Анна Овчинникова - Век героев Страница 2

– Конечно, я ведь не пил воды из Леты. К тому же в тот год нас отпустили из школы за день до начала Апатурий, такую удачу просто невозможно забыть!

1

Позднею ночью, когда наклонялась Медведица низкоИ на нее Орион поднимал свои мощные плечи,Геры злокозненный ум в этот час двух чудовищ ужасных —Змей ядовитых – послал, чтоб сгубили младенца Геракла……Вскрикнул в испуге внезапно, увидевши гадких чудовищВ вогнутом крае щита и узрев их страшные зубы,Громко Ификл, и, свой плащ шерстяной разметавши ногами,Он попытался бежать. Но, не дрогнув, Геракл их обеихКрепко руками схватил и сдавил жестокою хваткой,Сжавши под горлом их, там, где хранится у гибельных гадовИх отвратительный яд, ненавистный и роду бессмертных.Змеи то в кольца свивались, грудного ребенка схвативши,Поздно рожденное чадо, с рожденья не знавшее плача,То, развернувшись опять, утомившись от боли в суставах,Выход пытались найти из зажимов, им горло сдавивших……Третьи уже петухи воспевали зари окончанье,Тотчас Тиресия – старца, всегда возвещавшего правду,В дом позвала свой Алкмена, про новое чудо сказалаИ повелела ему раскрыть его смысл и значенье……Так вопрошала царица. И вот что ей старец ответил:«Счастье жене благородной, Персеевой крови рожденной!Счастье! Благую надежду храни на грядущие годы.Сладостным светом клянусь, что давно мои очи покинул,Много ахеянок, знаю, рукою своей на коленяхМягкую пряжу крутя и под вечер напев запевая,Вспомнят, Алкмена, тебя, ты славою Аргоса будешь.Мужем таким, кто достигнет до неба, несущего звезды,Выросши, станет твой сын и героем с могучею грудью.Между людей и зверей с ним никто не посмеет равняться…»

Праздник Апатурии, завезенный в Аонию из соседней Аттики, за полвека прижился в Фивах так же прочно, как аттические оливки. Оливки и праздники – только этим аттическое захолустье могло поделиться с остальной Элладой, зато уж в оливках и в праздниках афиняне действительно знали толк!

В первый день Апатурий в Фивах с раннего утра к алтарям повели жертвенных животных, и вскоре запах крови повсюду заглушили упоительные ароматы жарящегося мяса. С тех пор, как мудрый Прометей научил людей приберегать для себя лучшие куски жертвенной туши, оставляя богам кости, шкуру, жир и молитвы, жертвоприношения стали прелюдией к веселому совместному пиру: олимпийские боги, вдыхая чадный запах, пировали в заоблачных чертогах, а люди угощались жареным мясом внизу, на земле.

В этот день в городе не было торжественных шествий к храмам Зевса, Артемиды и Аполлона, зато во всех домах чествовали богов-покровителей фратрий,[2] совершая первое возлияние молоком и медом в честь Гестии, богини домашнего очага. Ибо чего стоит жизнь метанасты, выброшенного из своей фратрии, отвергнутого своим племенем и родом? Жизнь его не стоит даже порванной сандалии, участь его безотраднее участи раба! За раба может вступиться хозяин, но за метанасту обычно не вступается никто; его путь останется безвестным, его смерть не будет отомщена, и даже после смерти он рискует вечно маяться на берегу Ахеронта, если чужие люди из жалости не совершат над его телом погребальный обряд…

Вот почему в дорпий, первый день Апатурий, и во дворце царя Креонта, и в самом бедном домишке нижних Фив родичи собирались за праздничным столом, чтобы поблагодарить богов за то, что у них есть родина и семья.

А дети в тот день благодарили богов еще и за то, что в Апатурии им выпадали самые длинные вакации: в этот праздник их отпускали из школы на четыре, а то и на целых пять дней!

Тот год был самым удачным – занятий в школе не было уже накануне дорпия. А в дорпий сын фиванского царя Креонта Менекей и сыновья полемарха[3] Амфитриона Геракл и Ификл с утра побежали на реку купаться.

Осенние дожди так наполнили водой чахлый Исмен, что в нем можно было не только бултыхаться, но и плавать, и мальчишки плавали и бултыхались, бултыхались и плавали до посинения… Пока не заморосил мелкий дождь и они не спохватились, что скоро начнется церемония жертвоприношения у домашних алтарей, на которую никак нельзя опоздать!

Мальчишки торопливо оделись и потрусили по тропинке к городу, пиная ногами слепленный из репейника мячик и наперебой хвастаясь, какие роскошные блюда будут сегодня на столе у царя, а какие – у полемарха. Дождь скоро кончился, но голод подгонял их все сильней, и как только Геракл остановился, чтобы поправить развязавшийся ремень сандалии, Ификл крикнул:

– Бежим наперегонки до городских ворот! – и сразу рванул вперед, не дожидаясь Геракла и Менекея.

Однако Менекей недаром считался первым бегуном среди младших учеников палестры – он очень быстро догнал Ификла, а потом и безнадежно перегнал.

Когда Геракл справился с ремешком и тоже подбежал к воротам, ему с ходу пришлось вмешаться в жаркий спор о том, честно ли выиграл Менекей этот забег, если Ификлу помешал бежать камешек, попавший в сандалию. Чтобы примирить спорщиков, Геракл предложил им пробежаться еще раз, но его брат сердито отказался, надулся и обиженно молчал до тех пор, пока они не дошли до конца улицы гончаров.

Тут Ификл встрепенулся и радостно заметил:

– Эйя, за пекарней Сотиона опять дерутся! Пошли посмотрим!

Добродушный пекарь Сотион давно отдал задний двор во владение своему сыну Антилоху, и на поросшей чахлой травой лужайке часто играли в бабки и в мяч, упражнялись в стрельбе из лука, боролись и резались в черепки не только мальчишки из нижних Фив, но и сыновья аристов[4] из Кадмеи. Здесь можно было так же замечательно вываляться в грязи, как и на тетрайоне[5] в палестре, а снисходительность пекаря простиралась так далеко, что он не вмешивался в мальчишечьи драки до тех пор, пока они не угрожали обрушить стену его пекарни…

Но сейчас, похоже, дело шло именно к этому!

Едва Геракл, Ификл и Менекей вбежали во двор, их чуть не сбил с ног толстяк Антилох, вылетевший из свалки спиной вперед и гулко шмякнувшийся о глинобитную ограду.

– А меня-то за что, Алексидам?!. – обиженно взревел он, оттолкнулся от пошатнувшейся ограды и снова ринулся в драку.

Кроме Антилоха посреди двора топтались по сорнякам два сына архонта[6] Эриала – Грил и Мерион, сын горшечника Евтима Алексидам и его закадычный друг Полипет… Шестого мальчишку Геракл, Ификл и Менекей видели впервые, но как раз с этим светловолосым оборвышем и дралась вся честная компания.

Да, это была именно драка, а не избиение, потому что щуплый малыш отбивался так, что Менекей разинул рот, Ификл захохотал, а Геракл пробормотал:

– Вот это да!..

В тот же миг Алексидам, получив головой под дых, ненадолго вывалился из драки, а Грил и Мерион с двух сторон замахнулись кулаками, чтобы расплющить боднувшего Алексидама наглого оборванца. Но малыш, юркой змейкой нырнув между ног Полипета, исчез из виду, и кулаки братьев с хрустом врезались друг в друга… Раздался яростный двойной вопль, на дворе как будто забесновался многорукий гекатойнхер, но вот светловолосая голова мелькнула с краю свалки, и гекатойнхер распался на части: чужак увернулся от рук Полипета, в каком-то немыслимом кувырке врезал ему ногами в челюсть, а перевернувшись обратно, таким же метким пинком усадил рядом с Полипетом Грила. Не теряя времени зря, оборванец вскочил и с тонким боевым воплем ударил двумя кулаками сразу: Мериону удар пришелся в скулу, верзиле Антилоху – в подбородок. Еще одним пинком в грудь светловолосый мальчишка опрокинул поднявшегося было на ноги Алексидама…

Но тут Антилох наконец-то схватил чужака сзади, и сейчас же на оборванца со всех сторон навалились злобно орущие, жаждущие мести бойцы!

На этот раз чужого мальчишку обязательно втоптали бы в сорняки, если бы в драку не вмешался Геракл.

– Хватит! Прекратите! – крикнул он, бросаясь вперед. – Грил, Мерион… А ну, перестаньте!

Он выдернул из свалки Полипета, отшвырнул в стороны сыновей Эриала, рывком поднял за пояс толстяка Антилоха, который прижал врага к земле и дубасил его увесистыми кулаками – и драка угасла.

Только чужак, едва от него оторвали Антилоха, вскочил и попытался ударить противника ногой, но Геракл перехватил его за плечо и сказал:

– Да успокойся ты! Что тут у вас случилось?

В ответ грянул такой шум и гам, что Менекей, сморщившись, зажал уши ладонями.

– Не кричите все сразу! Я же так ничего не пойму! – взмолился Геракл.

– Он украл у меня лепешку! – перекрыл общий гам Антилох, показывая на светловолосого мальчишку пальцем, и все остальные разразились подтверждающими криками.

– Я не крал! – негодующе крикнул оборвыш. – Я ее выиграл в бабки!

– Выиграл, потому что сжульничал!

– Я не жульничал!

– Нет, жульничал!