков Вергилия. «Энеида» пережила и другую, более грандиозную катастрофу – крушение античного мира, войдя в новый мир неповрежденной и даже вместе с обширными учеными комментариями, объясняющими ее «темные места». «Энеиду» усердно штудировали не только римские мальчики в претекстах с восковыми табличками в руках, но и монахи в рясах с пергаменными кодексами, а за ними – и университетские школяры. Латинская грамматика и Вергилий были в Средние века почти что синонимами. На рубеже между Средневековьем и Новым временем Данте избрал Вергилия спутником по потустороннему миру христианского мифа, придав ему черты чародея. И многие другие великие поэты, в том числе Торквато Тассо, Камоэнс, Мильтон, стали подражателями Вергилия в создании национального эпоса. Поклонником Вергилия был французский философ Вольтер, ставивший его выше Гомера, немецкие поэты Фридрих Шиллер и Франц Грильпарцер, французы Виктор Гюго, Шарль Пеги и Жан Жиано, их английские собратья по перу Редиард Киплинг и Томас Элиот[5]. Из всемирно известных поэтов «Энеиду» переводили и Иоганн Гёте, и Афанасий Фет, и Валерий Брюсов.

Долгое время общим для критиков Вергилия Нового времени было обвинение в «неоригинальности», «вторичности» «Энеиды», опиравшееся на наличие в ней черт и мотивов, близких гомеровским. Теперь же мы понимаем, что Вергилий не был ни подражателем, ни продолжателем Гомера. Речь может идти лишь о том, что он сознательно выстраивает свое повествование на фоне прославленного гомеровского эпоса, ставит своих героев в положение «двойников» с тем, чтобы отчетливее стало различие самих времен и порожденных ими характеров.

Для Одиссея, такого же скитальца, как и Эней, и следовавшего в то же время и по тому же западному маршруту, главное – возвращение на родину, на трижды дорогую ему Итаку. Эней не меньший патриот, чем его злейший враг Одиссей. Одиссей хитростью лишил его родины, и он стремится воссоздать Трою на чужбине, дав новому городу славу и величие древнего. Еще важнее в плане обрисовки образа и его гомеровской тени отношение к богам. Человек кипучей энергии и изобретательности, Одиссей пытается преодолеть сопротивление богов и даже перехитрить их. В этом он герой раннего железного века, нарождающегося античного мира, с надеждой глядящего в свое неведомое будущее. В трагический образ Энея вложен опыт последующих поколений, на чьих глазах произошло крушение прославленных полисов и империй. Достигнуто понимание того, что богов (для Вергилия, точнее, «высшую силу») не проведешь! В лучшем случае можно попытаться постигнуть их замысел, чтобы избрать верный маршрут и безопасную линию поведения. В этом Эней проявляет такую же энергию и целеустремленность, как Одиссей. Он не играет с судьбой, он ее испытывает.

Вслед за Одиссеем Эней спускается в подземное царство. Но как не похоже подземное царство Вергилия на аид Гомера, и сколь различны результаты фантастических странствий обоих героев-современников! Спуск Одиссея в системе Гомера малозначащий эпизод. Схождение в подземный мир Энея превращается у Вергилия в центральную, философскую и историко-политическую часть повествования. Эней не просто узнает о том, что его лично ждет в неведомой Италии. Об этом сказано буквально в двух словах, но зато раскрывается грандиозная философская и историческая панорама судьбы Италии и всего круга земель, достигается понимание того, что от каждого шага ныне живущего зависит будущее мира.

В «батальных» разделах «Энеиды» герою противостоит неведомый ни одному из древних авторов, кроме Вергилия, Турн, создание италийского поэта. Но, вглядываясь в этот образ, мы без труда обнаруживаем, что в нем соединены гомеровские Ахилл, Диомед, Гектор. Он является воплощением гомеровских доблестей, бойцом, безоглядно рвущимся в бой.

Странствия Энея согласно «Энеиде».

Приходится идти за мыслью и образом, подчас допуская перестановку отдельных эпизодов и отыскивая соответствия, могущие придать повествованию актуальное звучание, – без этого «Энеида» не существует. И при этом у нас еще нет уверенности в том, что имел в виду автор, вводя тот или иной эпизод и давая то или иное истолкование мифологических событий. Этим занималось в древности множество комментаторов, а в первое время исследователей и критиков. У каждого из них был свой Вергилий. Есть он и у нас.

I Книга скитаний

Пахнет кровью трава у поверженной Трои.

На свои острова отплывают герои;

И на их имена отзываются звуком

Тетива и струна Аполлонова лука.

Мир знамений и вещих голосов,

Звучащих из неведомой могилы.

Из юноши, пронзенного кизилом,

Вздымается кизиловый лесок.

Из этой и подобных небылиц,

Имперскою фантазией творимых,

Как из корней, идут легенды Рима

И всех других сестер ее столиц.

И ведет за собой он смятенные души К берегам, где прибой все сомнения глушит. Словно отблеск иной жизни, трижды блаженной, На камнях под луной океанская пена.

Победа ахейцев в Троянской войне и разрушение Трои имели, согласно мифам, удивительные последствия. Победители не воспользовались своей победой и не нашли желанного успокоения. Только двум из главных участников войны удалось вернуться на родину – братьям Агамемнону и Менелаю. При этом первый сразу же был предательски убит, а второй попал в Спарту кружным путем через Египет. Остальные либо погибли, либо стали на долгие годы скитальцами и обосновались не у себя на родине, а на чужбине. Скитальцами стали и участвовавшие в войне троянцы Антенор, Гелен, Эней. И если сама Троянская война – миф, то за скитаниями ее участников стоят реальные явления – великое переселение народов XII-XI вв. до н. э., удостоверенное древнеегипетскими и хеттскими историческими документами, а также рассказами самих греков о возвращении Гераклидов, переселениях пеласгов, фессалийцев, сикулов, критян и многих других менее известных народов.

Скитаниям Одиссея, одного из главных героев, посвящена гомеровская «Одиссея». В отличие от других скитальцев, он возвращается в отечество, но долго там не удерживается и вновь пускается в странствие. О странствиях других участников войны повествуют киклики, поэты и мифографы VI-IV вв. до н. э., эллинистические поэты. Они-то и превратили Энея в скитальца, хотя Гомер, напротив, не выводит его за пределы Малой Азии и предрекает устами Посейдона, что он со своим потомством сменит ставший ненавистным род Приама:

Ныне могучий Эней над троянцами царствовать будет,

Также и дети его, что должны от Энея родиться[7].

Впервые мысль о выходе Энея за пределы Троады зафиксирована в киклическом эпосе VII-VI вв. до н. э., согласно которому после падения Трои герой переселяется во Фракию, где основывает город Энею. Казалось бы, такая версия разрывает с гомеровской традицией, однако авторы, ее принявшие, могли найти отправную точку у того же Гомера, где во второй песне «Илиады» поэт сообщает, что Эней возглавил вместе с двумя сыновьями Антенора войско дарданцев. Связь Энея с дарданцами, в историческое время обитавшими в Иллирии, на границе с македонскими и эпирскими племенами, могла послужить поводом для перемещения Энея в места обитания иллирийцев.