Сто сказок удмуртского народа - Автор неизвестен -- Народные сказки Страница 2

«Обнаружение зла, лжи и порока» стало главной темой Герцена, Салтыкова-Щедрина и Короленко, как прежде Радищева. Герцен, Салтыков-Щедрин, Короленко пытаются как можно ближе познакомиться с местным населением, проникнуть в духовный мир народа-труженика. Не случайно Салтыков-Щедрин в отдельные главы «Губернских очерков» вставляет народные песни («Пахомовна», «Аринушка»). Видимо, Салтыков-Щедрин занимался собиранием местного фольклора. Не о песнях ли, ставших отражением «боли сердечной», «нужды сосущей», говорит Салтыков-Щедрин, замечая, что им «никогда нет скончания»? «Они бесконечно зреют в сердце бедного труженика, выражаясь в жалобах, всегда однообразных и всегда бесплодных, но тем не менее, повторяющихся беспрерывно, потому что человеку невозможно не стонать, если стон, совершенно созревший, без всяких с его сторон усилий, вылетает из груди его»[5].

Герцен и Салтыков-Щедрин, несомненно, проявили интерес и к народной поэзии. Так, не случайно, что оба писателя в своих произведениях описали один и тот же церковный великорецкий[6] праздник, на который стекались тысячные толпы народа, идущие с ближних и дальних уездов Вятской и иных губерний.

«Торжественность этого национального праздника удивительна. Я приехал туда ночью, часа в два, но толпы народа уже не спали; везде крик, шум. Тут ряд телег делает настоящую крепость, и за ним тысячи мужиков, толпы нищих и уродов, толпы черемис, вотяков, чувашей с их странными, пестрыми костюмами, с их наречием. Разумеется, я спать не лег, а бросился в это море людей»[7], — писал Герцен Н. А. Захарьиной 24 мая 1836 г.

Герцен, Салтыков-Щедрин в этом «море людей» знакомятся с народом, с его нуждами и чаяниями, с его невзгодами и ожиданиями. Именно Герцен, а затем Салтыков-Щедрин и Короленко могли быть одними из первых нетенденциозных собирателей местного фольклора, включавшего в себя и устно-поэтическое наследство удмуртского народа. Положение ссыльных, состоящих под особым надзором правительства, разумеется, не способствовало тому, чтобы публиковать, а, может быть, даже и хранить собранные материалы.

Как доказывает В. Е. Гусев, в ссылке у Герцена «складывается взгляд на народную поэзию как на один из элементов народной жизни, в котором проявляется народный характер, народная психология»[8]. Вполне закономерно, что Герцен прямо перекликается с Радищевым в признании того, что в народных песнях, в народной поэзии отражается «образование души нашего народа», его отношение к действительности.

Герцен внимательно и всесторонне изучает жизнь и быт местного населения Вятского края. Герцен пробудил краеведческие интересы у местной интеллигенции, положив тем самым начало изучению Вятского края.

К сожалению, наследство революционных демократов XIX века, проявивших определенный интерес к нерусским народностям Вятского края, пока остается неразработанным именно в этой части.[9]

В этнографических и лингвистических изданиях дореволюционного периода можно найти немногочисленные заметки и публикации по удмуртскому фольклору. Однако эти материалы не всегда достоверны, не всегда в них включены подлинно народные произведения.

В нашем распоряжении, например, более двухсот удмуртских легенд и сказок, опубликованных до революции (включая побывальщины и варианты одних и тех же сюжетов). Однако эти публикации лишь в какой-то, мере отражают подлинное творчество удмуртского народа. Характерен, прежде всего, сам отбор сказок для публикаций. Интерес буржуазных исследований направлен, в первую очередь, на такие легенды и сказки, в которых проповедывалось бессилие человека перед природой и обществом, фаталистическая неизбежность человеческого неравенства. Поэтому естественно, что половина этих публикаций знакомит читателей со сказками и легендами, прямо основанными на суевериях. Действительно, суеверные побывальщины имели широкое распространение среди угнетенного, забитого народа, какими были удмурты до революции. Но ведь нельзя, не искажая правды, все творчество народа сводить только к суевериям. И до революции удмуртский народ, передавая из уст в уста, хранил множество легенд и сказок, отражающих веру в неисчерпаемые силы человека-труженика, светлые чаяния и ожидания народа. Как говорил Горький, «замкнуты были уста народа, связаны крылья души, но сердце его родило десятки великих художников слова, звуков, красок». Эти слова Горького в полной мере могут быть отнесены к удмуртскому народу. Устное творчество народа в основе своей всегда оптимистично, ему органически чужд трусливый фатализм, раболепие перед власть имущими, местный национализм.

В XIX веке можно назвать до четырех десятков работ этнографического характера, включающих в себя материалы устного народного творчества удмуртов.

Первой работой, наиболее основательной по количеству собранных текстов, может считаться книга миссионера Б. Гаврилова «Произведения народной словесности, обряды и поверия вотяков Казанской и Вятской губерний» (Казань, 1880 г.). Следует сразу же оговориться, что миссионеры и буржуазные этнографы, на первых порах выступавшие в роли собирателей удмуртского фольклора, нередко подправляли подлинно народные произведения в духе официальной народности, утверждавшей, с одной стороны, смирение и верноподданические чувства народа, и, с другой, — художественную неполноценность народного творчества вообще и творчества национальных меньшинств в особенности.

К достоинствам сборника Гаврилова следует отнести то, что в нем имеется попытка представить записи сказок, песен и загадок на удмуртском и русском языках. Гаврилов записывал преимущественно лирические песни, почти совершенно исключая песни, имеющие социальное звучание, отражающие тяжелое положение удмуртов. Такой выбор может быть объяснен и идейными позициями собирателя и тем, что народные певцы, вполне естественно, видели в миссионере человека, чуждого им.

Следует отдать должное собирателю: за исключением неточностей перевода и некоторой вольности стиля, он довольно верно записал тексты устно-поэтического творчества удмуртского народа. В этом и заключается их ценность, хотя в отборе их собиратель руководствовался идеологией своего класса. Собиратель, например, из всех произведений устного творчества выбирает для публикования лишь те, в которых проявляется житейская мудрость народа, но которые не имеют яркого социального звучания.

Ценен и материал, собранный в 80-х годах Гр. Верещагиным, выпустившим несколько сборников: «Вотяки Сосновского края», «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии»[10], «Вотяки и их произведения устной словесности»[11]. Верещагин собрал новые, не знакомые до того в литературе, сказки, поверья, обряды, пословицы, загадки.

Как и Гаврилов, он отбирал произведения, не противоречащие официальной народности, по мере возможности сглаживая их социальный смысл и направленность.

Из остальных работ наиболее значительны «Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда» (I—IV)[12], составленные школьным инспектором и этнографом Н. Г. Первухиным. По полноте собранного материала это, пожалуй, одна из лучших работ. Им опубликовано 12 легенд, 76 сказок, 33 песни, 165 загадок, 35 пословиц и др.

Для всех работ дореволюционного периода