Греческая мифология, сформировавшая наше сознание - Ричард Бакстон Страница 21

в 1956 году, но способная увлечь и сегодняшнего читателя[207]. Уиндем формулирует антиутопическое (а может быть, утопическое?) видение общества, из которого исчезли все мужчины, – это произошло в результате неподконтрольного распространения вируса, принесшего смерть только мужскому населению. В новом постэпидемическом мире общество разделено на разные касты, каждая из которых отличается физическими качествами, отвечающими ее социальной функции. Модель организации, осмысленно выбранная правящей группой («Докторатом»), позаимствована у муравьев. Так, женщины-рабочие, известные как «Амазонки», – сильные, мускулистые и носят специальную униформу, состоящую из жилета, джинсовых брюк и грубых ботинок (а «Матери», вынашивающие детей, наоборот, отличаются преувеличенно пышными телами и одеваются в пастельно-розовые тона). Идея Уиндема наводит на размышления о том, каково это – вообразить себе мир, в котором представления о функциях определенного пола отличаются toto caelo[208] от наших. В мире – настоящем, современном мире, – где появление совсем другого вируса ниспровергло убеждения, казавшиеся до сих пор незыблемыми, концепция Уиндема вызывает более мощный резонанс.

Само собой, миф об амазонках подхватили женщины, чтобы выражать свои личные устремления, коллективные достижения, а иногда и сексуальную ориентацию. В начале XX века американская писательница-эмигрантка Натали Клиффорд Барни (известная как Амазонка) основала в Париже общество лесбиянок, в которое вошли ведущие художницы и интеллектуалки того времени. С тех пор идея об амазонке qua[209] жительнице воображаемого утопического мира легла в основу многих литературных произведений с лесбийским подтекстом, особенно в период 1960–1980-х годов[210]. Учитывая параллелизм утопической и научной фантастики, неудивительно, что и последняя продемонстрировала возможность существования женских сообществ, подобных амазонкам, – как, например, в романе Джоанны Расс The Female Man («Женщина-мужчина») (1975). Любая уважающая себя мифическая амазонка почла бы за честь называть сестрой его главную героиню: «Мою мать зовут Евой, мою другую мать – Алисией; я – Джанет Эвасон. Когда мне было тринадцать, я в одиночку выследила и убила волка на Северном континенте выше 48-й параллели, используя одну лишь винтовку»[211]. Женская солидарность, символом которой являются амазонки, здесь выражает себя через контролируемую агрессию охоты.

Образ независимой, сильной, красивой вооруженной женщины достиг своего апогея в современной поп-культуре, которая нередко использует символику амазонок. В культовом фэнтези-телесериале «Зена – королева воинов» главная героиня начинает, если оперировать понятиями нравственности, «на темной стороне», но со временем, после встречи с Гераклом, встает на путь искупления. Благодаря ее отношениям с подругой и предполагаемой любовницей Габриэль некоторые фанаты видят в Зене лесбийскую икону. Руки и ноги героини частично обнажены, и она носит доспехи – в частности (разумеется), нагрудник. По сути, эта агрессивная демонстрация тела – свидетельство эмансипации. Как сказала Марина Уорнер, «в рамках фаллической диалектики соревновательности и схваток амазонка с ее маскулинизированной женской внешностью продуктивно предоставляет современным женщинам право слова»[212]. Однако присутствует в этом образе и некоторая неловкость, даже опасность – из-за его близости к порнографии. Снова приведем слова Уорнер: «Порнография вооружает женщин – и одновременно прячет их силу в ножны; безжалостные выражения и жесткие телодвижения – ее конек»[213]. За статус иконы с Зеной борется Чудо-женщина – супергероиня, изначально придуманная в 1941 году для DC Comics. Официально известная как принцесса Диана из Фемискиры (ее еще называют Дианой по фамилии, конечно же, Принс), она, согласно одной из версий происхождения, является дочерью Зевса и царицы амазонок Ипполиты и неустанно борется за справедливость. Не меньше, чем генеалогия, важна и ее одежда: нагрудник (снова, разумеется) и пояс, служащий якобы для ношения щита и ножен, но в действительности подчеркивающий физические аспекты ее сексуальности.

Зена. 1996 г.

Photo Jorgensen / Shutterstock.

Постер к фильму «Чудо-женщина». 2017 г.

Photo Everett Collection Inc / Alamy Stock Photo.

Живучесть образа мифической амазонки в качестве иконы очевидна. Столь же очевидно (или должно быть таковым) то, что эта живучесть никак не зависит от ответа на вопрос: являются ли амазонки отражением некогда реально существовавшего общества? Двойственная символика женской груди, буквальное и метафорическое обоюдоострое свойство вооруженной агрессии со стороны женщины, увлеченность фантазиями о социуме, в котором постоянные узаконенные отношения между полами не играют роли, – вот лишь часть тем, поднимаемых сказаниями об амазонках. Мифы – это первые и наиболее значимые мысленные эксперименты, а миф об амазонках – один из наиболее плодовитых и продолжительных из них.

Глава 5. Эдип

Пожалуй, среди мифических персонажей никто не демонстрирует живучесть древнегреческих сказаний в современном мире так ярко, как Эдип. Основной вклад в создание такой популярности внес Фрейд, однако миф об Эдипе гораздо многограннее, нежели то, что сегодня ассоциируется с психологическим комплексом. В этой главе мы особое внимание уделим как раз «другой истории». Действительно, Эдип, как мифическая фигура, достаточно сложен и воплощает в себе целый комплекс тем, однако это отнюдь не то же самое, что «иметь комплекс». В чем же состоит эта его сложность? Отличительная черта личности Эдипа заключается в том, что он мыслитель, человек, окруженный загадками и тайнами, которые он одержимо пытается разрешить. Но вместе с тем ему свойственно действовать – порою агрессивно. Хотя Эдипу не присущи воинственность и тяга к чередующимся схваткам, в отличие от Ахилла, Персея или Геракла, его мифический портрет – это портрет персонажа вспыльчивого и способного на насилие со смертельным исходом. Есть еще кое-что, дополняющее – и усложняющее – этот образ: Эдип невольно становится виновником самых ужасных нравственных прегрешений, какие только можно вообразить. Если говорить кратко, то его действия и страдания – неповторимый сплав рассудочного и инстинктивного.

Во введении мы упомянули ряд тем, наиболее характерных для греческой мифологии. Четыре из них поднимаются в истории Эдипа: семья, политика, выбор и взаимодействие человека с богами. Семья: миф затрагивает нездоровые отношения между Эдипом и его родителями, его женой и детьми. Политика: Эдип – правитель полиса (города-государства), и его личные действия и страдания заметно влияют на жизни горожан. Выбор: миф повествует об эмоциональном опустошении, к которому пришел мужчина, решивший во что бы то ни стало раскрыть правду о собственной личности. Люди и боги: один из моторов этой истории – оракул бога Аполлона; другая ведущая роль отведена пророку Аполлона Тиресию. Воедино эти темы связывает дополнительный мотив – непреодолимые границы человеческого знания. В основе мифа лежат два проступка, совершенные Эдипом в полном неведении относительно истинной природы его действий: он убивает человека, который, как впоследствии выясняется, был его отцом, и женится на той, которая оказывается его матерью. Именно неосведомленность Эдипа не позволяет мифу превратиться в череду неправдоподобных совпадений и делает его историей, вполне характерной для человеческой природы. Все мы действуем, не зная досконально о своих корнях и связях. Ситуация, в которой оказался Эдип, – не скроем – является преувеличением этого общего состояния частичного неведения. Собственно, этим и занимаются мифы: преувеличивают, заостряют и дополняют проблемы, взятые из обычной жизни. И все же, глядя на случившееся с Эдипом, любой из нас мог бы сказать: хотел бы я избежать таких поворотов судьбы. В этом история Эдипа идеально соответствует трагедии – жанру, где преувеличения, заострения и дополнения, присущие мифу, проявляются во всю мощь. Именно к трагедии относится наиболее впечатляющая версия этого сказания – «Царь Эдип» Софокла (по-гречески – «Эдип-тиран», Oedipus Tyrannos, в латинизированном варианте – Tyrannus). Не единожды упомянутая в этом произведении слепота – буквальная и метафорическая – указывает на неизбежное присутствие рамок, ограничивающих физические и умственные способности человеческих существ, даже самых избранных и проницательных.

Однако, прежде чем обратиться к Софоклу, мы должны сделать шаг назад. Уже в «Одиссее» Гомер крупными мазками обозначил историю Эдипа. В одиннадцатой песни Одиссей рассказывает о жутких событиях, свидетелем которых стал, когда спускался в подземное царство. Среди душ умерших он повстречал и душу матери Эдипа, которая у Гомера зовется Эпикастой:

Страшно-преступное дело в незнанье она совершила,

С сыном родным, умертвившим отца, сочетавшися браком.

Скоро союз святотатный открыли бессмертные людям.

Гибельно царствовать в Кадмовом доме,